В. Дворцов, поэма "Правый мир"
Василий Дворцов
ПРАВЫЙ МИР
Памяти моего деда Ильи Васильевича Дворцова
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
"От чего у нас солнце красное?
От чего у нас млад-светел месяц?"
(Голубиная книга)
Батько, твои ладони – Черпень для Океана, Который Землю качает Под коганцами Стожар. Батько, твоими плечами Мир загражден от невзгоды, А лысина с белым шрамом – Адамовая гора. Ноги твои – ворота, Чресла – платан за гайтаном, Свиснешь – у турок буря, Зыкнешь – Кавказ затрусит. Батько, ведь будет ладно, Коли я тоже стану Сильным, как ты, и смелым, Истинным казаком? «Добре же, сынку, добре. Наша руда не иссохнет –
Христос нам поставлен примером,
За ним мы походствуем с верой,
Русскую правду храня.
Пику ты примешь и шашку,
Фартовую ту фуражку,
Что в турках чуток подкоптилась,
В Маньчжурии залоснилась,
В Румынии обожжена.
Главное ж, сынку, наследство –
Наше казачие братство,
Наша вкругалье порука
Душу поло́жить за друга,
Смерть за побрата принять».
Батько, а как же мамо? Серденько разве сдюжит Коли вражиная сабля Батькину шапку сшибет? «Полно тебе балабокать. Мужчинам не дело окать. Как поле весною бороним, Мы тоже зерно в нем хороним, Но радостно на душе. Ведь смерть, что ее сторониться? Она лишь кордон на границе. А там еще вельше просторы – Степи, лиманы и горы, Дедов честная страна». Батько, скажи, а скольких Врагов басурман и немчинов Своими швыдкими руками Ты порубал-пострелял? «Зерно, умирая, рожает. Не аду казак угождает – Не только гурдой казак машет,
Он пай свой шанует и пашет,
Ниву трудом семенит».
***
Казак Василий сына Илию
Вел шляхом под густыми камышами.
Азовские ветра внахлест шуршали,
Вздувая облака на западном краю.
Стрижи, в поднебье искрами звеня,
Пророчили горячую погоду,
Всласть чавкали сазаны подле брода,
Где в Ее сивого дедок поил коня.
Казак Василий с сыном налегке Спешили осмотреть свои покосы. Над топким бережком тряслись стрекозы, Бульбукал квас в заплечном туеске. Босой Илийка успевал на круг Рубать лозинкой лопухи и дудник. Кузнечиков испуганные дуги Трещотками живили сонный луг. Казак Василий, отирая шрам, Дымил на солнце как дождем омытый. Под гимнастеркой, жинкою зашитой, В плече свербили девять вражьих грамм. А в сердце спела Божья тишина, Густилась негой с каждым полным вдохом, И блазнилась дурнейшим брехом Горючая гражданская война. Сынишка победил «врага»
И убежал на вздыбленность кургана.
Издалека, как с плеши великана,
Тянул ручонки к кучным облакам.
Тянул ладошки к черточке орла,
Царившего над полночашным краем –
Казачьим рукотворным раем,
Щедротами усвятного стола.
Орел кружил над купами садов, Над житнями, гречихой и бахчами. В станичных пташнях пивени кричали, Мычал под липой самопас коров. Дымились люльки важных стариков, Белели в грядах женские рубахи. Для новой мельницы тесала плахи Семья иногородних мужиков… Орел оглядывал курган, и шлях, И плес речной, и хутор дальний. Когда-то заболоченные плавни Трудом преображенные в поля. Кубанским нивам краю не видать – Особый свет работных полдней. Орел, мальчишка пусть запомнит Вот эту тишь, вот эту благодать! Линейная, граничная земля – Царицын дар, потемкинская милость.
В походах дальних сердце так томилось
Вернуться на призыв коростеля,
Вернуться к серым плетям бузины,
Коснуться притолки родимой хаты,
Огладить лбы прижавшимся ребятам,
Вдохнуть впотай молочный жар жены.
Казак Василий, растирая пот,
Смотрел на набегавшего Ильюшку.
Что нужно человеку? Все в краюшку –
Чуток землицы, двор, здоровый скот.
Что надо человеку? Правый мир,
Вот это небо, эти камышины,
Речная рябь, сливовица за тыном,
Курган, орел, да коники для сына.
Что надо человеку? – Правый мир.
***
…Батько, ведь будет ладно,
Тоже когда я стану
Сильным, как ты, и смелым...
ГЛАВА ВТОРАЯ
"Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!
Видно, хоч голки збирай".
(Из украинской народной песни)
Эх, сторона Амурская,
Амурная страна –
Куда дорожка узкая
Ты в полночь повела?
