Пребывание Императора Александра I в Таганроге и его смерть.

Домъ (дворец) в коем проживала царская семья во время своего пребывания в Таганроге.

Источник: Википедия

Филевский П.П. История Таганрога:

Пребывание Императора Александра I в Таганроге и его смерть.

Жизнь Императора Александра I складывалась так, что он на пути своей деятельности постоянно встречал разочарование и неудовлетворенность. Удивительным образом складывались обстоятельства: если он начинал какое либо предприятие, то или не мог его продолжать, или получались результаты противоположные тем, к каковым он стремился.

Будучи любимцем Екатерины II и воспитанником гуманнаго Лягарпа, он предполагал всю свою жизнь посвятить полезной, мирной правительственной деятельности, а между тем главный интерес его царствования роковым образом сосредоточился на войнах. Чувства, которыя создавали его идеалом благодетеля народа русскаго, заставили его однако начать войну с Наполеоном. Всегда возмущавшийся крепостным правом, Александр не решался обидеть дворянство и оставил его в силе. Глубоко гуманный и веротерпимый Император стал недоброжелателен даже к безобидным массонам. Потрясенный ужасами войны, он вздумал заменить их христианским братством государств и создал священный союз, но скоро увидал, что великая его идея извращена, испачкана грязными руками австрийской политики; он мог возмущаться, негодовать и презирать Метерниха, но возстановить чистоту своего дипломатическаго идеала не мог, а должен был попускать все подлости, совершаемыя Метернихом от имени священнаго союза. Наконец, Государь, с таким добрым сердцем, как Александр, давал полный простор действовать извергу рода человеческаго Аракчееву, котораго друзья даже называли «зелием проклятым». Такая бездна противоречия в жизни человека, конечно, легко могла поселить разочарование и недоверие к силам человека, хотя бы он был и самодержец и возложить все на волю Провидения.

Мистическое настроение Государя постоянно поддерживавшееся текущими событиями, не находило ни одного себе оправдания среди сановников государства и в особенности церкви. Мистицизм хочет постигнуть истину путем внутренняго созерцания помимо всякаго другого посредника, в том числе и религиозных форм и в особенности обрядов. Вместе с таким направлением находится и полная свобода действий массонов. В то время и учреждено библейское общество к основанию котораго послужило убеждение, что для соединения духа с истиною, никаких форм не надо, а следует только дать в руки всякому Евангелие, оно излиет на всякую плоть благодать Святаго Духа. Библейское общество обязано своим происхождением британскому обществу, которое восторженно приветствовало своих русских сотоварищей: «Какия ныне времена! Господь воцарися! Кажется, что опять уже слышится глас вопиюшаго в пустыне: уготовайте путь Господень. Куда ни обратишься, повсюду совершается и преуспевает дело, котораго тот глас требовал, безчисленное множество деятелей, впервые только известных свету и один другому, трудятся над тем, дабы всяка дебрь исполнилась и всяка гора и холм смирились и были стропотная в правая и острая в пути гладки, да откроется слава Господня и узрит всяка плоть спасение».

Нерасположение к Библейскому обществу не скрывалось, и на государя стали действовать в этом направлении люди решительные и убежденные. Александр охотно выслушивал не только людей одних с ним убеждений, но и противоположных. И в этом случае сам себе не изменил и стал постепенно уступать охранителям интересов церкви, а вместе с тем его усталая душа, жаждавшая положительных истин, вместе с полною покорностью церкви впадала в полное равнодушие к суетам мира. К этому времени и относятся те дни, которые Император провел в Таганроге. И они вполне характеризуют этот период жизни Александра Благословеннаго.

Причиною поездки Императора Александра в Таганрог была болезнь Императрицы, для которой врачи нашли необходимым пребывание на юге, указывая между прочим на Крым. Но Александр, проезжавший раньше чрез Таганрог, нашел его во всех отношениях удобным для Императрицы. Наводнение 1824 года сильно потревожило и без того слабое здоровье Елизаветы Алексеевны, в течение почти года она не могла оправиться и согласилась на выбор Императора.

В первый раз Александр I посетил Таганрог в 1818 году, когда путешествовал по югу России. Прибыл Император из Мариуполя в Таганрог 22 мая вечером. С ним были в это время Аракчеев, Милорадович, Волконский, Уваров, Меньщиков, лейб-медик Вилье, Капо-д'Истриа, Марченко, Данилевский и доктор Рихтер. На другой день по прибытии Император принял от граждан города хлеб-соль, которые были поднесены на двух блюдах от русскаго и греческаго магистратов: эти блюда Государь приказал отправить в Москву. Затем Царственный гость осматривал город, был между прочим в тюрьме, где приказал разсадить деревья, которые давали бы тень арестантам во время их прогулок. Во время кратковременнаго на этот раз пребывания произошел такой эпизод: во время осмотра города Государем, мальчик Сергей Дракопуло был ушиблен пономарем греческаго монастыря, который верхом на лошади наехал на потерпевшаго. Мальчику было выдано 250 руб. по распоряжению Александра Павловича, а пономарь арестован; впрочем, Государь вскоре приказал освободить его от суда.

