Вальяно Марк Афанасьевич

Наверное трудно найти более известного и знаменитого таганрожца, чем Марк Афанасьевич Вальяно. Нет, конечно же есть Чехов, который наше всё... Но, на втором месте уж точно Вальяно. Это довольно странно, и разумное объяснение найти этому сложно. Видимо всё дело в природной тяге обывателя к чему то тайному, демоническому. Гений и злодейство...)

Кем же он был на самом деле? Насколько близки к реальности те многочисленные легенды, связанные с этим именем? Несметные сокровища, подземные ходы...

Я попытался собрать воедино разрозненные сведения об этом человеке, обратившись к трудам местных краеведов, документальным источникам.

Но, прежде надо заметить, что всеобщую известность Вальяно принёс грандиозный коррупционный скандал, разразившийся в нашем городе в 1881 году. И бестселлер местного значения, написанный Сергеем Званцевым, в котором он описал много историй происходивших в нашем городе в былые времена. Правда, отметим, что художественного вымысла в его произведениях значительно больше, нежели правды.)

Вот что писал об этом человеке П.П.Филевский в очерке «На берегах Тамаринды»

«Главный экспортер и импортер таганрогского порта Марк Афанасьевич Вальяно, или по уличному Маривальяно, сделавшийся миллионером в сравнительно короткое время, "об этом обогащении ходили разные легенды. Говорили, что он был пират и контрабандист, что в географических глобусах из-за границы кредитки фальшивые получал, что в Крымскую войну умудрялся в Турцию полушубки отправлять. Говорили также, что он разбогател благодаря счастью, сметке в коммерции и своей исключительной скупости. Он был скуп, но в то же время никогда не предъявлял векселя ко взысканию, находя, что сам виноват, что связался с недобросовестным человеком. Если замечал коммерческую жилку, охотно поддерживал своим кредитом. О скупости его говорили много и между прочим следующее.

В три часа, т.е. после своего обеда, Маривальяно выходил гулять по тротуару возле своего дома.(Ныне на этом месте стоит здание Авиационного колледжа). Все коммерсанты, проходившие мимо, кланялись ему, ехавшие часто сходили с экипажа поздороваться с этим Крезом, хотя к почестям он был совершенно равнодушен и подобострастия не любил, но с проходившими охотно заговаривал. Так, однажды разговорившись с упомянутым гражданином по фамилии Лоскути и узнав, что тот на днях будет в Ростове.

- Послушай, сделай мне одолжение, передай моему приятелю Амира фунт чаю. Он живет ...

- Знаю, знаю, - перебил его Лоскути, - на Дмитриевской улице, серый дом.

- Ну вот, передай ему от меня чай, он очень любит этот чай, его нигде не найдешь, только у меня .

Лоскути был маклер по фрахтованию судов и по таможенным делам, вращаясь в этой среде, тоже был поклонник Маривальяновских миллионов.

На следующий день он явился за упомянутым чаем, Марк Вальяно уже гулял по тротуару. Развернул перед ним посылку, это был чай, но кaкой фирмы Лоскути не заметил.

- Пожалуйста, повидайся с ним лично и передай чай в собственные руки, он очень любит этот чай.

- Будьте покойны, Марк Афанасьевич, я знаю господина Амира - все исполню.

На самом деле это был не чай, а упакованные в чайную обложку кредитки на двадцать тысяч рублей. Из экономии он не хотел переводить деньги по почте, банковские переводы тогда не практиковались.

Спустя пять дней Лоскути проезжал мимо Маривальяно, гулявшего по тротуару, увидев его, он остановил извозчика и не сходя с дрожек сказал:

- Я Вашу просьбу, Марк Афанасьевич, хотя и исполнил, но не совсем точно. У меня на пароходе ваш чай украли, когда я заснул, но приехав в Ростов я бегал по всем магазинам и таки разыскал такой точно фирмы и отдал, как Вы просили в собственные руки Амиро.

- Затем Лоскути снял шляпу и сказал извозчику "Пошел дальше".

Марк Вальян смотрел вслед уехавшему. В это время подошел к нему проживавший по соседству торговец Тимошенко и сказал:

- Что Вы так пристально смотрите, по моему он пустой человек.

- Но вкус в чае понимает, - заметил Марк Афанасьевич и больше об этом ни слово. Только, когда при нем кто-то упоминал о Лоскути, он говорил значительно «троистос» (чистота).

Из приведённого фрагмента можно сделать некоторые выводы о качествах этого человека. Акула бизнеса ))

У того же Филевского находим эпизод о самом коррупционном скандале. В нём была замешана вся городская верхушка, включая градоначальника. Конечно, обидно, что речь не идёт о загадочных подземных ходах, несметных сокровищах...Всё гораздо прозаичнее. Какое же оно всё родное...130 лет прошло, и как мало изменилось. Однако, обо всём по порядку.

"В конце 19 века город Таганрог вел большую торговлю с заморскими странами, ввозя экзотические товары, главным образом шелка, кофе в зернах, вина, прованское масло, маслины, духи, взамен вывозя главным образом пшеницу. Одесские купцы стали замечать, что они уже не в состоянии конкурировать с таганрогскими при продаже некоторых товаров и, будучи поражены их низкими ценами, первыми возбудили вопрос о вероятной контрабандной торговле. Слухи дошли до Министерства финансов и в Таганрог для ревизии и проверок был прислан полковник Озеровский.

Самые первые и поверхностные осмотры убедили ревизора в том, что дела ведутся сомнительно. В то же время появление его переполошило как чиновный, так и торговый люд; стали быстро, как это потом обнаружилось, прятать концы в воду; некоторых служащих своих крупные конторы засылали как можно дальше; дело дошло до того, что один серьезный свидетель из досмотрщиков скоропостижно умер. В то же время к Озеровскому являлись купцы, как некий Кубаш с повинною, говоря, что в Таганроге, правильно вести торговлю нельзя, что крупные торговцы ввозят товар беспошлинно и волей неволей другим приходится делать то же самое. Тогда было назначено следствие, которое обнаружило вопиющие злоупотребления.

• Старшие чины таможни, управляющий Никитенко, ее члены Чуле, Апостолов, пакгаузный смотритель Айканов, корабельный Кузовлев и целая плеяда прочих служащих обвинялась в выпуске товара с гавани помимо таможни, перевозки товаров с гавани в пакгауз по подложным партионным билетам или по билетам уже бывшими в употреблении, в выпуске товара из пакгауза без предъявлений его к досмотру и в показании в досмотровых очистках меньшего против действительного количества товара и составление с этою целью подложных отвесных листков.

При чем обнаружено было, что взяточничество имело свою систему.

Купцы платили 50% пошлины чиновникам и те делились. Наглость доходила до того, что велись списки как пропущенной контрабанды, так и взяток. Сначала купцы входили в сделки с чиновниками каждый раз особо, а потом расчет стали вести за всю навигацию. Душою таможенных дельцов был Чуле; человек по отзывам образованный, изящный, серьезный, он всегда и везде вел себя с достоинством истинного джентльмена и пользовался всеобщим уважением; другие деятели, как Кузовлев и Айканов, были типами попроще. Сорили деньгами, кутили каждый по своему, один среди дам, другой среди бутылок.

Главою торгового хищничества был грек Марк Вальяно - богатейший и влиятельный в Таганроге коммерсант, член правления многих компаний. Это была одиозная личность. Как рассказывали, вышел в люди он из простых матросов и умер владельцем 150 миллионов рублей. Был скуп до карикатуры и порочен до цинизма; никакие упреки не вызывали у него сожаления, раскаяния или краски стыда. Коммерческий мир таганрогских греков благоговел пред его торговою мудростью и трепетал пред его денежной силой, которою он мог задушить любую контору. Другие обвиненные коммерсанты А. Муссури и прочие, им несть числа, были у него на поводу. Когда следственная комиссия, чтобы освободить показания от давления этой темной силы, решилась арестовать М. А. Вальяно и отправить в тюрьму, то произошел эффект небывалый и поучительный. Меркантильный дух как то поник. У иностранных купцов сложилось убеждение, что русского чиновника всегда можно купить, а уж кто, как не Марк Вальяно это может сделать. Однако же его миллионы не могли спасти его от решительных мер следователя. Как только увидели, что Вальяно не так страшен, языки развязались, посыпались откровенные показания; но когда потом Вальяно, положив более миллиона в казначейство, был выпущен, свидетели заговорили другое, в особенности на суде, когда им пришлось говорить в присутствии его самого.

Дело разбиралось в Харьковской судебной палате. В ходе процесса выяснилось, что только на товарах Вальяно казна потеряла 800 тысяч рублей, но это были лишь открытые и доказанные потери, в действительности же сумма была много больше. По предъявленному Вальяно обвинению ему грозила конфискация имущества на сумму около 12 миллионов рублей, практически все его тогдашнее состояние..."

Защиту Марка Вальяно представлял столичный адвокат А. Я. Пассовер, хотя в первом варианте дело для рассмотрения было предложено знаменитому столичному юристу, выдающемуся судебному оратору Анатолию Федоровичу Кони, впоследствии члену Государственного совета Российской Академии наук. Кони, работавший гражданским судьей, отказался от защиты и вот по какой причине. Рассказывает он сам.

«В конце 1884 года ко мне зашел мой сотоварищ по университету и старый сослуживец по Москве, блиставший остроумием и разнородными знаниями, присяжный поверенный А. Я. Пассовер и стал меня уговаривать выйти в адвокатуру, указывая на то, что министерство, отняв у меня живое слово и поставив меня в «стойло», обрекло мои способности на преждевременное увядание... .