Где конармеец в валенках
Скрипит снежком тайком?
Там, где резная ставенка,
Свет лампы за стеклом.
Ах, кабы на мгновение
Мелькнула б только тень –
Развеять бы сомнения,
Что мучили весь день.
Весь день бойца мурыжили,
Злобнее, чем комвзвод,
Что кавалеристов лыжами
Изводит до икот.
Манеж, политзанятия,
Иприт, прицел, клинок.
Рубить лозу занятнее,
Чем драить банный блок.
Но день за днем последние
Чума идут чумой:
Все двадцатитрехлетние
Мечты лишь об одной.
О той, чьи косы черные,
И карие глаза –
Пронзила чудотворная
Маньчжурская краса.
Девчонка-орочоночка,
Царевна на селе.
Столкнулись за околочкой
В слепящей белизне,
И звездами лежачими
Дорожка повела…
Да нешто вправь балачили –
Шаманские дела?
Мороз и искры синие,
Скрип-скрип, кхы-кхы, скрип-скрип.
Стоит герой весь в инее,
Ресницами залип.
Застыл, лишь мысль иголкою –
Мелькнет в окне? Мелькнет?!
И пусть за самоволкою
Комвзвод наряды шьет.
***
Всадник молодой из далеких стран
Средь своих друзей – словно царь-журавль
В круге селезней, между куликов…
Такой гордый взгляд серебристых глаз,
Такой звонкий крик, такой легкий шаг…
Всадник молодой меж своих друзей –
Словно гром средь туч, словно молния:
Я взглянула раз – покачнулся мир,
На второй мой взгляд звезды ссыпались…
Всадник молодой … сердце замерло…
По весне с югов зуйки ранние
Весть пропели мне – он уже в пути.
Летом шмель гудел – жди да жди его,
А по осени – сливы в осыпи
Прошептали мне о его шагах…
Всадник молодой, тонкой заледью
На Тюкан-реке прозвенел твой конь,
Отмеряя срок нареченному...
Я ж звала тебя средь ребячьих игр,
Я в девичьих снах тебя ведала –
Такой гордый взгляд серебристых глаз…
***
«Граница по Амуру, а за ней –
Квантунцы-оккупанты интригуют,
Хунхузы контрабандою торгуют,
Шпионят всем китайцы за свиней…
Не спит всемирный империализм,
Что люто ненавидит власть Советов.
И нам поставлена Военсоветом
Задача защищать социализм».
Тов. Штейн, дивизионный комиссар,
Долдонит уже час не уставая.
А за окном – капель и птичьи стаи,
А за окном – гром солнечных фанфар.
И тихо пухнет полуэскадрон
Как почки на напружных ветках:
Полсотни молодых и крепких –
Кто не Геракл, тот точно Аполлон.
Товарищ Штейн, эх, если б про любовь!
Полсотни молодых и крепких
В мечтаньях о блондинках и брюнетках,
А вы все – «гроб, раб, зуб, диктат и кровь»...
Да парню в эту пору брат лишь конь,
Скакать по полю в три креста аллюра,
Скакать-ласкать, снимать красу с прищура,
Внимать-вживлять в себя весны огонь.
Полсотни молодых рубак-рубах –
Лишь только укажите направленье
Атаки лавой – и воодушевленье
Зарадужит на безморщинных лбах.
Лишь только отмахните им: «Руби»!
И молодость самодовольной силой
Сметет, снесет громилу и верзилу
На Висле, на Дунае, на Оби.
Зачем долдонить про пролетариат
В его интернациональной цели?
Про роль ВКП(б) на авансцене
Грядущих общемировых рейхсрат?
Зачем? Ведь за окном возжитие,
Вот-вот багульник зацветет на сопках.
И гуси-лебеди в болотцах топких
Трубят весне предназначение ее…
Лишь «всадник молодой» среди других
Не мялся, не вздыхал, не мучил кантик –
Он две недели, как уже женатик,
Он две недели при делах мужских.
Ах, Антонина, Тонечка… жена…
Красавица шаманских сказок…
Нет слов для счастья, нету нужных красок –
Амурский край, амурная страна!
Амурский край. Вкруг сопки да тайга,
Доверчиво невинная природа,
Доверчиво наивные народы.
И все по-полной – солнце и пурга,
Жара и ливни, без преград ветра.
И та ж любовь – чиста и безоглядна.
Наивностью доверчивой нарядна,
Невинностью доверчивой светла.
Антоночка, Антонушка… жена…
Когда б Илья мог загадать такую,
Когда и где вообразить родную,
Что б так душой и статью сложена?