Город произвел на Императора очевидно приятное впечатление, тем более, что это было весною; выбор пал на Таганрог, исключительно благодаря указанию Александра Павловича. Впосдедствии, порицая «хваленый Крым», он повторял, что доволен выбором. Выбрав местом жительства для своей Супруги Таганрог, Александр I решил ехать вперед и приготовить для нея удобства в пути и затем в Таганроге. Перед отъездом Император отправился выслушать напутственный молебен не в Казанский собор, как обыкновенно, а в Александро-Невскую лавру. Во время молебна Государь усердно молился и просил, чтобы митрополит положил Евангелие ему на голову. Митрополит исполнил его желание и благословил его иконою Спасителя, которую Государь взял с собою. Когда молебен окончился и Государь собирался уезжать, митрополит попросил его зайти к схимнику Алексею, жившему в лавре. Келия схимника, обитая черным сукном и еле мерцавшая лампада произвели сильное впечатление на Александра; когда же ему был показан гроб, в котором схимник спал, то Император поник головою и погрузился в глубокую думу. Между тем схимник обратился к Государю с краткою речью, которая оканчивалась такими словами: «Ты Государь наш, и должен бдеть над нравами. Ты сын православной церкви и должен любить и охранять ее». Слова эти ясны, если принять во внимание ранее сказанное.

Посещение лавры растрогало Императора. «Помолитесь обо мне и жене моей», — говорил он монахам, покидая лавру. Перед путешествием на юг его томило тяжелое предчувствие, и на возвратном пути он пристально смотрел на шпиль Петропавловскаго собора, усыпальницы русских Государей. 1-го сентября 1825 года Государь собирался к отъезду. Камердинер спросил его, когда ожидать обратно. Александр, указав на икону Спасителя, сказал: «Ему одному известно это». Покидая Петербурге, Государь привстал в коляске, обратился лицом к покидаемой столице, долго и задумчиво смотрел на нее, как-бы прощаясь с нею.

Между тем, известие, что город Таганрог избран для восьмимесячнаго пребывания Императора и Императрицы произвело, конечно, порядочную суматоху среди наших предков. Сначала Министр Внутренних Дел прислал секретное письмо исправлявшему должность градоначальника с довольно неясными намеками, затем прислал курьера с уведомлением, что в Таганрог пожалуют Государь и Государыня, затем прибыл гоф-курьер и архитектор для выбора помещения а Дибич извещал, что Государю угодно остановиться в том же доме, где он останавливался и в первый раз, для исправления котораго было прислано 25 тысяч рублей. Вместе с тем ожидали прибытия генерал-губернатора Воронцова из Одессы и, разумеется, большой придворный штат. Таганрожцы совсем голову потеряли в ожидании столь неожиданнаго и необычайнаго события.

Между тем, Государь совершал свой путь очень быстро, избирая пути и остановки такия, которыя могли-бы предупредить стеснительныя встречи и проводы, и в сентябре прибыл в Таганрог. Городские представители и чины бюрократии собрались в церкви, но Император приехал прямо в приготовленный для него дворец, и явиться к Государю приказано было на другой день. Вечером город был иллюминован, что повторилось и на другой, и на третий день; город издержал на иллюминацию по случаю приезда Государя и потом Государыни 5766 руб. 95 коп., сумму по тому времени и для тогдашняго Таганрога весьма большую.

На другой день к представлению были приглашены сначала духовенство, потом военные, потом чиновники и, наконец, дворянство. 15 сентября приказано было быть в обедне. Таганрогская бюрократия так далеко жила от всех придворных торжеств, что являться «под пудрою» и в полном параде было для нея уже само по себе нечто особенное. Государь обедню прослушал, но на молебен не остался; он до обедни успел побывать в крепости, в тюрьме и карантине, местность котораго ему очень понравилась; он нашел Таганрогский карантин лучше одесскаго и феодосийскаго и присутствовал при карантинных осмотрах; в тюрьме Государь осматривал кладовыя, кухню и везде нашел порядок. Между обеднею и обедом был опять прием чинов и представителей, при чем греческое общество поднесло хлеб-соль на блюде, стоившем 5000 руб., а русское — на блюде в 3000 руб. Оба блюда были отправлены в Москву, причем Император говорил об интересах торговли и об учреждении Таганрогскаго порта заверил императорским словом. Народ, стоявший на улице, кричал в это время «ура».

Спустя некоторое время приехал в Таганрог генерал-губернатор Воронцов, как видно из писем Мартоса, председателя Таганрогскаго коммерческаго суда, не особенно жаловавший Таганрог и, несомненно, недовольный таким необыкновенным преимуществом, оказанным Таганрогу. Его то, как видно, более всех побаивались в Таганроге.

23-го сентября ожидали Императрицу. Все чины были сначала приглашены в собор, но затем, новою повесткою — в монастырь св. Троицы, называвшийся тогда по имени основателя — Варвациевским. В пять часов, при стечении всего Таганрога, Император, до первой станции выехавший встречать Государыню, в одном экипаже с нею подъехал к монастырю, а из монастыря во дворец. Свиту Государя составляли князь Волконский и Логинов, оба пользовавшиеся личною дружбою Императора. Император Александр обладал чрезвычайною способностью быть приветливым, простым и непринужденным в обращении; этими качествами далеко не в такой степени обладала Елисавета Алексеевна; немудрено поэтому, что прожив в Таганроге много долее Императора, она оставила по себе гораздо меньшую память. На другой день по ея приезде чинам Таганрогской бюрократии было приказано опять под пудрою и в башмаках, явиться к князю Волконскому, чтобы представиться Императрице, но, прождав с 9 до 12 часов, чины ушли, потому что Императрица не могла принять чиновников, так как ушла гулять с Императором.