Не, желая возражать, по существу, против деятельности адвоката в том виде, как она у нас выработалась, я, чтобы отделаться от Пассоовера, сказал ему, что выход в адвокатуру без какого-либо готового большого дела представляется рискованным, и уперся на этом, несмотря на его возражения. Через неделю Пассовер явился снова, как демон-искуситель, и предложил мне прямо защиту вместе с ним купца Вальяно, обвинявшегося в подкупе чиновников для подлога отвесного листка таганрогской таможни, к которому казною был предъявлен иск в полтора миллиона рублей золотом, объясняя при этом, что дело совершенно чистое и строго юридическое, так как Юридический совет уже решил что лиходатели не могут считаться участниками подлога, совершаемого лихоимцами, и сами по себе за лиходательство не отвечают. При этом на мое заявление о том, что должность несменяемого судьи дает мне хотя и скромное, но верное ежегодное обеспечение в пять тысяч, он сказал мне, что то же предложит мне и Вальяно. «Но ведь это единовременно, а тут я обеспечен ежегодно», - сказал я, продолжая избегать указывать адвокату на не симпатические мне стороны адвокатуры как служения частного интересу. Пассовер сделал удивленные глаза, потом засмеялся и сказал мне с расстановкой: «В день подписания условия о принятии на себя защиты я уполномочен вручить вам чек на сто тысяч рублей. Это и есть ваши пять тысяч ежегодно!».

«Оставим этот разговор», - сказал я, мысленно обращаясь к нему со словами: «Отойди от меня, сатана». Но он ответил, что не принимает моего отказа и зайдет через неделю снова. Эта неделя прошла У меня не без внутренней борьбы. Мысль снова получить в свое распоряжение тоскующее и вопиющее по простору слово, получить обеспеченное положение и наплевательство на правительство, так недобросовестно и упорно меня угнетавшее, заставив его, быть может, не раз пожалеть об утрате, когда-то служивших ему дарований, была очень соблазнительна, но старая привычка служить государству и любовь к судебному ведомству взяли верх, и соблазны вскоре улетучились. Я сказал себе словами поэта «Блажен, кто свой челнок привяжет к корме большого корабля». «Большой» корабль» был суд, которому я отдал свои лучшие годы, и мне было поздно отвязывать свой челнок. Когда Пассовер пришел вновь и стал настаивать на истинных причинах моего отказа, я вынужден был объяснить, что для защиты по несложному делу, где нет необходимости разбирать и опровергать улики, вполне достаточно одного защитника, и мой «дар слова» не может даже найти себе применения. «Я понимаю, что для Вальяно. имеющего огромные торговые связи в Англии, важно получить возможность сказать, что обвинение против него было настолько несостоятельно и даже возмутительно, что председатель столичного апелляционного суда решился сложить с себя это высокое звание, чтобы пойти его защищать. Таким образом, нужны не мои умения и знания, а мое имя. Но им я не торгую». И мы расстались. А через год, уже в должности оберпрокурора, пришлось давать кассационное заключение по этому же самому делу и настаивать на утверждении обвинительного приговора о том же самом Вальяно».

Дело рассматривалось дважды с 12 февраля по 18 марта 1885 года и 24 апреля 1886 года. Вследствие различных ходатайств заинтересованных лиц оно в течении трех десятков лет несколько раз изымалось из архива. Так, например, в конце ноября 1905 года начальник Южного округа обратился в судебную палату с ходатайством о замене первой гильдии купцу Антону Евстафьевичу Сфаэло денежного, в пользу казны взыскания личной ответственностью, ввиду того, что Сфаэло из присужденных с него палатою денежных сумм, а именно 300 тысяч рублей, уплатил лишь 77 тысяч, далее отказывается платить объявляя себя несостоятельным.

Рассмотрев изложенное и объяснение представителя казны Вильковского и поверенного Сфаэло - П. П. Кулжинского, Харьковская судебная коллегия определила: наказание, ранее назначенное приговором Сфаэло, 78 лет, в виду несостоятельности, заключить в тюрьму на 1 год 5 месяцев и 23 дня. Защитник Сфаэло запротестовал, ссылаясь что подзащитный 20 лет выплачивал и выплатил все, что мог. После продолжительного, второго по счету, совещания, палата вынесла определение об отдаче Сфаэло под надзор полиции.

А вот выписка из судебного документа, описывающая имущество фигурантов, подлежащее аресту и конфискации.

«Рапорт судебного пристава Таганрогского Окружного суда Буракова Его Высокородию господину прокурору таганрогского окружного суда.

Найдено и арестовано следующее имущество.

1. У купца Андрея Мусури. Наличные деньги - 56377 руб. 85 коп. Процентные бумаги на сумму 64 тыс. руб. Движимое имущество - 400 руб.

2. У купца Антона Сфаэло. Наличные деньги - 2084 руб. 94 коп. Процентные бумаги - 23 тыс. руб.

3. У купца Марка Вальяно. Наличные деньги -1944 руб. 50 коп. Процентные бумаги - 580 тыс. 859 руб. Движимое имущество - 985 руб.

4. У купца Михаила Веслера. Движимое имущество - 218 руб.

5. У надворного советника Николая Кузовлева Недвижимое имущество -158 руб.

6. У коллежского советника Константина Чуле. Недвижимое имущество - 614 руб.

7. У коллежского асессора Ивана Зубкова. Движимое имущество - 49 руб.

8. У коллежского асессора Максима Липского. Движимое имущество - 48 руб».

Марк Афанасьевич Вальяно умер зимой 1896 года, на что в местной газете «Таганрогский вестник» 26 января был помещен краткий некролог.

«В ночь на 24 января скончался после продолжительной болезни известный не только в России, но и в Европе, один из крупных миллионеров экспортеров Марк Афанасьевич Вальяно, несколько десятков лет игравший среди хлебных коммерсантов Юга первенствующую роль. Скончался в глубокой старости, прожив более 90 лет».

Когда вскрыли завещание, оказалось, что все свое имущество он завещал детям, в пользу же благотворительных заведений города, в котором умер и так долго жил, «не оставил ни гроша», как выразилась одна местная газета. Насколько скуп был Вальяно нам это известно. После кончины отца сын покойного пожертвовал для благотворительных целей три тысячи рублей и семь тысяч на реставрацию двух приделов в Успенском соборе, затем, уже живя в Париже, переслал для этих целей 1125 рублей для окончания работ.

Марк Афанасьевич Вальяно имел трех детей. Двух сыновей и дочь Аспазию, которая умерла от простуды в 1859 году в возрасте 17 лет. Похоронена на таганрогском кладбище. От богатого мраморного саркофага сохранились лишь жалкие руины.

Саркофаг на могиле Аспазии Вальяно.

Как уверяет наш земляк, эмигрировавший во время гражданской войны Н. И. Катенев, у Вальяно была еще одна дочь, которая вместе с французскими партизанами участвовала в борьбе за освобождение Франции, была схвачена немцами и сразу же расстреляна.

10 апреля 1896 года произошло переложение тел умерших Марка Афанасьевича Вальяно и его жены Марии Антоновны, урожденной Красса, из обычных гробов в цинковые. Набальзамированное тело Марка Вальяно прекрасно сохранилось. Тело покойной супруги несмотря на двухлетний период нахождения в земле, также хорошо сохранилось, и тление было обнаружено лишь в нескольких местах. Не поддалась порче одежда, которая была на ней.

Первоначально тела умерших супругов намеревались отправить на родину почивших - остров Кефалонию, но по неизвестным причинам доставили их тела были привезены в Англию, и преданы земле на престижном Лондонском кладбище. Впрочем, это имеет логическое объяснение. И сам Мари Вальяно, и его сыновья были британскими подданными.

Николай Иванович Катенев рассказал, что на юге Франции он видел двух отвратительных греков - правнуков Вальяно. У них был свой собственный банк, они отчаянно играют

в карты и в рулетку, ставя большие суммы денег и им всегда «везет». На других греков, новоиспеченных миллионеров, они смотрят, как на «выскочек», и считают самих себя «аристократами».

Известно также, что внуки М. Вальяно проживали в Париже и за деньги приобрели звание баронов и маркизов. В числе более десятка пароходов, принадлежавшим внукам и ходившим по Средиземному морю было два, носивших имена «Маркиз Вальяно» и «Барон Вальяно».

Пожалуй, это всё что известно об этом необычном человеке, нашем земляке...

Наверное, он бы очень был бы удивлён, если бы узнал, что спустя сто с лишним лет, в родном Таганроге его именем будут названы ночные клубы и рестораны ))

Гаврюшкин "Мари Вальяно и другие"

За период 1878-1881 годы на Таганрогской таможне прокатилась волна больших злоупотреблений по выпуску заграничных товаров без оплаты пошлиной. Посетив дореволюционный Таганрог русский писатель В.Я. Светлов в приложении к журналу «Нива» так описывает события тех лет. «С историей торговли в Таганроге связан знаменитый таможенный процесс 1881 года. Обнаружились гомерические злоупотребления, контрабандная торговля, подлоги, взяточничество и прочие неблагоустройства. Испуганные ревизией дельцы начали быстро прятать концы в воду. Многие исчезли с горизонта, бежали за границу, некоторые «скоропостижно» умирали (намек на градоначальника Максутова — О.Г.), но многие не ускользнули от правосудия, а главный из них, глава торговых хищников, Вальяно, был арестован.

Биография этого дельца очень интересна. В начале своей карьеры он был простым матросом, а когда умер — капитал его равнялся 150 миллионам! Отличался он, феноменальною, чисто сказочной скупостью, сухостью, порочным образом жизни; его ненавидели и преклонялись пред ним за его же миллионы, боялись его и льстили ему. Уже в молодые годы скупость Вальяно доходила до того, что он измышлял удивительные ухищрения для накопления денег. Так, например, когда ему надо было отправлять за границу несколько сот тысяч за купленный товар, он упаковывал деньги в старые пачки газет и просил какого-нибудь матроса на иностранном судне передать эту «пацку старых газет для цтения» такому-то. Он предпочитал риск такой отправки почтовым или банковским расходам.

Это был настоящий деспот торгового таганрогского мирка, которому ничего не стоило за малейшую провинность разорить любую контору, любое предприятие. И во время его арестования многие его подручные думали, что Вальяно стоит только шевельнуть пальцем и отвалить куш покрупнее, чтобы русский чиновник тотчас же освободил его. Когда же увидели, что это неосуществимо, и что его дело окончательно проиграно, тогда градом посыпались разоблачения и предательства. Вальяно внес миллион в казначейство и был выпущен до суда из тюрьмы. И сейчас же свидетели стали показывать в его пользу, отрекаясь от своих прежних показаний. На суде было, тем не менее, выяснено, что казна потерпела убытку на одних только вальяновских товарах около миллиона рублей».

