Участник 16
Цесаревич Александр Николаевич
Так торжественно было отмечено в хронике это событие во время его первого путешествия по России, предпринятого согласно собственноручно начертанной императором Николаем I инструкции. В путешествии цесаревича сопровождали генерал-адъютант Кавелин, поэт Жуковский, преподаватель истории и географии России Арсеньев, лейб-медик Енохин и молодые офицеры. Достигнув 15 (3 по старому стилю) июня Тобольска — конечной точки путешествия в Азии, наследник со свитой на следующий день повернули обратно. Сибирь произвела на великого князя крайне благоприятное впечатление. Даже в лучших центральных губерниях он не видел такого бодрого, богатого, видного, настоящего русского народа, как по Сибирскому тракту, от Екатеринбурга до Тобольска.
Но мне здесь, на месте Гарюшек, на перекрестке Казанского тракта и улицы Столбовой (переходящая потом в Карпинского), постоянно хочется представить вот такую картинку от 23 мая 1837 года. Теплый вечер. Солнце близится к закату, насыщая все цвета и удлиняя тени деревьев, острыми диагональными зубцами перечеркивающих дальнюю дорогу. Колеса уже не пылят, так как прошедшая незадолго до этого быстротечная гроза рассыпала под конские подковы быстро подсыхающие лужи. Друг за другом под радостные крики «Ура!» всех собравшихся местных жителей (и стариков, и залезших на заборы детей, и женщин, одевшихся, как для праздника) проносятся мимо венцов крепких изб, полускрытых клубами цветущих черемух, 11 запыленных карет – прямо на мост. Их путь был долгим и утомительно однообразным – подъемы да спуски, разного рода леса да поля, речки да деревушки… Единственное разнообразие – переправа через Каму у Оханска. Еще утром они были в Воткинске, а сегодня впереди – Пермь. И так изо дня в день уже почти месяц от самой столицы, через Тверь, Ярославль, Ростов, Суздаль, Кострому, Вятку, и впереди еще – тысячи верст.
Внезапно, видимо, от криков за окном, в первой карете встрепенулся задремавший было от монотонности дороги 19-летний юноша в черном мундире с медузами эполетов и высоким жестким воротничком. Сонно потянувшись всем своим несколько затекшим от неудобной позы стройным телом к стеклу, он увидел, как за ним промелькнула очередная деревушка с речкой в глубоком овраге и толпой нарядных крестьян, пристально смотрящая на окна кареты – его народ, его будущие подданные. Как же они возликовали, от того, что мельком увидели его заспанную физиономию… А ведь совсем не хочется быть наследником и постоянно крутить в голове мысль, что придется когда-нибудь оставить беззаботность, жизнь только для себя и для того, по кому томится душа и замирает сердце… Да, всех лучше понимает горькую фразу «бремя власти» только тот, кому эта власть выпадает по рождению, а не по страстному желанию править кем-то… Скорее бы уже город… Он зевнул, молодцевато подкрутил вверх усики, и атлетически повел плечами, разминаясь…
Конечно же, никто из его свиты не смог бы даже предположить, как этот добрый по сути и любопытный мальчик войдет в историю, хотя все дружно сулят ему славу и долгие лета. Никто не смог бы предугадать, что многие современники и потомки будут называть его Освободителем и реформатором, а в болгарских и сербских церквях будут вечно поминать его как спасителя. Другие же подданные будут наоборот готовить ему расправу, и умрёт он страшно с развороченными взрывом ногами и многочисленными ранами по всему телу…
Разве что 54-летний полноватый и лысоватый учитель, едущий в одной из карет позади, способен ненароком заглянуть в будущее в своих романтико-поэтических интуициях… Когда юноша родился, тот написал в лучших российских одических традициях пожелание, что пусть он «…на чреде высокой не забудет / Святейшего из званий – Человек». А потом этот незаконнорожденный сын русского помещика и пленной турчанки обучал цесаревича русскому языку и словесности, а на деле – гуманизму и нравственности… Великая душа, сердечный заступник многих гонимых и безвластных. Это его стараниями и затеяна поездка, которую он называет несколько высокопарно, конечно, «всенародным обручением наследника с Россией». Что тут скажешь – поэт, романтик… Но сейчас он так нелепо и просто дремлет, согнувшись и неудобно упершись о подвернутую кисть гладко выбритой щекой. От этого на ней отпечатался след сердоликового перстня-талисмана… Кажется, он немного развеялся и постепенно отходит от того горя трехмесячной давности, а вчера и позавчера даже проявил живой интерес к производственным операциям на Ижевском и Воткинском заводах… Пусть дремлет… А перстень этот был снят с руки его внезапно покинувшего этот мир друга Александра Пушкина, делами и бумагами которого учитель и занимался до самого отправления…
Если в Перми может быть и нет необходимости в памятнике Александру II, то памятник замечательному русскому поэту Василию Андреевичу Жуковскому был бы очень кстати.
Цесаревич Александр Николаевич. Неизвестный художник
Портрет Василия Андреевича Жуковского кисти Карла Брюллова