Дом, в котором поселился Александр 1-й и Елисавета Алексеевна был каменный, в один этаж; впрочем, Государь предполагал вывести и второй этаж; в подвальном этаже были службы. Между дворцом и земляными укреплениями крепости лежала обширная, незастроенная тогда площадь, которую Император имел намерение засадить садом. Половина, занимаемая Императрицею, состояла из восьми весьма небольших комнат, в каковых кроме Императрицы помещались еще фрейлины Валуева и княжна Волконская. Посредине дома проходил, больше других комнат, сквозной зал для приемов. В этой же половине была помещена походная церковь.

Половину, занимаемую Императором, составляли две комнаты с другой стороны приемнаго зала; в угловой был кабинет со спальней, а другая составляла уборную, она одним окном выходила во двор и была полукруглая. При этих двух комнатах был корридор с просветом из уборной для дежурнаго камердинера; гардеробная же была внизу, в подвальном этаже. При доме довольно обширный двор и небольшой сад с плодовыми деревьями, запущенный и к прибытию Императора несколько приведенный в порядок, но, как видно, все-таки мало интересный, потому что Государь предпочитал гулять в саду Мартоса.

Дом, занимаемый Государем, лежит по ту сторону нынешней Греческой улицы, дом же Мартоса выходит на Петровскую улицу и ныне принадлежит его наследникам: Гирс, Обыденной и Рындиной. Ход в сад был из комнат Императрицы. Дом был меблирован очень просто, но, разумеется, прилично, без всякой роскоши и богатства. Порядок в комнатах по приезде Государя устанавливался им самим. Он сам расставлял простые стулья и небольшие липовые шкафы для библиотеки, вбивал собственноручно гвозди и вешал картины. Вообще Александр 1-й, никогда не любивший роскоши и внешняго этикета, устраивался в Таганроге попросту. Из многаго можно было заметить, что он устраивался в Таганроге надолго, быть может навсегда. Он давно тяготился делами государственнаго управления, тем более, что был совершенно разочарован в своем политическом идеале. О намерении Императора отказаться от престола и поселиться в Таганроге можно заключить из его желания прибавить второй этаж во дворце, устроить сад между крепостью и дворцом; кроме того, он говаривал: «надо, чтобы переход к частной жизни не был резок»; а обращаясь к Волконскому говорил: «и ты выйдешь в отставку и будешь у меня библиотекарем». Среди граждан Таганрога Александр 1-й держал себя в высшей степени просто. С семи часов до девяти он прогуливался пешком, а с одиннадцати в экипаже с Императрицею до перваго часа. Любимая его прогулка была по направленно к городскому саду, за которым он подолгу просиживал на особом месте; городским садом он много заснимался, назначал рабочим их работу; составлен был целый штат для устройства сада и выписан лучший садовник из Петербурга. Разговаривая с градоначальником Дунаевым, он однажды сказал: «позвольте мне в вашем саду похозяйничать» и приказал купить дачу и рощицу, прилегающую к саду, чтобы его увеличить. К своему дворцу Император собирался прикупить имение бывшаго градоначальника Папкова, состоящее из сада и новаго, лучшего тогда в Таганроге, дома (ныне дом И. Реми на Мало-Биржевой ул.). Обед Государя оканчивался в час, после обеда Государь и Государыня опять гуляли или ездили по городу.

Император бывал также в саду Мартоса, бывшаго председателем коммерческаго суда и иногда, за выездом градоначальника, исправляющаго должность этого последняго. Сад у Мартоса был очевидно весьма благоустроен Жена Мартоса Улиана Андреевна, как видно из писем Мартоса, была женщина бойкая, не глупая и большая охотница до цветов, потому и занималась с большою любовью садом. У Мартоса квартировал лейб-медик Вилье и некоторое время Волконский. Доктор Вилье был очень доволен вниманием хозяев, и когда Государь посетил богоугодныя заведения, попечительницей которых была Улиана Андреевна Мартос, он представил ее Государю, как свою хозяйку; градоначальник при этом пояснил, кто она такая. Государь ласково с ней разговаривал о ея родных, между прочим о знаменитом скульпторе, дяде ея мужа, Мартосе, а затем, обошедши больницу и, оставшись довольным, он сказал ей: «благодарю вас, что вы таким добрым делом занимаетесь». Затем Вилье рассказал Государю, что Улиана Андреевна большая любительница садоводства. Градоначальник также указал, что больница обязана своим благоустройством госпоже Мартосовой; Государь еще благодарил и нашел все прекрасным. Улиана Андреевна отвечала, что она очень счастлива, потому что за свои труды удостоилась видеть Его Величество. Вилье поспешил все это передать Мартосу, который был на седьмом небе от того, что его Улиана Андреевна не сробела.

Еще до приезда Елисаветы Алексеевны город предложил Государю бал, на котором Государь присутствовал и пробыл полтора часа. Сначала Государь танцовал с Воронцовой, потом с градоначальницей и затем с У. А. Мартос, которой при этом сказал: «я ваш ближайший сосед, и разделяет нас только дорога». Балом Государь остался очень доволен и говорил, что такого блистательнаго бала он не видел ни в одном губернском городе, и что он никак не предполагал найти здесь такой прекрасной публики. Если нижеприведенный разсказ старожилов справедлив, то эти слова были сказаны не без умысла. Говорят, что на бал генерал-губернатор Воронцов не нашел нужным явиться в бальном костюме, между прочим в башмаках, предполагая, вероятно, что для Таганрогской публики это много чести; но Государь дал ему понять, что явиться на бал в ботфортах не прилично.

Когда прибыла Государыня, то доктор Вилье предложил Улиане Андреевне послать Императрице цветов и сам отобрал 20-ть горшков, каковые и были посланы, и когда госпожа Мартос узнала, что Государыня приказала цветы поставить в зале и гостиной, то пришла в неописанный восторг.