В очерке «На берегах Тамаринды» свое мнение о процессе Марка Вальяно высказал и П.П. Филевский.

«Главный экспортер и импортер таганрогского порта Марк Афанасьевич Вальяно, или по уличному Маривальяно, сделался миллионером в сравнительно короткое время, и об ином обогащении ходили разные легенды. Говорили, что он был пират и контрабандист, что в географических глобусах из-за границы кредитки фальшивые получал, что в Крымскую войну умудрялся в Турцию полушубки отправлять. Говорили также, что он разбогател благодаря счастью, сметке в коммерции и своей исключительной скупости. Он был скуп, но в то же время никогда не предъявлял векселя ко взысканию, находя, что сам виноват, что связался с недобросовестным человеком. Если замечал коммерческую жилку, охотно поддерживал своим кредитом. О скупости его говорили много и между прочим следующее. В три часа, т. е. после своего обеда, Маривальяно выходил гулять по тротуару возле своего дома (ныне техническое училище — О.Г.). Все коммерсанты, проходившие мимо, кланялись ему, ехавшие часто сходили с экипажи поздороваться с этим Крезом, хотя к почестям он был совершенно равнодушен и подобострастия не любил, но с проходившими охотно заговаривал. Так, однажды разговорились с упомянутым гражданином но фамилии Лоскути и узнал, что тот на днях будет в Ростове.

— Послушай, сделай мне одолжение, передай моему приятелю Амира фунт чаю. Он живет...

— Знаю, знаю, — перебил его Лоскути, — на Дмитриевской улице, серый дом.

— Ну вот, передай ему от меня чай, он очень любит этот чай, его нигде не найдешь, только у меня...

Лоскути был маклер по фрахтованию судов и по таможенным делам, вращаясь в этой среде, тоже был поклонник Маривалъяновских миллионов.

На следующий день он явился за упомянутым чаем, Марк Вальяно уже гулял по тротуару. Развернул перед ним посылку, это был чай, но какой фирмы Лоскути не заметил.

— Пожалуйста, повидайся с ним лично и передай чай в собственные руки, он очень любит этот чай.

— Будьте покойны, Марк Афанасьевич, я знаю господина Амира — все исполню.

— Я Вашу просьбу, Марк Афанасьевич, хотя и исполнил, но не совсем точно. У меня на пароходе ваш чай украли, когда я заснул, но приехав в Ростов я бегал по всем магазинам и таки разыскал такой точно фирмы и отдал, как Вы просили в собственные руки Амира. Затем Лоскути снял шляпу и сказал извозчику «Пошел дальше». Марк Вальян смотрел вслед уехавшему. В это время подошел к нему проживавший по соседству торговец Тимошенко и сказал:

— Что Вы так пристально смотрите, по моему он пустой человек.

— Но вкус в чае понимает, — заметил Марк Афанасьевич и больше об этом ни слова. Только, когда при нем кто-то упоминал о Лоскути, он говорил значительно «проистос» (чистота)».

Эмигрировавший за границу во время гражданской войны житель нашего города Н.И. Катенев в своем письме работникам краеведческого музея писал.

«После скандала с фальшивыми деньгами, занятого русским правительством при содействии королевы Эллинов Ольги (русской Великой княжной по происхождению), Вальяно построил в Афинах посредственную библиотеку, а на своем острове Кефалоны основал ремесленную школу. За свои преступления он отделался каким-то штрафом».

Много разговоров велось о фальшивых кредитных билетах, якобы ввозимых Вальяно из-за границы. Упоминает об этом не только П.П. Филевский, но и Н.И. Катенев, имевший свою точку зрения на способ доставки в Россию фальшивых денег.

«Старый драгиль рассказывал мне еще в Таганроге, как обнаружили фальшивки, и многие старые таганрожцы эту историю знают досконально. Дело было так. С парохода один драгиль взял на свои дроги несколько больших ящиков. Поднимаясь по весьма крутому Воронцовскому спуску вел лошадь зигзагами. На одном из поворотов один ящик упал с дрог, и из него посыпались на землю карандаши. Драгиль собран их и сложил обратно в ящик, а несколько карандашей спрятал к себе в карман. Приехав домой, он после ужина начал от нечего делать чинить карандаш. Из карандаша вдруг выпал грифель. Удивленный драгиль расколол карандаш и обнаружил внутри него свернутую в трубку сторублевку. Он расколол другой карандаш, — та же самая история! Утром драгиль пошел в банк и предъявил там деньги, которые сразу были признаны фальшивыми. Так начался процесс».

Марка Афанасьевича Вальяно обвиняли в контрабандном провозе товаров в крупных размерах и уклонении от уплаты таможенных пошлин, к нему же самому прочно пристало слово контрабандист. К контрабанде относили тайный провоз или пронос через государственную границу любых товаров, ценностей и других предметов, минуя таможенные заставы и пункты, а также через них, но с сокрытием от таможенного досмотра, а также самый товар, таким способом провезенный или пронесенный. Человека же занимавшегося контрабандой называли контрабандистом, словом испанского происхождения.

В конце 19 века город Таганрог вел большую торговлю с заморскими странами, ввозя экзотические товары, главным образом шелка, кофе в зернах, вина, прованское масло, маслины, духи, взамен вывозя главным образом пшеницу. Одесские купцы стали замечать, что они уже не в состоянии конкурировать с таганрогскими при продаже некоторых товаров и, будучи поражены их низкими ценами, первыми возбудили вопрос о вероятной контрабандной торговле. Слухи дошли до Министерства финансов и в Таганрог для ревизии и проверок был прислан полковник Озеровский.

В своей книге «История города Таганрога» П.П. Филевский пишет.

«Самые первые и поверхностные осмотры убедили ревизора в том, что дела ведутся сомнительно. В то же время появление его переполошило как чиновный, так и торговый люд; стали быстро, как это потом обнаружилось, прятать концы в воду; некоторых служащих своих крупные конторы засылали как можно дальше; депо дошло до того, что один серьезный свидетель из досмотрщиков скоропостижно умер. В то же время к Озеровскому являлись купцы, как некий Кубаш с повинною, говоря, что в Таганроге, правильно вести торговлю нельзя, что крупные торговцы ввозят товар беспошлинно и волей неволей другим приходится делать то же самое. Тогда было назначено следствие, которое обнаружило вопиющие злоупотребления.

Старшие чины таможни, управляющий Никитенко, ее члены Чуле, Апостолов, пакгаузный смотритель Айканов, корабельный Кузовлев и целая плеяда прочих служащих обвинялась в выпуске товара с гавани помимо таможни, перевозки товаров с гавани в пакгауз по подложным партионным билетам или по билетам уже бывшими в употреблении, в выпуске товара из пакгауза без предъявлений его к досмотру и в показании в досмотровых очистках меньшего против действительного количества товара и составление с иною целью подложных отвесных листков.

При чем обнаружено было, что взяточничество имело свою систему. Купцы платили 50% пошлины чиновникам и те делились. Наглость доходила до того, что велись списки как пропущенной контрабанды, так и взяток. Сначала купцы входили в сделки с чиновниками каждый раз особо, а потом расчет стали вести за всю навигацию. Душою таможенных дельцов был Чуле; человек но отзывам образованный, изящный, серьезный, он всегда и везде вел себя с достоинством истинного джентльмена и пользовался всеобщим уважением; другие деятели, как Кузовлев и Айканов, были типами попроще. Сорили деньгами, кутили каждый по своему, один среди дам, другой среди бутылок.

Главою торгового хищничества был грек Марк Вальяно — богатейший и влиятельный в Таганроге коммерсант, член правления многих компаний. Это была одиозная личность. Как рассказывали, вышел в люди он из простых матросов и умер владельцем 150 миллионов рублей. Был скуп до карикатуры и порочен до цинизма; никакие упреки не вызывали у него сожаления, раскаяния или краски стыда.

Коммерческий мир таганрогских греков благоговел пред его торговою мудростью и трепетал пред его денежной силой, которою он мог задушить любую контору. Другие обвиненные коммерсанты А. Муссури и прочие, им несть числа, были у него на поводу. Когда следственная комиссия, чтобы освободить показания от давления этой темной силы, решилась арестовать М.А. Вальяно и отправить в тюрьму, то произошел эффект небывалый и поучительный. Меркантильный дух как то поник. У иностранных купцов сложилось убеждение, что русского чиновника всегда можно купить, а уж кто, как не Марк Вальяно это может сделать.

Однако же его миллионы не могли спасти его от решительных мер следователя. Как только увидели, что Вальяно не так страшен, языки развязались, посыпались откровенные показания; но когда потом Вальяно, положив более миллиона в казначейство, был выпущен, свидетели заговорили другое, в особенности на суде, когда им пришлось говорить в присутствии его самого.

Защиту Марка Вальяно представлял столичный адвокат А.Я. Пассовер. хотя в первом варианте дело для рассмотрения было предложено знаменитому столичному юристу, выдающемуся судебному оратору Анатолию Федоровичу Кони, впоследствии члену Государственного совета Российской Академии наук. Кони, работавший гражданским судьей, отказался от защиты и вот по какой причине. Рассказывает он сам.

«В конце 1884 года ко мне зашел мой сотоварищ по университету и старый сослуживец по Москве, блиставший остроумием и разнородными знаниями, присяжный поверенный А.Я. Пассовер и стал меня уговаривать выйти в адвокатуру, указывая на то, что министерство, отняв у меня живое слово и поставив меня в «стойло», обрекло мои способности на преждевременное увядание...

