Кропоткин С. А. На пути в восточную Сибирь

Кропоткин П. На пути в восточную Сибирь//Документы по истории литературы и общественности. Вып.4. Дневник Кропоткина. ГИХЛ. М.-Л., 1923. СТРАНИЦЫ: 19-25.

Как хороша теперь Волга при заходящем солнце!.. Впереди «необозримая гладь, справа крутые громады: обнаженные бока из красной глины, заросшие местами мелким березняком. На этих кручах гнездятся села и лепятся к берегу широкой реки, на горе церковь, за нею ряд мельниц, а остальное все усыпано вразброд домиками, амбарами, сараями. Церковь напомнила мне clocher du village 32), родную церковь — Никольское, та же архитектура, и, как бы для полноты воспоминания, на противоположной высоте кладбище, с такою же часовней, как в Сернике, та же серая часовня, те же серые кресты. Да, Никольское дорого по воспоминаниям: все детство, а оно, как и всякое детство, не было безотрадным при всей гадости, которая окружала меня. По Волге несется легкий прозрачный пар, и сквозь него иногда промелькнет лодка, и на веслах ее играет солнце.

День был сегодня невыносимо жаркий, утром жгло просто, если я снимал на несколько секунд свою папаху, то голову нестерпимо припекало; теперь посвежело, ветра, однако, нет.

Кама. 8 ч. вечера.

Сейчас вступили в Каму. При устье несколько наносных песчаных островов, теперь характер местности изменился, — нет нагорного берега, оба низки и оба заросли лесом. На западе синеют громадные леса.

Пароход «Купец». Кама.

Среда, 1 августа.

Сейчас, роясь в портфеле, я напал на записку Н. В. Кошкаровой к Елизавете Марковне; рука удивительно похожа на руку Лидии, и я припомнил ее чудный веселый смех, улыбку, иногда очень милое наморщивание бровей... Милое созданье! И я в ней, вовсе того не подозревая, разбудил впервые нетронутые, незнакомые чувства. Милая! Она за меня мучилась, думала обо мне, грустила, и за меня впервые поплатилась неприятностями, — в ней заметили перемену, и это вызывало шутки, первые недетские неприятности в жизни. Конечно, это не любовь, это не серьезно, это чувство переходное от детства к жизни, это приятно… Нет, я чепуху пишу, довольно...

За Елабугой, Вятск. губ.

Я воспользовался остановкой в Елабуге, чтобы дойти до города. Город невелик, расположен на правом берегу Камы, верстах в двух от реки. Причина этого, вероятно, громадные разливы Камы: всю эту площадь до города, а также весь противоположный берег заливает водою. Недалеко от пристани идут холмы, которые тут уходят внутрь страны, сам город расположен на их склонах. Вообще в Каме нет, как в Волге, нагорного и низменного берега. Кама непощадно вьется, часто ворочается более нежели на 180° от первоначального направления, и горы переходят с одного берега на другой. Все берега заросли лесом на большие расстояния. Лесные богатства доказываются большими прочными постройками, тесовыми крышами и расточительным употреблением леса для выжигания алебастра. Подходя к городу, я удивился, видя большое количество огней вокруг него; я подошел к одному из них: бревна, большею частью из старого сухого леса, наложены в клетку, сверху нава-

лены камни, дальше кирпичная печь с трубой и с навесом [вокруг — тоже жгут алебастр. Камень привозный, как объяснил мне один проходивший мимо мужик, откуда — не знает, платят за него от 2 до 3 коп. за пуд и занимаются выжиганием. — Да отчего лес так жгут, печей не строят? — спросил я, — лесу много идет. «Да что рыть, — все одно, что так, что в печке, то ж по краям камень такой, непрожженный, останется». — Да лесу много идет. — «А где ж копаться и рыть, вот сегодня в пятом часу заложили, завтра вынут, толочь будут». Выходя из Елабуги, я услышал свисток нашего парохода; я так скоро не ожидал его, а знал замашку нашего капитана — выходить раньше срока, когда вздумается, я и прибавил шагу, даже побежал au pas gymnastique и все это напрасно, — я успел посидеть на палубе и чаю напиться с кейфом, а пароход только что тронулся. Вообще капитан действует очень самовольно. Он должен выходить из Елабуги завтра, в 4 часа утра, вышел сегодня, в 10-м часу вечера. Каково, если бы кто-нибудь приехал из деревни, рассчитывая на пароход, — горько бы разочаровался...

Пар. «Купец*. Кама.

Четверг, 2 августа.