Но восторги Мартосов дошли до апогея, когда им сообщили, что Государь и Государыня желают посетить их сад. В ожидании необыкновенных посетителей, хозяева бросились подметать дорожки и всячески хлопотать о благоустройстве сада, но Царственные Гости не заставили себя долго ждать и прежде чем окончена была приборка, калитка, выходившая на Греческую улицу, отворилась и Государь с Государыней вошли. Государь поцеловал руку Ульяне Андреевне и дочери Мартоса и беседовал с ними обо всяких предметах, хвалил сад, спрашивал о родных, и когда заметил племянницу Мартоса Катю, то спросил и о ней и заставил ее сесть. Сад обоим посетителям очень понравился; множество розовых кустов удивило Государыню; Улана Андреевна при этом заявила, что может прислать Государыне розовой воды, которую она сама делает. Елисавета Алексеевна поблагодарила и просила прислать, поблагодарила также и за ранее присланные цветы. День выдался хороший, какие обыкновенно бывают у нас в сентябре. «Какой прекрасный день», произнес Государь, на что дочь Улианы Андреевны заметила: «это правда, Государь, день сей для нас самый счастливый». «Как вы добры», ответил Александр Павлович. Довольный своею часовою прогулкою Государь распрощался с хозяевами, поцеловав руки Улианы Андреевны, ея дочери и племянницы. Посещение это наделало, разумеется, в городе много шуму. Теперь все стали разводить сады, иронизирует Мартос в своем письме к брату: «да кто знает, кто будет прохаживаться в тех садах». После этого Государь еще бывал в саду Мартоса. 10-го октября он гулял довольно долго и беседовал с Улианой Андреевной, которую застал в саду. Государь говорил при этом, что здоровье Государыни значительно лучше, и она поправляется, рассказывал о садах, которые он видел заграницей, говорил, что он собирается на короткое время выехать из Таганрога и пришел проститься. «Да благословит Бог путь Ваш и да возвратитесь к нам, Ваше Величество, в совершенном здоровьи», заметила на это хозяйка. Александр Павлович снял шляпу и благодарил. Видя, что через сад ходят его придворные, так как кроме Вилье у Мартоса в это время жил князь Волконский, котораго потом сменил Дибич и кроме того, что ходили не только по делам службы, но и носили из дворца кушанье через сад, Государь извинялся, что постоем причинял безпокойство Мартосам, но находчивая Улана Андреевна ответила, что особа, охраняющая здоровье Государя, не может их обременять; на это Александр Павлович опять снял шляпу и благодарил.

В это время приехал в Таганрог Клейнмихель и ожидали Аракчеева. Таганрог нравился и приезжавшим персонам из Петербурга, впрочем не всем, тем более, когда с поздней осенью наступили и сырыя осенния погоды. Так Петр Михайлович Волконский пишет из Таганрога: «Вот уже две недели, как мы живем здесь, как в монастыре... Грязь преужасная, что поневоле приходится сидеть дома. К тому же дома постройкою не отличаются и вот уже более недели, как я живу у Вилье (который жил у Мартоса), потому что у меня чуть не сделался пожар от худых печей, которыя теперь вновь перекладываются. Скука страшная, одна отрада — в ясные дни хожу на охоту, а по вечерам бываю у брата Михайлы (Воронцова), который здесь с женою, хотя он уже в Англию не поедет, но все же оставит нас на несколько времени, тогда уже мы будем совсем как в монастыре... С графиней по вечерам играем в вист, чего я с роду никогда не делал, равно и она только здесь начала играть. Можете представить, каковы мы сошлись игроки, лучший из нас Логинов... Здоровье Государыни идет хорошо... Прощайте и прошу не забывать таганрогскаго пустынника, вас истинно любящаго».

Но Дибич иначе писал о Таганроге Аракчееву, впрочем, раньше. Письмо Волконскаго писано в октябре, а Дибича 13 сентября: «Город Таганрог довольно хорошо устроен и выбор онаго кажется весьма удачным, ибо зима здесь, обыкновенно, не продолжается более месяца».

Неизвестно, как показался Таганрог генерал-губернатору, но только он вообще к Таганрогу не благоволил: в виду похвальнаго отзыва Государя о чиновниках Таганрога, ожидались большия награды, но генерал-губернатор во 1-х долго задерживал представлением и затем все ограничивалось одним «Владимиром» 4 й степени. Мартос замечает в своих письмах брату, что про Воронцова писать боится, так как тому все бывает известно.

Все прибывшие с Императором были размещены в восемнадцати домах, за каковые платили большия деньги. Мартос пишет, что он отказался взять плату; но другие брали, так напр., наследники Варваци за два дома получали 12,000 рублей.