Не, желая возражать, по существу, против деятельности адвоката в том виде, как она у нас выработалась, я, чтобы отделаться от Пассовера, сказал ему, что выход в адвокатуру без какого-либо готового большого дела представляется рискованным, и уперся на этом, несмотря на его возражения. Через неделю Пассовер явился снова, как демон-искуситель, и предложил мне прямо защиту вместе с ним купца Вальяно, обвинявшегося в подкупе чиновников для подлога отвесного листка таганрогской таможни, к которому казною был предъявлен иск в полтора миллиона рублей золотом, объясняя при этом, что дело совершенно чистое и строго юридическое, так как Юридический совет уже решил что лиходатели не могут считаться участниками подлога, совершаемого лихоимцами, а сами по себе за лиходательство не отвечают. При этом на мое заявление о том, что должность несменяемого судьи дает мне хотя и скромное, но верное ежегодное обеспечение в пять тысяч, он сказал мне, что то же предложит мне и Ваяьяно. «Но ведь это единовременно, а тут я обеспечен ежегодно», — сказал я, продолжая избегать указывать адвокату на не симпатические мне стороны адвокатуры как служения частного интересу. Пассовер сделал удивленные глаза, потом засмеялся и сказал мне с расстановкой: «В день подписания условия о принятии на себя защиты я уполномочен вручить вам чек на сто тысяч рублей. Это и есть ваши пять тысяч ежегодно!».

«Оставим этот разговор», — сказал я, мысленно обращаясь к нему со словами: «Отойди от меня, сатана». Но он ответил, что не принимает моего отказа и зайдет через неделю снова. Эта неделя прошла у меня не без внутренней борьбы. Мысль снова получить в свое распоряжение тоскующее и вопиющее по простору слово, получить обеспеченное положение и «наплевать» на правительство, так недобросовестно и упорно меня угнетавшее, заставив его, быть может, не раз пожалеть об утрате, когда-то служивших ему дарований, была очень соблазнительна, но старая привычка служить государству и любовь к судебному ведомству взяли верх, и соблазны вскоре улетучились. Я сказал себе словами полна «Блажен, кто свой челнок привяжет к корме большого корабля». «Большой» корабль» был суд, которому я отдал свои лучшие годы, и мне было поздно отвязывать свой челнок. Когда Пассовер пришел вновь и стал настаивать на истинных причинах моего отказа, я вынужден был объяснить, что для защиты по несложному делу, где нет необходимости разбирать и опровергать улики, вполне достаточно одного защитника, и мой «дар слова» не может даже найти себе применения. «Я понимаю, что для Вальяно. имеющего огромные торговые связи в Англии, важно получить возможность сказать, что обвинение против него было настолько несостоятельно и даже возмутительно, что председатель столичного апелляционного суда решился сложить с себя это высокое звание, чтобы пойти его защищать. Таким образом, нужны не мои умения и знания, а мое имя. Но им я не торгую». И мы расстались.

А через год, уже в должности обер-прокурора, пришлось давать кассационное заключение по этому же самому делу и настаивать на утверждении обвинительного приговора о том же самом Вальяно». Дело рассматривалось дважды с 12 февраля по 18 марта 1885 года и 24 апреля 1886 года. Вследствие различных ходатайств заинтересованных лиц оно в течение трех десятков лет несколько раз изымалось из архива. Так, например, в конце ноября 1905 года начальник Южного округа обратился в судебную палату с ходатайством о замене первой гильдии купцу Антону Евстафьевичу Сфаэло денежного, в пользу казны взыскания личной ответственностью, ввиду того, что Сфаэло из присужденных с него палатою денежных сумм, а именно 300 тысяч рублей, уплатил лишь 77 тысяч, далее отказывается платить объявляя себя несостоятельным.

Рассмотрев изложенное и объяснение представителя казны Вильковского и поверенного Сфаэло — П.П. Кулжинского, Харьковская судебная коллегия определила: наказание, ранее назначенное приговором Сфаэло, 78 лет, в виду несостоятельности, заключить в тюрьму на 1 год 5 месяцев и 23 дня. Защитник Сфаэло запротестовал, ссылаясь что подзащитный 20 лет выплачивал и выплатил все, что мог. После продолжительного, второго по счету, совещания, палата вынесла определение об отдаче Сфаэло под надзор полиции.

Похоронили Марка Афанасьевича на таганрогском кладбище, рядом с могилой жены, умершей в возрасте 80 лет 28 июля 1894 года. На девятый день после кончины отца сын покойного препроводил таганрогскому полицмейстеру значительную сумму для устройства поминального обеда на тысячу человек. Когда вскрыли завещание, оказалось, что все свое имущество он завещал детям, в пользу же благотворительных заведений города, в котором умер и так долго жил, «не оставил ни гроша», как выразилась одна местная газета. Насколько скуп был Вальяно нам это известно. После кончины отца сын покойного пожертвовал для благотворительных целей три тысячи рублей и семь тысяч на реставрацию двух приделов в Успенском соборе, затем, уже живя в Париже, переслал для этих целей 1125 рублей для окончания работ. Марк Афанасьевич Вальяно имел трех детей. Двух сыновей и дочь Аспазию, которая умерла от простуды в 1859 году в возрасте 17 лет. Похоронена на таганрогском кладбище. От богатого мраморного саркофага сохранились лишь жалкие руины. Как уверяет Н.И. Катенев у Вальяно была еще одна дочь, которая вместе с французскими партизанами участвовала в борьбе за освобождение Франции, была схвачена немцами и сразу же расстреляна.

Первоначально тела умерших супругов намеревались отправить на родину почивших — остров Кефалонию, но по неизвестным причинам доставили на английском пароходе в Лондон. Есть, однако, этому объяснение — Марк Афанасьевич Вальяно являлся английским подданным и вел с Англией торговые операции. Старший сын Алкивиад намеревался похоронить отца на лондонском престижном кладбище, однако стоимость захоронения показалась ему непомерной и тело М.А. Вальяно там же кремировали.

Неизвестно, каждый ли год служили в Англии панихиду по умершему Марко Вальяно? Известно только, что в Лондоне 23 января 1902 года через шесть лет после его смерти, панихида по нему была отслужена. Николай Иванович Катенев рассказал, что на юге Франции он видел двух отвратительных греков — правнуков Вальяно. У них был свой собственный банк, они отчаянно играют в карты и в рулетку, ставя большие суммы денег и им всегда «везет». На других греков, новоиспеченных миллионеров, они смотрят, как на «выскочек», и считают самих себя «аристократами».

ПОДЛИННЫЕ ДОКУМЕНТЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА «ДЕЛО ВАЛЬЯНО»

Неординарная личность купца первой гильдии Марка Афанасьевича Вальяно, его торговая деятельность, оказавшая влияние не только на многие стороны жизни нашего города, но и на судьбы людей, породила много легенд и небылиц, что видно из выше написанного.

А есть ли официальные документы пресловутого «Дела Вальяно»? Да. Имеются, хотя для проживающих в городе Таганроге в настоящее время они почти недосягаемы. Занимаясь историей дореволюционного Таганрога автор настоящего очерка естественно интересовался, сохранились ли какие либо официальные документы по процессу «Дела Вальяно». В нашем городе их не оказалось все архивные документы Таганрогского градоначальства дореволюционного периода «забрал» Ростов, как областной центр и они там хранятся в ГАРО (Государственный Архив Ростовской области), но документов по судебному процессу Вальяно там не оказалось.

За период 1865-1918 годы были просмотрены все экземпляры сохранившихся газет, издававшихся в Таганроге и хранящиеся в публичных библиотеках городов Ростова, Москвы и Ленинграда. Судебный процесс над Марком Вальяно и другими лицами, замеченными в контрабандной торговле, охватывал период с 1873 по 1881 год. И вот, что оказалось — именно за этот период ни одного экземпляра газет, издававшихся в Таганроге, во всех публичных библиотеках не оказалось. Простое совпадение? Навряд ли. Приведу подобный случай, когда Мария Федоровна Миллер, урожденная Сюзи, с целью завладения богатых украшений своей сестры, приехавшей погостить, задушила ее ночью в постели. Мария Федоровна являлась женой Ивана Николаевича Миллера, брата известного историка Александра Николаевича Миллера.

После долгого судебного разбирательства, в котором принимали участие много юристов, Марию суд оправдал, признав ее невменяемой. Подробности судебного процесса издали отдельной брошюрой, однако родственники Сюзи скупили весь ее тираж и уничтожили. Возможно и в нашем случае Марк Вальяно поступил также, скупив значительную часть тиражей изданных за этот период газет, в которых подробно и во всех деталях описывали все происходящие в городе события.

Изучая доступные материалы о Марке Вальяно обратил внимание, что судебный процесс о злоупотреблениях на Таганрогской таможне проходил не в Таганроге, а в Харькове, куда немедленно был послан запрос. Ответ был обескураживающим, хотя и внушал надежду. Также, как дела таганрогского градоначальства оказались в Ростове, документацию по городу Харькову затребовала столица Украины, куда и было послано очередное письмо. Ответ был получен, но совершенно не устраивал по своей сложности, он звучал так. «В связи с обширностью материалов по данному вопросу приглашаем Нас для самостоятельной работы в читальный зал архива, который работает ежедневно, кроме субботы и воскресенья».

С надеждой обратился к своему другу Анатолию Сильвестрову, профессору, автору более 200 научных работ, проживающему в Харькове. Вместе с ним и Петром Николаевичем Минаевым, ныне директором Юго-Западных электрических сетей, в далекие 1943-1947 годы мы учились в Таганрогском строительном техникуме. В своем ответном письме Анатолий сообщил, что он договорился с директором одного из Киевских институтов и мне в любое время будет предоставлена жилая площадь в студенческом общежитии. Но...

перестройка и появление СНГ не позволили воспользоваться такой открывшейся заманчивой возможностью. Мысль получить материалы из Киева не покидала меня все последующие годы и даже официальные запросы в столицу Украины со стороны городской администрации не принесли успеха. Помог случай, когда в 1998 году в одной из встреч со своими друзьями, среди нас оказался Владимир Григорьевич Обидовский, который неожиданно заявил, когда речь зашла о Марке Вальяно, что в Киеве у него есть товарищ, который сможет достать микрофильм об этом судебном процессе в Киевском Центральном Государственном Историческом Архиве Украины. И действительно, через какой-то месяц-другой, я уже держал в руках долгожданный материал, включавший в себя около 50 кадров фотокопий нескольких документов из многотомного дела купца Марка Вальяно.