Нагорный берег определился правый; над рекой висят почти отвесные кручи из красной глины, заросшие лесом, преимущественно ельником; попадается довольно много больших сел, по виду зажиточных, — деревянные крыши, прочные избы. Лесу много. Часов в 6 попали в Сарапул. «Все сапожники», говорит мне человек с парохода. Действительно, все сапожники.

Я сперва вскарабкался на гору, прекрутую и всю из красной глины. С горы представился миленький вид: вдали холмы, леса, на том берегу село*), — белеется церковь, на этом раскинулся город, по наружности недурненький, довольно много каменных строений, острог оригинальной архитектуры с круглым куполом и крестом, под которым пригнездились два-три колокола; по городу поделаны деревянные тротуары,

*) В этом месте рукописи помещен собственноручный рисунок II. А. Кропоткина, крайне неясный, изображающий реку, за нею холмы, из которых один покрыт лесом.

невыносимые. Я рыскал по всему городу, сперва искал тарантас, потом попутчика. Ни того, ни другого не нашел, пришлось взять тот же тарантас, который видел в здешней гостинице. Вообще Пермь сказалась мне нехорошо. В первую ночь промучился невыносимо. Через номер проходит железная труба из кухни. Жара от нее невыносимая; отворяю окно, начинает вонять кухней до безобразия гадко, несется запах жженого сала, приходится затворить окно, курить туалетным уксусом. Но жарко, — пришлось отворить дверь, — пользы мало, но все-таки маленькое облегчение. Но и тут неудача, скоро несется вонь из ватерклозета. Что делать? Пришлось промучиться всю ночь, я даже чувствовал себя нездоровым — метался на постели, едва дождался утра. Пришлось переходить в другой номер. Тут пришлось встретиться с Фелькнером. Отец его и мать добрые люди, предлагали с ними ехать, но их такая куча, к тому же дети, один грудной даже, — ну, спасибо, помню я детство и Полиньку на руках и т. п. удовольствия. Попутчика нет, положительно нет, — все едут теперь в Нижний, а не в Сибирь. Здесь попадаются сибиряки — те же слухи: «спешите, спешите, как только можете, а то опоздаете и всего натерпитесь на Амуре»... А где тут спешить? Вчера купил тарантас, отдал поправить. Что ж? Должен был быть готов сегодня, а завтра не раньше 1 часа поспеет. Чорт возьми!

Что сказать про Пермь? Я уже писал об этом Леонтьеву, есть черновое, повторять то же самое не стоит. Теперь страшно холодно стало. Вчера было не более-}- +11° Р, сегодня утром +8,5 потом +10°; ветер пронзительный, холодный, западный. Надо ехать в полушубке. Теплый же климат! Славное местечко! Я вообще здесь не в духе, печень работает неисправно, что ли. Вообще нехорошо. Пора бы поскорее выбраться отсюда. Да к тому же Петров с своею глупостью и услужливостью медведя Крылова. Вот навязали золото!

Четверг, 9 августа.

Вчера, вечером, выехал из Перми. Началось с затруднений насчет тарантаса, — ямщик не хотел везти на 2-х лошадях, вот я и понял, что ему хотелось на-чаек. Когда я пообе

щал дать ему, он тотчас смягчился. Дорога здесь шоссе, - сделанное обывателями, — насыпаны гальки, которых здесь множество, и сделано порядочное шоссе. Это шоссе остается порядочным, пока оно в ведении обывателей, но лишь только переходит в казну, как становится невыносимым, — «все зубы выколотишь», как сказал ямщик. Казна насыпает не гальки, а крупные плоские камни — выходит что-то не лучше калужских мостовых. Растительность здесь уже гораздо лучше, чем в окрестностях Перми: там все еловые леса, тут беспрерывные перелески, самые маленькие, подчас даже только отдельные деревья, разбросанные на огромное пространство. В лесах разнообразие: подле раскидистой сосны стоит худенькая елка, жидкая осина, густая береза, какой-то лозняк. Внизу виднеется папоротник: почва за Кунгуром великолепная, земля буквально черная. Меня удивила величина здешних сел: иногда они тянутся более чем на версту, захватывая и в сторону большие пространства. Многие дома очень хороши, но много и крайне бедных. Занимаются, говорят, одним хлебопашеством; земля хороша, но ее мало. Что народ трудолюбив и дорожит тем, что вырастет на полях, так это видно из того, что все поля огорожены, выгоны также — скот не попадает в рожь. Между прочим, странный здесь обычай, — скот на ночь не загоняется: он ночует вполе и подходит, вероятно, поближе к своим домам, так что около деревни целое стадо располагается на ночлег.

Азия. Екатеринбург 45).

Пятница, 10 августа.

Подробнее