Пребывание Императора Александра 1-го в Таганроге вызвало некоторыя распоряжения относительно временной Императорской резиденции. При дворце был поставлен большой почетный караул от лейб-гвардии казачьяго полка под командою полковника Николаева. Комендантом города был назначен лейб-гвардии казачьяго полка полковник барон Фридерикс, а комендантом и начальником местных войск бригадный командир 4-го округа, отдельнаго корпуса внутренней стражи полковник Мичурин. На это время Таганрогский гарнизон составлял наилучший полк донских казаков, командуемый комендантом Николаевым. Для помещения 15 царских лошадей была городом на свой счет выстроена деревянная конюшня во дворе наследников Варваци. На это же время была учреждена экстра-почта между Таганрогом и Петербургом чрез города: Москву, Тулу, Орел, Курск, Харьков и Бахмут, по следующему расписанию: в Таганроге назначено было отправление корреспонденции два раза в неделю — по понедельникам и четвергам, прием денежной и заказной корреспонденции назначен был от 8 до 12 часов, а получение в Таганроге почты по средам и субботам в 6 часов по полудни. К царскому презду по распоряжению градоначальника Дунаева было преступлено к ремонту всех казенных и городских строений, как-то: военныя караулки, казармы, госпиталь, тюрьма, дом призрения бедных, городской сад, спуски, полицейския будки и фонарные столбы, число каковых было увеличено на 40 штук, они были размещены на Московской улице (ныне Петровская) и Греческой — всех фонарей тогда оказалось 63 штуки. По случаю въезда 13 сентября Государя, как нам уже известно, город был иллюминован в течение трех дней и затем 23 сентября, в день приезда Императрицы. Центром иллюминации был большой транспарант, весь убранный стаканчиками; он был устроен Карлом Персик за 3195 руб. Кроме того, все здания были с улицы обставлены плошками, а на окнах поставлены свечи. На заготовление плошек город выдал 2000 руб. полициймейстеру Абсенту, а железныя приспособления при устройстве иллюминации стоили 571 руб. 25 коп. Кроме того, во время пребывания Императора делались и другие расходы городом: на ограду сада 2263 руб. 5 коп., выдано городскому голове Резникову за поставку лошадей на двух почтовых станциях по 23 тройки в Таганроге и на Коровьем броде (Покровская) во время путешествия Государя в Крым 1245 руб., наем 15 магазинов на бирже для помещения лошадей лейб-гвардии казачьяго полка обошелся городу в 2180 руб. постройка конюшни в доме Папкова для царских лошадей 288 руб. 17 коп., выдано полециймейстеру на освещение уличных фонарей до 1 января 1826 года 83 пудов масла на сумму 596 руб. 50 к., по повелению Государя устроен мост на Малой Черепахе — 943 руб., починен был каток для утрамбовки дорожек в дубках (тех, что были за городским садом), тоже по распоряжению Государя 18 руб. 20 коп., разныя исправления во дворце стоили 2766 руб. 91 коп. Так как средства города были не велики, то на все эти расходы строительный комитет сделал заем из ссудной суммы на постройку домов 100000 руб. Строительный комитет того времени, на долю котораго выпало тогда не мало хлопот и ответственности, составляли: Надворные советники Гирс, Говорецкий и купец Иван Цысоренко.

Много способствовало оживлению города еще и то обстоятельство, что в Таганрог стали приезжать, чтобы повидать Царскую Чету, из других городов, из Екатеринослава, Харькова, окрестные помещики и особенно много донских. Прибыл также представиться Государю и атаман войска донскаго Власов со своим штабом. Государь был очень милостив к донскому войску и называл его своею Таганрогскою гвардией, а затем выразил желание побывать в Черкасске. Этим подтверждалось благоволение к донцам, и кроме того Государю хотелось на месте убедиться в пользе предпринятых особым комитетом преобразований войска донскаго, почему и вызван был к этому времени Чернышев, председательствовавший в этом комитете.

Императрица оставалась в Таганроге; она вела спокойную жизнь, постоянно гуляла или каталась, ей в особенности нравилось место близ карантина, на крутом берегу моря, откуда открывался роскошный вид на почти безпредельное в этом месте Азовское море. По распоряжению Государя, желавшего доставить Государыне удовольствие, здесь приказано было разсадить сад, план для котораго составил он сам, и выписан был из Ропши садовник Грей, которому, как человеку сведущему, приказано было сделать по дороге в Таганрог геогностическия изследования; сад этот впоследствии стал называться Елисаветинским парком, он потом был Государыней передан строительному комитету города Таганрога.

Любила Елисавета Алексеевна и тот небольшой сад, который прилегал к дворцу, она по долгу гуляла там и любовалась фазанами, которых по просьбе Вилье, доставил с Кавказа военный врач Корнилович. Вообще, Вилье был обходительный, он скоро со многими в городе познакомился и, пользуясь этим, умел наставить жителей Таганрога, каким образом они могут Царской Чете оказывать разныя услуги, не важныя, конечно, по сущности своей, но приятныя дорогим таганрогским гостям, что они и ценили.

В особенности Мартосы пользовались расположением Вилье и потому много раз могли оказывать подобнаго рода услуги. Лейб—медик просил при этом, чтобы Мартосы немного об этом разсказывали, потому что все это, разумеется, вызовет зависть, затем сплетни и преувеличения и может в извращенном виде дойти до Государя. 28 октября, когда Государя не было в Таганроге, к Мартосу явился сам П. М. Волконский и от имени Государыни приглашал Улану Андреевну к Государыне. Появление князя с таковым поручением привело в неописанный восторг таганрогскую даму, она потом без слез не могла об этом событии разсказывать. Государыня приняла Мартосову, как называли ее в городе, конечно, ласково. Разговаривала с ней о цветах, удивлялась множеству цветов у Мартосов, интересовалась — много ли бывает весною ея любимых цветов сирени, говорила, что ея здоровье в Таганроге очень улучшилось, говорила о городских делах и уверяла, что город еще улучшится, потому что Государь хотеть соединить Волгу с Доном, и наконец, подарила Улане Андреевне фермуар, сказав: «я уверена, что вы меня полюбили». Улиана Андреевна бросилась целовать руки Императрице, но та отстранила этот способ выражения благодарности, а когда Улиана Андреевна поцеловала Государыню в плечо, та поцеловала ее в лицо.