Качество пленки, однако, оказалось недостаточно хорошим: изображение сильно завуалировано, отпечатано не на контрастной пленке и в позитиве, а если учесть, что вся документация в оригинале выполнена рукописно, работать с ней оказалось достаточно сложно, утомительно для зрения и заняло много времени.

К сожалению, в представленном документе (одно из пяти дел) отсутствуют такие важные детали, как материалы предварительного следствия, опрос свидетелей, потерпевшей стороны, обвинительного заключения и другие.

КАДРЫ 1 и 2. «ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ЛИСТ. По Указу Его императорского Величества Тысяча восемьсот восемьдесят шестого года, апреля, двадцать третьего дня, Харьковская судебная палата по 2 Гражданскому Департаменту в составе: Председателя Его Старшего Председателя Е.Ф. Де-Росси и членов Палаты Б.Л. Булгакова и Д.И. Данилевского, выслушав дело по иску предъявленному о бывших с 1878 по 1881 годы в Таганрогской таможне злоупотреблениях но выпуску заграничных товаров без оплаты пошлиной между прочим установила с потомственного почетного гражданина Марка (он же Мари) Афанасьевичи Вальяно взыскать стоимость выпущенного ему беспошлинного товара одному, определенную приговором Судебной Палаты 12 февраля 1885 года, а именно 327 тысяч 866 рублей кредитными билетами, а пятикратную пошлину, назначенную приговором Судебной Палаты 12 февраля 1885 года в сумме 3984 76 рублей 40 копеек взыскать только кредитными билетами. Решение Судебной Палаты пошедшее на основании 3 п. 892 Ст. Уст. Гр. Суд., в законную силу подлежит исполнению. 1886 года июня шестого дня. Харьковская Судебная Палата, по 2 Гражданскому Департаменту, по Указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, приказала: всем местам и лицам, до коих сие может относишься, исполнить в точности настоящее решение, а властям местным, полицейским и военным оказывать исполняющему решение Судебному Приставу подлежащее по закону содействие без малейшего отлагательства.

Исполнительный лист сей выдан прокурору Харьковской Судебной Палаты. За Председателя Член Палаты (подпись) За секретаря (Подпись)».

КАДРЫ 3, 4 и 5. Текст определяет суммы судебных издержек. Трудно читаем.

КАДРЫ 6 и 7. Письмо датировано августом 1888 года, отправлено Министерством юстиции Харьковской Судебной Палате. «Господину Прокурору Харьковской Судебной Палаты. Согласно определению своему, состоявшемуся 29 июля 1888 года Судебная Палата имеет честь препроводишь при этом Вашему Превосходительству засвидетельствованную копию означенного определения вместе с копией определения Палаты от 18 мая нынешнего годи и двумя копиями счетов судебных издержек. При сем присовокупляет, что приговор Палаты от 12 февраля /15 марта 1885 года:

1. В отношении личного наказания обращен к исполнению о Константине Чуле, Порфирии Айканове, Иване Зубкове, Максиме Липском 16 июля 1886 года за №53812, Николае Михайлове 18 марта 1886 года №2481 и Николае Кузовлеве 20 августа 1886 года за №6184.

2. В отношении денежного взыскания с вышеизложенных лиц и купцов, с Марка Вальяно, Антона Сфаэло, Андрея Мусури, Михаила Векслера 27мая 1885 года за №3858 с исполнительными листами за №3847-3857, кроме того выдано исполнительных листов начальнику Южного Таможенного Округа в отношении Вальяно, Мусури за №3197, 3198 и 3199 и согласно приговору 2-го Гражданского Департамента, Судебной Палаты от 23 апреля 1886 года, 10 июня 1886 года за №1929 с исполнительными листами за №1925-1928 в отношении всех поименованных купцов и Ивана Глобина 15 апреля 1887 года за №4159 выдачею за этим номером исполнительного листа поверенному начальнику Южного Таможенного Округа секретарю Харьковской Таможни. Член Палаты (Подпись) Секретарь (Подпись)».

КАДРЫ 8, 9 и 10. Письмо Донской Казенной Палаты от 15 апреля 1891 года о недоимках. Тут же приводится список лиц обвиняемых и их должности.

Чуле — член таганрогской таможни

Кузовлев — корабельный смотритель

Липский — помощник его

Айканов — пакгаузный смотритель

Зубков — помощник его

Марк Вальяно, Иван Глобин (Глобинский), Андрей Мусури, Михаил Векслер — купцы.

КАДР 11. Доношение о депозите Вальяно в сумме 2900 рублей (12 июня 1892 года)

КАДР 12. О судебных издержках (1892 г.)

КАДРЫ 14, 15, 16, и 17. «ОПРЕДЕЛЕНИИ Харьковской Судебной Палаты к распорядительном заседании Уголовного Департамента в котором присутствовали: председатель Департамента В.И. Перфильев и члены Палаты. Январь 1885 года.

Слушали: Прошение таганрогского купца Ал-ра Максимовичи Стороженко о возвращении ему внесенного им залога в сумме 8000 рублей за купца Якова Осиповичи Ковалева, оправданного в процессе дела Вальяно. Яков Осипович Ковалев обвинялся в укрывательстве 10 бочек деревянного масла, полученного купцом Мирком Вальяно без оплаты пошлины из таганрогской таможни.

Десять бочек — 423 нуда на общую сумму 7840рублей.

И освободили от домашнего ареста, также за укрывательство от налога 70 мешков рожков и 29 мешков чая, находящегося в лавках на Старом базаре».

КАДРЫ 18 и 19. Прошение купцов Ильи Мусури, Тимофея Слученко и Симановича от освобождения их от наказания за укрывательство товара. 2 марта 1885 года.

КАДРЫ 20 и 21. Представление прокурором Таганрогского Окружного суда господину прокурору Харьковской Судебной Палаты.

«Вследствие предписания от 29 мая 1885 года за №5282 имею честь донести Вашему Превосходительству, что 3 сего июня судебный пристав Бураков в моем присутствии приступил к исполнению приговори Харьковской Судебной Палаты о денежных взысканиях осужденных по делу о злоупотреблениях в Таганрогской таможне и так как Вальяно, Чуле, Кузовлев, Зубков и Липский заявили, что они не могут уплатить присужденной с них денежной суммы, то судебный пристав наложил арест на оказавшееся у них движимое имущество, ни деньги и процентные бумаги, представленные некоторыми из них при производстве предварительного следствия по этому делу во избежание могущего пасть на них денежного взыскания и вручить им повестки об обращении взыскания на недвижимые имения, на которые также было наложено запрещение при производстве предварительного следствия.

Возвращенные же мне судебным приставом исполнительные листы на взыскания с Айканова и Михайлова мною доставленных в камеры прокурора, впредь до получения от таганрогского полицмейстера как их, так и в том, что не имеется ли у них в Таганроге какого-либо недвижимого или движимого имущества. И. О. Прокурора Норов (Подпись)».

КАДРЫ 22 и 23. «Рапорт судебного пристава Таганрогского Окружного суда Чурикова Его Высокородию господину прокурору таганрогского окружного суда. Найдено и арестовано следующее имущество.

1. У купца Андрея Мусури. Наличные деньги - 56377руб. 85 коп. Процентные бумаги на сумму 64 тыс. руб. Движимое имущество — 400 руб.

2. У купца Антона Сфаэло. Наличные деньги — 2084 руб. 94 коп. Процентные бумаги — 23 тыс. руб.

3. У купца Мирка Вальяно. Наличные деньги — 1944 руб. 50 коп. Процентные бумаги — 580 тыс. 859 руб. Движимое имущество — 985 руб.

4. У купца Михаила Векслера. Движимое имущество — 218 руб.

5. У надворного советника Николая Кузовлева Недвижимое имущество — 158 руб.

6. У коллежского советника Константина Чуле. Недвижимое имущество — 614 руб.

7. У коллежского асессора Ивана Зубкова. Движимое имущество — 49 руб.

8. У коллежского асессора Максима Липского. Движимое имущество — 48 руб.».

КАДРЫ 24 и 25. Поручительство сына Марка Вальяно, Алкивиада. Великобританского подданного. Речь идет о залоге в сумме одного миллиона рублей, в котором ему отказали (текст трудно читаемый).

КАДР 26. Мало понятные и совершенно нечитаемые пометки сделанные мелким и неразборчивым почерком.

КАДРЫ 27 и 28. «Исполнительный лист на 390478 руб. 40 коп. Текст идентичен тому, что обозначен в последующих кадрах 29, 30 и 31, но на другую сумму.

КАДРЫ 29, 30 и 31. «Исполнительный лист. По указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА 1885 годи с 12 февраля по 18 марта Харьковская Судебная Палата по Уголовному Департаменту, в составе (перечислены фамилии) и с участием присяжных заседателей, рассмотрев предъявленный Начальником Южного Таможенного Округа в уголовном порядке, но делу бывших с 1878 и по 1881 год злоупотреблениях в Таганрогской Таможне купцу Марку (он же Мари) Афанасьевичу Вальяно, живущему в Таганроге, в собственном доме, об убытках причиненных получением из Таганрогской Таможни заграничных товаров без оплаты пошлиною, пунктом 41 приговора между прочим постановила подсудимого Таганрогского 1-й гильдии купца Марка (он же Мари) Афанасьевича Вальяно, за получение по стачке (так в тексте — О.Г.) его с чиновниками из Таможни без ярлыка не оплаченного пошлиною заграничного товара, подвергнуть взысканию трехсот двадцати семи тысяч восьмисот шестидесяти шести (327866) рублей кредитных (цены выпущенного товара).

Приговор этот в отношении взыскания цены выпущенного товара в сумме 327866 рублей кредитных на основании п. 3 Ст. 941 и 942 Уст. Кол. Суд. Вступил в законную силу и подлежит исполнению 1866 года апреля 8 дня. Харьковская Судебная Палата по Указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА приказала всем местам и лицам, до коих сие имеет относиться, исполнить в точности настоящее решение, а властям местным полицейским и военным оказывать исполняющему решение Приставу надлежащее но закону содействие без малейшего отлагательства.

Исполнительный лист выдашь начальнику Южного Таможенного Округа.

Председатель департамента В.Г. Завадский (Подпись) Секретарь (Подпись) Помощник секретаря (Подпись)».

Уже позже на этом исполнительном листе сделана приписка: «По сему исполнительному листу в уплату взысканий поступило на депозит Таганрогской Таможни 28 апреля 1886 года под квитанцию №1545 триста двадцать семь тысяч рублей восемьдесят копеек.

Исполняющий делами Судебного Пристава Вускович». (Стоит подпись и печать).

КАДРЫ 32 и 33. Справка поверенного начальника Южного Таможенного Округа Уманского о том, что Марк Вальяно к 24 июня 1886 года полностью, т. е. 724 тысячи 344 руб. и 40 коп. (по двум исполнительным листам) в соответствии с постановлением суда уплатил полностью.

Один из листов судебного дела Марка Вальяно

КАДРЫ 34 и 35. Разрешение прокурора Харьковской Судебной Палаты о возврате купцу Марку Вальяно ранее внесенного им залога. Июнь 1886 г.

КАДР 36. Письмо Министерства Иностранных Дел о возврате доверенности, выданной Алкивиаду Вальяно 16 июня 1886 года.

КАДРЫ 37 и 38. Письмо Харьковской Судебной Палаты Полицейскому Управлению города Таганрога, что отказывает Марку Вальяно по доверенности Алкивиада выдать один миллион рублей. 30 июня 1886 года.

КАДРЫ 39 и 40. Текст неразличим.

КАДРЫ 4) и 42. «Ведомость о делах Таганрогской Таможни по задержанию в 1881 и 1882 годах товаров на конфискацию переданных по 200, 208 и 1127 статьям Уголовного Судопроизводства судебному следователю Матковскому. О халве, открытой Ст. Сов. Палтовым и другими во дворе купца Андрея Мусури в амбаре №6. Количество — 864 пуда 14 фунтов па сумму 5786 рб. 10коп.

О рожках турецких, открытых теми же лицами на бирже в магазине купца Андрея Мусури №102 Количество — 3159 пудов 6 фунтов на сумму 3790 рб. 65 кон.

О масле деревянном, задержанном статским сов. Зыковым и другими на бирже при погрузке в вагоны купцом М. Вальяно. Количество — 645 пуда 38 фунтов на сумму 4584 рб. 65 коп.

О винной ягоде, открытой ст. сов. Палтовым на бирже в магазине купца Андрея Мусури № 73 в количестве 2924 пуда 3 фунта па сумму 8985 рб.

О рожках турецких, задержанных но постановлению судебного следователя Майковского в магазине Андрея Мусури №102 в количестве 5021 пудов 33 фунтов на сумму 6142 рб. 16 коп.

О винной ягоде, задержанной по постановлению того же судебного следователя на бирже в магазине №49 купца Сократа Гизи в количестве 1108 пудов 20 фунтов.

О масле деревянном, задержанном ст. сов. Палтовым и другими в магазине купца Ковалева в количестве 163 пудов 7 фунтов на сумму 1305 рб. 40 коп».

КАДРЫ 43 и 44. Переписка купца Якова Серебрякова (К делу купца Марко Вальяно отношение не имеет. Текст мало различим).

КАДРЫ 45, 46, 47, 48, 49 и 50. Незначительная переписка между ведомствами, по своему содержанию не интересная читателю.

Ознакомившись с подлинными документами по делу Мари Вальяно и других, связанных с нарушениями таможенных законов, мы сами стали как бы живыми свидетелями и очевидцами произошедших более ста лет назад интересных и реальных событий.

За несколько лет до начала судебного разбирательства Мари Вальяно продал дом, в котором проживал с семьей по Александровской улице, 35 купцу второй гильдии Велисарио Константину Георгиевичу (Егоровичу). В свои 39 лет Константин Георгиевич обвенчался вторым браком с 23-летней турецко-подданной Еленой Григорьевной Растопуло. Бракосочетание состоялось в Греческой церкви 23 мая 1871 года, где в качестве свидетелей выступили два брага из купеческой семьи Сифнео Иван и Павел Федоровичи, а также таганрогский купец Ангел Христофорович Христодули.

Из книги Сергея Званцева "Были Давние и недавние"

Дело Вальяно

Похождения таганрогского миллионера-контрабандиста Вальяно попали в поле зрения молодого Чехова. В его раннем рассказе «Тайна ста сорока четырех катастроф, или русский Рокамболь» есть упоминание о нашумевшем в русской и заграничной прессе деле Вальяно. Вот какая история легла в основу этого чеховского рассказа.

В восьмидесятых годах прошлого столетия Таганрог бойко торговал с заморскими странами. Вывозилась главным образом пшеница, ввозились вина, шелка, кофе в зернах, прованское масло.

В долгий период навигации таможенным чиновникам некогда было вздохнуть: то и дело приходилось спешно плыть в баркасе на рейд, за двадцать верст от берега, на глубокую воду, где только что бросил якорь заграничный пароход, и проверять, считать, мерить и взвешивать драгоценный груз, начислять пошлины и сборы...

Частенько чиновники, услышав призывный гудок парохода, встречали в порту скромного молодого человека с черными усиками и изящной курчавившейся бородкой.

Молодой человек угодливо раскланивался, снимая за несколько шагов соломенную шляпу-панаму, и любезно откликался на любую речь: французскую, итальянскую, греческую, турецкую. Это был Вальяно, портовый маклер, рыскающий с утра до вечера по накаленным от летнего жара плитам набережной в поисках покупателя, товара и продавца — все равно! —лишь бы заработать «комиссию».

Потом, как-то вдруг, неожиданно и загадочно, Вальяно превратился из суетливого комиссионера в солидного «упца. В его адрес стали приходить морем небольшие партии духов из Франции, маслин и прованского масла из Греции («барабанского», как его здесь называли). Вальяно потолстел и стал медлителен в речи и в походке. При встрече с ним таможенные' кланялись первыми.

А еще немного позже получилось так, что имя Вальяно стало значиться чаще других в морских коносаментах. Поставщики слали ему грузы уже целыми пароходами и баржами.

Вальяно сказочно быстро богател, по никто очень долго не мог понять, каков источник его богатств.

А когда это стало ясным, Вальяно был так богат, что уже не боялся разоблачений.

И до Вальяно были крупные контрабандисты. Они ввозили шелка и пряности в двойных чемоданах, в бутылях с фальшивым дном, даже в головных уборах.

Но Вальяно был контрабандистом особого рода: он ввозил запрещенные товары целыми пароходами вовсе не для того, чтобы их продать, обойдя запрет, а для того, чтобы потопить на самом законном основании.

Существовало таможенное правило: после того как чиновники проверят груз и исчислят пошлину, грузовладелец был вправе или, оплатив пошлину, забрать с парохода товар, или же, отказавшись от оплаты, потопить весь груз на рейде. Акт о потоплении груза подшивался к делу, и пароход, погудев на прощание, уходил в обратный рейс.

Каждый раз, когда хлопотливые таможенные чиновники, проверив груз, адресованный Вальяно, объявляли ему сумму пошлин и сборов, Вальяно неизменно заявлял об отказе выкупать груз.

— Топить? — деловито спрашивал ко всему готовый капитан.

— Топите,— равнодушно отвечал Вальяно.

Тотчас заполнялся «бланк отказа грузовладельца от принятия груза». А ночью производилось потопление. Ночью, а не днем: в благоразумно составленной инструкции топить в море ценные грузы рекомендовалось «затемно, дабы местные рыбаки не покусились на потопляемые товары».

Надо ли пояснять, что в действительности никакого «потопления» не было и что, сэкономив на каждом пароходе тридцать— сорок тысяч рублей пошлины, Вальяно уделял две-три тысячи загребущим таможенным, а груз извлекал не со дна Азовского моря, но получал сполна с борта парохода!

У Вальяно была зафрахтована целая флотилия турецких фелюг — плоскодонных вместительных лодок, незаменимых на этот случай. По ночам бесшумно скользили они по морской глади с рейда, а потом — по мелководью в тихую заводь, где глубоко сидящему судну не пройти, как раз к тому месту у берега, откуда начинался подкоп — туннель, ведущий в гулкие подвалы особняка Вальяно на Приморской улице.

Товар в подвалах не залеживался: оборотистый негоциант сбывал его с прибылью оптом местным крупным бакалейщикам Кулакову, Лысикову, Кумаии... От каждого «потопления» Вальяно опускал в карман полсотни тысяч рублей. Далеко ли было от нищеты до двенадцатимиллионного капитала, скопленного им к моменту разразившейся катастрофы?

В Таганрог прибыл новый прокурор окружного суда, снедаемый жаждой быстрой, головокружительной карьеры. Очень скоро прокурор узнал все подробности о самом богатом таганрогском купце и о том, как он разбогател. Для этого прокурору вовсе не требовались особые таланты: любой мальчишка в городе отлично знал всю историю ночных потоплений и с закрытыми глазами мог указать место на берегу, где начинается подкоп в дом Вальяно. Летом, отправляясь на рыбную ловлю, загорелые полуголые сорванцы звонко перекликались:

— Ванька, сыпь до вальяновского подкопа!

Не заботился об особой конспирации и сам Вальяно: кто из купленного и перекупленного местного начальства

подымет ма него руку? Руку, которая столько раз протягивалась к его руке за «барашком в бумажке»?

А тут явился прокурор, неподкупный, как статуя Командора. Неподкупность его, как вскоре убедился Вальяно, была самого зловредного свойства. Не из бескорыстия и равнодушия к благам земным решительно отклонил прокурор разговор о «займе на ремонт дома», затеянный посланцем Вальяно, его адъютантом и телохранителем Жорой Скарамангой, а из расчетливой надежды «громким процессом» быстро добиться служебного преуспевания.

— Не берет? —задумчиво спросил Вальяно у смущенного Жоры.

— Не берет, капитане,—вздохнул Жора.

Вальяно выругался по-курдски и с силой дернул свою черную курчавую бородку.