В средине октября Император выехал в Новочеркасск. Перед въездом в город он остановился на даче Платово-Мышкиной и оттуда уже въехал в город верхом при пушечных выстрелах. На другой день в Новочеркасске был дан Государю блестящий бал и город был иллюминован. Там он оставался три дня и уезжал всем очень довольный. Затем посетил Аксай и, любуясь местоположением станицы, сказал: «вот самое лучшее место для Новочеркасска и жаль, что эта мысль не пришла в голову графу Платову». Из Аксая Император отправился в Нахичевань, где ночевал, на другой день посетил Ростов, был в соборе, осматривал торговую пристань и гарнизон, а затем выехать в Таганрог.

На берегу одного из гирл Дона, при самом впадении его в море, на хуторе, как говорят, Сафьяновом, принадлежащем Васильеву, вблизи Синявки назначен был обед. Владелец хутора, узнав о желании своего необыкновеннаго гостя видеть, как производится рыбная ловля, приказал своим рабочим, закинуть большой невод и сказал Государю, что он надеется из этой топи приготовить к столу осетровую икру; тогда Государь приказал метр д'отелю не подавать кушанья, пока не будет приготовлена обещанная икра и все время с любопытством стоял и смотрел на производимую ловлю. Вскоре невод был вытащен, лов был очень удачен и невод был переполнен рыбою.

По распоряжению хозяина отыскан был большой икряный осетр, тут же выпотрошен и не более как в десять минут икра была готова. Государь откушал икру, нашел ее очень хорошей и все время был весел, доволен и благодарил хозяина за гостеприимство и доставленное удовольствие. В Таганрог Государь прибыл вечером и продолжал вести ту же простую, без всякаго придворнаго этикета, жизнь, одевался в простой военный мундир, носил, большею частью лаковую фуражку и не имел никаких знаков отличия; по прежнему совершал свои загородныя прогулки, ходил с Императрицей на базар, где удивлялся дешевизне продуктов. В это же время выразилось и особенное благоволение его к Таганрогу в указе, данном Министру Финансов, в Таганроге 19 октября 1825 года, за собственноручною подписью его. Указ этот следующий: «Указом 10 апреля 1806 года, Правительствующему Сенату данным, предоставлена была в пользу города Таганрога десятая часть из пошлиннаго сбора здешней таможни, но отпуск оной прекращен с 1812 года по обстоятельствам того времени. Ныне, желая изъявить особенное благоволение Мое к городу Таганрогу и оказать возможные способы к возвышению и устройству сего, столь важнаго и полезнаго для внутренней российской торговли порта, Я повелеваю вам возобновить выдачу десятой части со всех таганрогских таможенных пошлин для приведения таганрогской гавани в состояние, достоинству здешней торговли соответственное и на устройство других зданий для порта и города нужных, отпуская сию сумму на прежнем основаны в ведение таганрогскаго градоначальника с тем, чтобы употребление оной сообразно предполагаемой цели было производимо под особенным распоряжением новороссийскаго генерал-губернатора. Впрочем, сию десятую часть производить ежегодно в сумме, не свыше одного миллиона рублей годоваго пошлиннаго сбора, отпуск же оной начать с получения сего и продолжать впредь до указа».

Кроме этого указа, состоялись и другие, данные Правительствующему Сенату: о дарении Таганрогу пятнадцатилетней льготы на тех основаниях, как определенные для города Одессы 14 января 1802 года, с целью процветания торговли и промышленности; относительно торговых повинностей и об отчислении Таганрогу 182 десятин выгонной от находившихся в пользованы местных гарнизонных команд 1742 десятин земли.

Между тем приехавший в Таганрог новороссийский генерал-губернатор Воронцов и проживавший в Таганроге стал предлагать Государю побывать в Крыму, в котором, по словам Воронцова, много сделано в его генерал-губернаторство. Предложение было настойчиво повторяемо, и император, сказав, что соседям нужно жить в дружбе, согласился ехать. Пред самым отъездом произошло, как рассказывают, следующее характерное в жизни Александра 1-го обстоятельство: он сел писать письмо к своей матери Марии Феодоровне; было четыре часа дня, но надвинулась темная осенняя туча и в комнате стало темно. Государь потребовал свечи, но так как скоро опять стало светло, то камердинер Анисимов спросил, не прикажет ли Государь убрать свечи. «А для чего»? спросил Государь. «Для того, Ваше Величество, что на Руси днем со свечами писать не хорошо». «Разве в том что нибудь заключается? — заметил Государь: скажи правду, верно ты думаешь, что, увидя с улицы свечи, подумают, что здесь покойник»? «Точно так, Государь, по замечанию русских». «Если так, сказал с улыбкой Государь, — то возьми свечи».

В Крым отправился Александр Павлович сухим путем и первое время был доволен прогулкою, хотя ехал не особенно охотно и хотел сократить путешествие, как только возможно. Но недалеко от Севастополя отправился посетить Георгиевский монастырь и, несмотря на советы проводников теплее одеться, не хотел надеть шинель и тогда же почувствовал, что ему холодно. В Бахчисарае он жаловался доктору Вилье на лихорадку, но, несмотря на просьбы доктора, принимать лекарства отказался и спешил возвратиться в Таганрог. 4 ноябри он был в Орехове, где был в церкви и прикладывался ко кресту, в 7 часов вечера того же числа прибыл в Мариуполь, где доктор Вилье нашел у Императора лихорадку в полном развитии. Встревоженный болезнью Государя доктор уложил его в постель, дал стакан крепкаго пуншу и предложил оставаться в Мариуполе, но Александр Павлович не согласился, говоря, что он едет к себе домой. На другой день утром Государь чувствовал сильное утомление и слабость. В десятом часу, в закрытой коляске, закутавшись в теплую шинель, он выехал из Мариуполя и прибыл в 8 часов вечера 5 ноября в Таганрог.