Дело «о контрабандном привозе на турецких фелюгах заграничных товаров купцом Вальяно» двигалось с необычайной для тех времен быстротой. Страстное честолюбие прокурора опрокидывало все препятствия. Уже заговорили столичные газеты о «таганрогской панаме», уже были допрошены с десяток матросов и рыбаков, перевозивших контрабанду, уже пришлось припертому к стене очными ставками Вальяно признать всю фелюжную эпопею, уже наложен был впредь до суда арест на товары, текущие счета и даже на самый особняк Вальяно. Наступил день суда... Приехал и остановился в лучшем номере гостиницы выписанный Вальяно из Петербурга известный адвокат Пассовер.

В судейских кругах города удивлялись выбору Вальяно. Пассовер? Почему, собственно, Пассовер? Среди столичных уголовных защитников гремели Андреевский, Спасович, начинал свой блистательный взлет Плева ко. Да, конечно, присяжный поверенный Пассовер пользовался широкой известностью, но как специалист по гражданским искам, а вовсе не как уголовный защитник! Почему же именно Пассовер приглашен участвовать в этом уголовном деле по обвинению в контрабанде?!

Однако Вальяно отлично знал, что делал. По той статье «Уложения о наказаниях», по которой ом должен был предстать перед судом присяжных, ему угрожало три месяца тюрьмы — велико ли дело! Но одновременно с-признанием его виновным в контрабанде с него автоматически взыскивались бы двенадцать миллионов рублей штрафа за контрабанду: точный расчет был уже составлен неумолимым прокурором. Двенадцать миллионов — как раз все вальяновское состояние! Тут должен был помочь великий казуист и крючкотвор Пассовер, или никто и ничто уже не поможет... кроме прямого подкупа присяжных, конечно.

Накануне слушания дела Жора с ног сбился, выведывая засекреченный список присяжных заседателей на завтра. Присяжных должно было быть двенадцать, но приятели и маклеры перестарались, и, по добытым сведениям, получился фантастический список в сто фамилий. Однако тончайший нюх, свойственный Жоре, направил его по двум-трем правильным адресам, где разговор состоялся с глазу на глаз, не без пользы для обеих сторон. К вечеру Вальяно выслушал доклад «адъютанта» и чуть воспрянул духом. Но только чуть: два-три присяжных, а судьбу его будут решать двенадцать!

У большого здания окружного суда с раннего погожего сентябрьского утра собралась толпа. В восемь часов прискакал конный отряд полиции и, наезжая храпящими мордами взмыленных лошадей на толпу, оттеснил любопытствующих от главного входа, с Петровской улицы. Ровно в девять в здание суда вошел высокий, сухопарый прокурор с бритым невыразительным лицом. Подъехал в собственном экипаже председатель, пешочком пришли члены суда, за ними потянулись присяжные заседатели — местные купцы и мещане, бородатые, каменнолицые. Не здороваясь со знакомыми, в сознании своего особого положения, как бы отделяющего или даже отрешающего их от всего остального человечества невидимой преградой, они протискивались в узкую дверь. Потом, провожаемые завистливыми взглядами, чинно, не толпясь, стали заходить счастливые обладатели входных билетов, розданных вчера канцелярией председателя. Последним вошел сухонький, хилый старичок в цилиндре — петербургская знаменитость, присяжный поверенный Пассовер. В правой руке у его была тросточка с серебряной рукояткой в виде женской головки с распущенными волосами, а в левой он держал огромный, не по росту, портфель. Его провожал почтительный шепот толпы.

Обвиняемый важно сидел на монументальной скамье подсудимых, рассчитанной, судя по ее размерам, на многолюдную шайку преступников. Напротив на специальных скамьях с видом жрецов восседали присяжные, числом двенадцать: три известных и девять не известных еще вчера и сегодня — увы, слишком поздно! — ставших известными подсудимому.

По правую и левую сторону судейского стола высились пюпитры прокурора и защитника. Усатый судебный пристав в белых перчатках строго посматривал на притихший зал, заполненный до отказа.

Пока длился допрос свидетелей, суетливость проявлял один лишь прокурор. Он спрашивал и переспрашивал, с аффектацией просил председателя занести в протокол полученные ответы, бросал на защитника победоносные взгляды. И в самом деле, свидетели-рыбаки, напуганные непривычной обстановкой и строгим председателем, в один голос признавали, что Вальяно много раз нанимал их перевозить контрабанду на турецких фелюгах.

— Да, на фелюгах,— подтверждал, вздыхая, и сам Вальяно.

Что касается Пассовера, то, к удивлению всех присутствующих, ожидавших, что приезжая знаменитость станет сбивать и путать свидетелей, он упорно молчал. С равнодушным видом откинувшись на спинку стула, адвокат скучающе посматривал по сторонам; моментами казалось, что он вот-вот заснет. На вопросы председателя: «Не имеете ли, господин защитник, спросить свидетеля?»— он, вежливо приподнимаясь, неизменно отвечал:

— Нет, не имею.

Раз или два в публике перехватили при этом недоумевающие взгляды председателя, которыми он обменивался с членами суда. Однако дело шло своим чередом, судебная машина катилась по рельсам без толчков и остановок.

Вот уже начал обвинительную речь прокурор.

— Господа судьи, господа присяжные заседатели,— заметно волнуясь, сказал он,— доказано ли, что подсудимый Вальяно систематически перевозил на турецких фелюгах ценную контрабанду? Да, доказано!

В дальнейшем прокурор исчерпывающе обосновал этот решающий тезис обвинения. Надо было отдать ему справедливость — его трехчасовая речь выглядела как хорошо построенная теорема: а) груз прибывал в адрес Вальяно; б) не оплаченный сборами груз перегружался на фелюги; в) груз на фелюгах подвозился к подкопу в дом Вальяно. Значит, Вальяно — контрабандист. Теорема доказана, садитесь, подсудимый, на три месяца в тюрьму и выкладывайте на стол двенадцать миллионов рублей. Присяжные внимательно и с явным сочувствием слушали обвинителя. А трое подкупленных являли вид неподкупности. Зритель, напрактиковавшийся в предугадывании решений присяжных, мог бы на этот раз не слишком напрягать свой талант: будущий обвинительный вердикт был написан на посуровевших лицах заседателей.

— Слово предоставляется защитнику подсудимого Вальяно, господину присяжному поверенному Пассоверу!

Председатель с опаской покосился на «этого выжившего из ума старичка»: может быть, он и па этот раз смолчит?!

Но нет! Пассовер поднялся, едва видимый за высоким пюпитром. Фалдочки фрака смешно свисали с его чересчур низкой талии.

У «старичка» неожиданно оказался звучный, хорошо, как у певца, поставленный голос, сразу заставляющий слушателей насторожиться. Впрочем, по сравнению с прокурором защитник был необычайно краток. Говорил он минут пять-шесть, не больше:

— Вальяно ввозил товары, не оплаченные сборами, на турецких фелюгах? Да, господин прокурор это блистательно доказал, и я, защитник, опровергать эти действия подсудимого не собираюсь. Но составляют ли эти действия преступление контрабанды, вот в чем вопрос, господа судьи и господа присяжные!

Тут Пассовер сделал чисто сценическую паузу «торможения», и все, затаив дыхание, замерли. Прокурор заметно побледнел. Пассовер поднял глаза к потолку и, точно читая на пыльной лепке ему одному видимые письмена, процитировал наизусть разъяснение судебного департамента сената с исчерпывающим перечислением всех видов морской контрабанды: лодки, баркасы, плоты, шлюпки, яхты, спасательные катера.

Упоминались в качестве средств для перевозки контрабанды даже спасательные пояса и обломки кораблекрушения, даже пустые бочки из-под рома, но о турецких плоскодонных фелюгах не упоминалось!

-— Между тем, господа судьи и господа присяжные,— с вежливым вздохом по адресу обомлевшего прокурора сказал затем Пассовер,— вам хорошо известно, что разъяснения правительствующего сената носят исчерпывающий, да, именно исчерпывающий характер и распространительному толкованию не подлежат. А поэтому... Он чуть-чуть повысил голос.

— ...поскольку подсудимый Вальяно перевозил свои грузы, на чем особенно настаивал господин прокурор, именно на турецких фелюгах, а не в бочках из-под рома, например, в его действиях нет, с точки зрения разъяснения сената, признаков преступления морской контрабанды, и он подлежит оправданию.

Перед тем как сесть, Пассовер в наступившей мертвой тишине добавил совсем смиренно:

— А если бы вы, господа,— чего я не могу допустить,— его не оправдали, ваш приговор все равно будет отменен сенатом, как незаконный и впавший в противоречие с сенатским разъяснением.

— Вам угодно реплику? — спросил прокурора ошеломленный председатель («Он чертовски прав, как я мог забыть это разъяснение?!»).

Бледное лицо прокурора залилось краской. Он вскочил и почти закричал дрожащим голосом:

— Вальяно — контрабандист! Если бы он им не был, он бы не мог заплатить своему защитнику миллион рублей за защиту!

В зале ахнули. Миллион рублей? Неслыханная цифра! Пятьдесят тысяч за уголовную защиту считались огромным, рекордным гонораром. Но миллион... Никто никогда и не слыхивал о подобном куше. Миллион рублей! Эта цифра оглушила, загипнотизировала весь зал. Председатель суда, уже готовивший в уме «краткое напутственное резюме» присяжным о неизбежности и даже, так сказать, неотвратимости оправдания, вдруг заколебался. Его малоподвижное воображение было захвачено волнующим словом «миллион». «Интересно, если золотом, сколько это будет пудов? Ах, каналья!..»

— Теперь адвокату — крышка,— свистящим шепотом сказал соседу сидевший в первом ряду отставной генерал с багровым лицом.

Но видавший виды адвокат держался бодро. Он еще не признал себя побежденным, он уже снова у пюпитра. Позвольте, но что он говорит?

— ...Тут прокурор заявил, что я получил за свою защиту миллион рублей,— раздался звонкий, молодой голос адвоката.— По этому поводу я должен сказать...

И — снова пауза. Черт возьми, можно ли так играть на нервах!

— ...я должен сказать, что это — сущая правда. Я действительно получил за свою защиту миллион рублей.

В зале пронесся вздох. Многим показалось — они потом клялись в этом друг другу,— что маленький, сухонький старичок, стоявший у пюпитра защиты, вдруг стал расти, расти, и седая голова его с жидкой бороденкой уже упиралась в потолок. И не голос, а звериный рык потрясал своды судебного зала:

— Да, я получил миллион. Значит, так дорого ценятся мои слова! А теперь посчитаем, сколько же стоят слова прокурора.

Тут Пассовер заговорил ласковой скороговоркой, как добрый учитель, задающий нарочито легкую задачу, и все вновь увидели, что у пюпитра и в самом деле лишь небольшого роста пожилой человек, кажется очень добродушный,— и вздохнули свободнее.

— В год прокурор получает три тысячи шестьсот рублей,— высчитывал вслух «добродушный» адвокат,— в месяц — триста, стало быть, в день, в том числе и сегодняшний день,— рублей десять. Произносил прокурор свою речь сегодня три часа, сказал за свои десять рублей сорок пять тысяч слов — сколько же стоит слово прокурора?

Пассовер вытянулся и крикнул:

— Грош цена слову прокурора!

От оглушительного хохота, казалось, сейчас обрушится потолок. На скамьях люди корчились от смеха, все более усиливающегося из-за комичных попыток прокурора: он яростно жестикулировал, открывал и закрывал рот — видимо, произносил горячую речь, но ни одного слова в общем шуме не было слышно. Казалось, прокурор беззвучно пародировал мимикой и жестами какого-то неудачливого оратора. Председатель, давясь от смеха, тщетно звонил в колокольчик. Пассовер сидел с безучастным видом, поглядывая па часы. Какой-то даме стало дурно, судебный пристав выводил ее из зала, держа за талию растопыренной пятерней в белой перчатке.

Когда порядок был наконец восстановлен, прокурор, сбиваясь, с трясущимися губами, потребовал занесения в протокол «циничной выходки» адвоката. Однако председатель решил, что если уж сам Пассовер признал получение миллиона, цифры гомерической, то, значит, все враки.

— Не вижу никакого цинизма, господин прокурор, в приведенной справке о получаемом вами окладе содержания. Прошу быть осторожнее в выражениях!

— Но...— нервничая, запротестовал прокурор.

— И прошу не вступать со мной в пререкания! — прикрикнул на него председатель и подумал со злорадством: «Профукали вы дело, молодой человек. Выше разъяснения сената не прыгайте! Да, не прыгайте-с».

...Через час из зала суда Вальяно уходил оправданным.

— На фелюге выплыл,— едко сказал молодой человек в форме преподавателя гимназии.

* * *

После блистательного взлета Вальяно конец его кажется особенно печальным.

Отбив попытку посадить его в тюрьму и лишить миллионов, нажитых контрабандой, Вальяно вдруг охладел к ввозу в Таганрог лионских шелков и коньяка марки «Мартель». Не охватило ли контрабандиста раскаяние? И не раскаялся ли одновременно в своем бескорыстии прокурор, убедившись в тщете бескорыстия?..

С этим моментом совпало удивительное увлечение миллионера заграничными папиросами, тем более удивительное, что заграничные табачные изделия оплачивались очень высокими пошлинами и что Вальяно эти пошлины безропотно уплачивал. Импортеру французские папиросы обходились вдвое дороже русских, а русские, как всем было известно, с полным основанием считались лучшими в мире. Какой же смысл было выписывать из

Парижа штабеля ящиков с коробками парижских папирос?

Слов нет, таких толстых и длинных мундштуков не встречалось в изделиях российских табачных фабрикантов, по разве толщина папиросы и есть ее качество?

А купец первой гильдии Вальяно, раздобревший и растолстевший, продолжал получать в трюмах заграничных пароходов красивые ящики с маркой парижской табачной фирмы и по-прежнему безропотно оплачивал пошлину, делавшую явно невозможной всякую наживу.

К тому же никто не видел даже и попытки Вальяно сбыть дорогой товар. Он не продал ни одной папиросы из полученных сотен тысяч! И — о странность! — пустые ящики из-под папирос то и дело вывозились из портового склада Вальяно на лесопильный завод братьев Еракари. А куда девался груз?

— Он отсылает папиросы в подарок царю,— предполагали одни. Другие глубокомысленно намекали, что Вальяно придерживает папиросы, так как ему-де известно, что скоро будет война с турками. Вот когда он начнет продавать по двойной цене свои папиросы!

И вдруг все объяснилось самым неожиданным образом.

Однажды стивидор (грузчик) Петька Гусак, прозванный так за длинную шею, напился сверх обычной своей нормы, которая была значительно выше среднедушевой нормы в стране, и с ним случился при выгрузке с парохода заграничных папирос неслыханный для стивидора позор: он уронил ящик. Из расколовшегося ящика вывалились изящно упакованные картонные коробки. На мостовую густо посыпались белые папиросы, точно снег.

— Тю! — закричали стивидоры, выразившие этим исконно таганрогским выкриком насмешку над опростоволосившимся коллегой.— Тю на тебя!

И без того расстроенный Петька в бешенстве топтал тяжелыми, как крейсер, сапогами проклятые папиросы, которых —он знал — ему никогда не забудут насмешливые и острые на язык стивидоры. И все увидели, что из поврежденных мундштуков вылезли сторублевки! .

Уже через час всем в Таганроге стало известно, что бывший контрабандист Вальяно долгое время получал и сбывал фальшивые «катеринки». Началось было против Вальяно новое дело, но движения оно не получило. Оказалось, что никто из стивидоров видом не видывал расколовшегося ящика с папиросами. Такое запамятоваиие случайно совпало с переходом Петьки и некоторых его товарищей по ремеслу в новые собственные домики на окраине города. А бывший недруг Вальяно, бескорыстный прокурор, тоже по случайному совпадению, тогда же приступил к возведению двухэтажного особняка на главной улице.

Больше Вальяно папирос из-за границы не получал и вскоре умер, отравившись осетриной. Его капитал к этому дню составлял шестьдесят миллионов рублей. Таганрожцы гадали: кто же унаследует огромное богатство Вальяно?

Тут-то и оказалось, что в дни его туманной юности им был брошен в Греции сын Коста, ныне торговец губками и кораллами в Афинах. Все это стало известным со слов таганрогского греческого вице-консула Диамантиди, к которому, оказывается, неоднократно, но тщетно обращался Коста с просьбой добиться от отца субсидии. Этот же Диамантиди и телеграфировал Коста о смерти Вальяно.

Молодой наследник миллионов купил в долг приличный костюм и зафрахтовал в кредит пароход, показав в обоих случаях телеграмму вице-консула. Коста прибыл в Таганрог на зафрахтованном судне, стареньком грузовом пароходике, и первый день посвятил оформлению своих наследственных прав. Затем он обратился к выполнению сыновнего долга.

Уже назавтра цинковый гроб с останками миллионера был погружен на пароход, и молодой, полный сил торговец губками, тщетно пытаясь изобразить скорбь на пышущем радостью лице, стал в театральную позу у гроба.

— Я похороню отца на земле предков! Это был лучший из отцов! — заявил на плохом французском языке Коста сотруднику «Таганрогского вестника», вечному студенту, подписывающему свои критические заметки псевдонимом «Зуб», а похвальные — «Кристалл». Бедняга явился на пароход в надежде заработать рубль за интервью. Он не понимал по-французски, но понимающе

Кивал головой и говорил: «Вуй, вуй». Интервью явно не

получилось.

Вскоре хриплый гудок траурно прокричал три раза, пароход стал отваливать, держа курс к родным греческим берегам.

Как ни почтенна была задача, она оказалась невыполнимой. Когда пароход подошел к берегам Греции и команда стала выносить по сходням цинковый гроб, местные усатые греки неожиданно подняли бунт и заставили матросов завернуть обратно.

— Миллион драхм, или везите эту падаль назад! — кричали разъяренные греки.—Живым этот дьявол не пожертвовал нам ни одной драхмы. Пусть раскошелится хоть мертвым!

Коста велел поставить гроб на прежнее место на палубе. Ночью тихо и незаметно он попытался снести контрабандой гроб с мертвым контрабандистом, но оказалось, что на берегу засели неумолимые пикеты.

Трижды Коста повторял попытки и днем и ночью, но толпа бездельников, которых всегда много в южных портах, крепко блокировала пристань. От оборонительных действий люди явно собирались перейти к наступательным. Кое-кто уже пытался перепрыгнуть с яликов на борт парохода. Положение становилось тревожным. Тогда Коста, твердо решивший не тратить денег попусту, скомандовал развести пары, и вскоре пароход с печальным грузом отчалил от стенки порта. Когда очертания берегов стали смутными, Коста выругался на все четыре моря и собственноручно сбросил цинковый гроб в воду.

История Вальяно мне стала известна, во-первых, из устных таганрогских преданий, во-вторых, из подробного рассказа моего отца и, в-третьих, из воспоминаний Кони— адвокат Пассовер предлагал ему защищать вместе с ним контрабандиста Вальяно.

«При этом,— писал Кони,— на мое заявление о том, что должность несменяемого судьи дает мне хоть и скромное, но верное ежегодное обеспечение в пять тысяч рублей, он сказал, что то же предложит и Вальяно.

— Но ведь это единовременно, а тут я обеспечен ежегодно,— сказал я, продолжая избегать указывать адвокату на несимпатичные мне стороны адвокатуры как служения частному интересу.

Пассопер сделал удивленные глаза, потом рассмеялся и сказал мне с расстановкой:

— В день подписании условия о принятии на себя защиты я уполномочен вручить вам чек на сто тысяч. Это и есть ваши пять тысяч ежегодно!» («Избранные произведения Л. Ф. Кони», издание Госюриздата, Москва, 1956, стр. 637). Об этом читал я также во французских газетах «Фигаро» и «Матэн» за 1904 и 1905 годы. Обе эти газеты выписывала и давала мне читать и переводить моя преподавательница французского языка мадам де Перль, о которой я подробно рассказываю в новелле «Номер «Правды».

О дальнейшей судьбе богатства Вальяно я не знаю.