Экипаж Государя въехал в Таганрог раньше других и немедленно же прислали в квартиру баронета доктора Вилье, чтобы тот шел во дворец, но экипаж доктора еще не прибыл, а за первым последовал второй посланный, и когда доктор прибыл, то успел только снять с себя шинель и бросился во дворец.

Этот вечер Государь провел у Императрицы, но на другой день не мог выслушать доклада Волконскаго, но, приняв каломель и полдрахмы корня ялаппа, почувствовал себя лучше, а 9 ноября о болезни его было сообщено вдовствующей Императрице матери и цесаревичу Константину Павловичу. Государь жаловался на беспокойство и головную боль и не хотел принимать лекарств, не видя от них облегчения, однако же продолжал заниматься делами, был в сюртуке и часто проводил время с Императрицей, которая очень безпокоилась. Крымом он был недоволен и выражал удовольствие Волконскому, что предпочел для Императрицы Таганрог.

Хотя болезнь Императора сначала и скрывалась от жителей Таганрога, однако о ней очень скоро узнали и были крайне встревожены. На 8 ноября был назначен бал в клубе, но весть о болезни смутила как директоров клуба, так и других лиц; какое может быть веселие, когда в городе только и говорят, что о болезни Государя? но отменить бал, о котором знает Государь не решались. Волконский и Логинов тоже не советовали откладывать бала; тогда директора клуба, считая во всяком случае неделикатным устраивать бал при таких условиях, доложили Волконскому, что в городе много свадеб и музыканты так перепились, что для торжественнаго бала их приглашать рисковано; Волконский пожалел об этом, но на бале не настаивал. Ожидаемый в Таганрог Аракчеев между тем не приехал, он был поражен убийством своей Анастасии Минкиной и, не смотря на несколько глубокопрочувствованных писем к нему Государя из Таганрога, в которых он утешал Аракчеева в горе, продолжал своими письмами разстраивать больнаго Государя; по крайней мере князь Волконский в своем письме к Закревскому (21 ноября 1825 г.) пишет: «проклятый змей (Аракчеев) и тут отчасти причиною сего несчастия мерзкою своею историей и гнуснейшим поступком, ибо в первый день болезни Государь занимался чтением полученных им бумаг от змея и вдруг почувствовал ужаснейший жар, вероятно, происшедший от досады, слег в постель и более не вставал». Помимо таковых и другия причины безпокоили Императора, настоящее значение которых не совсем известно; так 11 ноября ночью от генерала Ротта, командира пехотнаго корпуса, прибыл с секретным донесением офицер Шервуд. Государь принял его секретно и, проговорив с ним полчаса, приказал немедленно выехать из Таганрога и притом, чтобы ни о его приезде, ни о выезде никто не знал. В ту же ночь Государь потребовать к себе полковника Николаева, командовавшаго дворцовым караулом и коменданта барона Фредерикса и, дав им важныя секретныя поручения, приказал немедленно и незаметно выехать из Таганрога. Об этих распоряжениях Государя не знал даже начальник штаба Дибич.

Между тем болезнь прогрессировала, Вилье в своих записках о ходе болезни очень безпокоится. Отказы Государя принимать лекарства приводят его в отчаяние; относительно болезни доктор колеблется, есть ли это лихорадка эпидемическая или крымская, или какая другая, но 8 ноября он повидимому убеждается, что это горячка — febris gastrica biliosa и жалеет, что в Бахчисарае остановил разстройство желудка, а под 10 ноября пишет: «с 8 ноября я замечаю, что его (Александра) что то более важное, чем мысль о выздоровлении смущает. Ему хуже». Однажды Государь камердинеру Анисимову, принесшему ему свечи, сказал: «те свечи, которыя приказал я убрать со стола, у меня из головы не выходят. Это значить мне умереть, и оне то будут стоять предо мною». С 6 ноября Государь уже перестать давать пароль, поручив это Дибичу; последний отданный им пароль был «Таганрог».

12 ноября по утру был пароксизм, за которым последовала слабость, на которую больной особенно жаловался. Вилье и медик Государя Штоффреген решили поставить промывательное, так как желудок не действовал, но ожидаемого облегчения не последовало. Перемежающаяся лихорадка стала непрерывною. 13 ноября больнаго мучила жажда, он пил лимонад и питье из вишневаго сока 14 ноября Государь встал в свое время в седьмом часу и приказал подать себе бриться, но вследствие слабости рука дрожала и он сделал себе на щеке порез, а затем последовать сильный обморок, и он упал на пол. Во дворце поднялась большая тревога. Вилье потерялся, Штоффреген стал растирать голову и виски больнаго одеколоном; прибежала встревоженная Императрица, и его уложили в кровать. С этих пор Император уже не мог вставать, и его перенесли в кабинет из уборной и уложили на большой диван. «Все идет дурно, пишет Вилье, хотя у него нет еще бреду. Мне хотелось дать acide muriatique в питье, но по обыкновению отказано: «ступайте прочь». Я плакал; заметив мои слезы, Государь сказал мне: «подойдите, любезный друг, надеюсь, что вы на меня за это не сердитесь. У меня свои причины так действовать». В девять часов вечера больной позвал к себе лейб-хирурга Тарасова и, когда тот явился, Государь ему сказал: «вот, любезный Тарасов, как я заболел; останься при мне, Якову Васильевичу одному трудно, он устает; и ему по временам нужно успокоиться; посмотри мой пульс».

При входе к Государю доктор Тарасов был поражен видом государя; вид этот поселил решительный и роковой приговор. Вилье и Волконский решились объявить государыне о роковом исходе и во всяком случае склонить Государя к принятию св. Тайн. При первых-же словах императрица вздрогнула и долго не могла прийти в себя, хотя давно уже предугадывала роковую истину. Но затем решилась сама просить своего супруга об исполнении последняя долга христианина. В 12 часов ночи под 15 ноября государыня вошла к Александру Павловичу, она была смущена и усиливалась казаться спокойною. Поместившись около больнаго, она убеждала его принимать аккуратнее лекарства и затем прибавила: «я намерена предложить тебе свое лекарство, которое всем приносит пользу». — «Хорошо, говори», сказал он. «Я более всех знаю, начала государыня, что ты великий христианин и строгий наблюдатель всех правил нашей православной церкви, советую тебе прибегнуть к врачеванию духовному, оно всем приносит пользу и дает благоприятный оборот в тяжких наших недугах». «Кто тебе сказал, что я в таком положении, что уже необходимо для меня это лекарство»? — спросил государь. «Твой лейб-медик Вилье», ответила она. Между тем Вилье был позван. «Я очень плох»? — спросил у него государь. Тот залился слезами. Император пожал его руку, а государыню просил беречь себя и сказал: «благодарю тебя, друг мой; прикажите, я готов». Тотчас был приглашен местный соборный протоиерей отец Алексей Федотов, но император по выходе императрицы забылся и заснул, это была сонливость (sopor). В таком положении он оставался до 5 часов утра. Иногда он просыпался и, не открывая глаз, читал молитвы и псалмы. В 5 часов 15 ноября государь открыл глаза и увидел хирурга Тарасова. «Здесь-ли священник»? — спросил он. Тарасов поспешно об этом сообщил Дибичу, Волконскому и Вилье, все время находившимся во дворце. Когда сообщили императрице, она поспешно вошла в кабинет государя, пошли и другие и стали у входа. Немедленно был введен священник; государь приподнявшись на левый локоть, приветствовал его, испросил благословения, поцеловал руку и твердо сказал: «я хочу исповедаться и приобщиться св. Тайн; прошу исповедать меня не как императора, но как простаго мирянина, я готов приступить к св. Таинству». Все присутствовавшие вышли. Исповедь и причащение продолжались час с четвертью. По окончании причащения отец Алексей сказал: «Государь, вы исполнили долг христианина, надобно исполнить долг императора». «Что это значит»? — спросил государь. — «Жизнь ваша принадлежит государству, от нея зависит счастье миллионов людей, вам вверенных Богом, а вы ею пренебрегаете, не хотите принимать лекарства». Между тем вошла императрица и все бывшие во дворце и поздравили государя с принятием св. Тайн. Государыня поцеловала больнаго в лоб и руку. Больной император благодарил. «Я никогда, говорил он, не был в таком утешительном положении, в каком нахожусь теперь; благодарю сердечно». После этого он предоставил себя в распоряжение окружающих, но уже лекарства помочь не могли. Ставили ему пьявки, прикладывали горчишники и холодныя примочки, но все-таки ночь на 16 ноября была тяжелая и безпокойная; вместо сна была сонливость, сильный жар, кожа сухая; днем больной разговаривал, но отрывочно и слабым голосом.

Ночь на 17 ноября была спокойнее, жар меньше, пульс до 100 ударов. Поставили к затылку мушку, и больному стало еще легче, а между тем день начинался роскошным солнечным утром. Животворные лучи осенняго солнца падали прямо в кабинет больного, который просил поднять сторы и солнце весело вторглось в чертоги горя и отчаяния. Александр Павлович всегда любил солнце и любовался им, весело игравшим по стенам и полу скромной царской комнаты. «Какой прекрасный день и как благотворны лучи солнца», говорил он. Присутствуюшие готовы были надеяться на счастливый перелом болезни. Но это было не долго; к вечеру припадки болезни ожесточились и признаки угнетеннаго состояния мозга были очевидны. Ночь под 18 ноября больной провел в забытьи. Иногда он открывал глаза и устремлял их на Распятие, крестился и молился. Это Распятие в золотом медальоне висело над диваном, это было отцовское благословение. Александр Павлович очень чтил его, всегда и везде хранил его при себе. Несмотря на забытье и угнетенное состоите мозга, он однако же всегда чувствовал присутствие государыни в комнате, брал ея руку и держал над своим сердцем. К вечеру жар усилился; питье, даваемое ему, с трудом глотал. Волконский попросил императрицу; больной метался в жару, отыскал взором государыню, взял ея руку, поцеловал и прижал к груди своей; встретив взор Волконскаго, котораго он любил, Александр Павлович улыбнулся ему; тот припал к руке больнаго — государь укоризненно на него посмотрел, так как не любил, чтобы ему целовали руку, — сознание не покидало его еще. Наступала тяжкая ночь. Кабинет государя был опечатан; двор в тревоге и волнении; к цесаревичу Константину Павловичу были отправлены два фельдъегеря и снаряжали третьяго. Елисавета Алексеевна всю ночь провела у больного, держа его правую руку. Она по временам плакала. В четвертом часу дыхание становилось медленнее, но больной делался спокойнее.