Подумать только – доля казаку:
За тыщи верст фортуна подкузьмила,
Приказом отмахнув почти полмира,
Излить Кубань в Туранскую тайгу!
И низкий же фортуне той поклон!
И благодарствие служивой доле
За то, что так не перекати-поле,
А высших смыслов выполнен закон.
Закон и по земному подтвержден
Приказом командира гарнизона.
Эх, расщепилось братство эскадрона –
Такой затейник в бабство уведен!
«…Советская граница, а за ней
Квантунцы-оккупанты интригуют…
Хунхузы контрабандою торгуют,
Шпионят всем китайцы за свиней…»
Тов. Штейн, дивизионный комиссар,
Долдонит два часа уже, зануда.
И ждет жена, Антошечка, Тонюта…
И жжет нутро от солнечных фанфар…
Сыны крестьян и бедных казаков,
Сопят в тоске по подвигам былинным,
Где порох в смеси с потом лошадиным,
Где скрипы портупей и звяканье клинков.
Где все герои в главных орденах,
Где честь и слава за лихим наскоком…
Но, батя строгим обложил зароком
В любых раскладах, любым боком
В межбратских не участвовать боях.
***
…Летом шмель гудел – жди да жди его,
А по осени – сливы в осыпи
Прошептали мне о шагах твоих…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
"В эту ночь решили самураи
Перейти границу у реки".
(Из песни на слова Б. Ласкина)
Уже четыре дня
окружье озера Хасан
накрыл слепой туман.
И оттого в штабах дурман,
и вся стратегия – обман,
отписка для Кремля.
Обман, везде обман:
в верхах нет планов для войны –
приказы Блюхера темны,
для Мехлиса они блажны,
а Штерну вовсе не нужны –
туман, во всем туман.
Туман четыре дня.
Не в силах выполнить приказ,
в грязи кавполк под хвост увяз.
Обозы где-то сбились с трасс,
и авиация без глаз
уже четыре дня…
Чья канонада с двух сторон
четыре этих дня?
Где танков наших эшелон?
Не видно собственных колон,
и сухопайный слюногон
жжет глотки до синя.
…Уже четыре дня
Хасан накрыл туман…
***
Муж бесценный мой, шлю тебе привет
От родных, друзей, от соседей всех!
Будь здоров всегда, смелым будь во всем,
Защищай Советскую нашу Родину,
Трудовой народ, справедливый строй.
Враг жесток как волк, росомахой подл,
Ты ж как сокол будь, остроглаз и скор –
Ждем с победой мы – я и деточки:
Богатырь наш сын, продолжатель твой
И малюточка, дочь-красавица.
Мой любезный муж, дорогой мой муж,
Весь в тебя герой, наш Володенька,
Такой гордый взгляд – словно царь-журавль…
Береги ж себя, мой желанный муж!
Защищай Советскую нашу Родину,
Дело Ленина, дело Сталина.
Ждем тебя домой, очень ждем тебя...
***
Разведка дважды возвращалась в ноль.
Ракета жжет туман – взвывают мины –
И треск разрывов, ярость матерщины,
Туда – «Ура!», «Банзай!» – оттоль.
Разведку жаль – потери велики.
Еще больней бессмысленность потери,
Когда решать задачи артиллерий
Штабными посылаются стрелки.
Когда две батареи за спиной
Молчат в отсутствии снарядов:
Снаряды ж не доставлены со складов!
За то в достатке блажи должностной.
Снабженье – пораженческий бардак,
Пехоте даже окопаться нечем,
Винтовки не пристреляны, но едче
Всех дурей у связистов кавардак.
Приказы сыплются – чумной шабаш,
Раздерганные части в канители.
В такой неразберихе враз поверить
В предательство и саботаж.
В такой неразберихе взвод Ильи
Распешили уже под утро.
Туман озябшим перламутром
Залетных трассеров студил угли.
Задача: выйти в левый фланг врага,
Нащупать брешь в японских загражденьях,
Им скрытно нанести по силам разрушенья,
И отступить ... неведомо куда.
«Задача есть? Так, значит, выполняй.»
На подступах у сопки Заозерной
Трава от крови стала буро-черной –
За штурмом штурм уже четыре дня.
Ночной туман… Колонною по два
Брели бойцы в липуче серых шорах.
Туман, туман… Сопенье, хруст и шорох…
Спина переднего видна едва.
Ночной росой промочен под живот,
Цепляясь за татарник шашкой,
Илья упорною букашкой
Ручной тащил за взводным пулемет.
Тащил, вздыхал, стараясь не отстать.
Не так, не так все представлялось дома –
Доведших до кровавого содома,
Товарищ Сталин, нужно расстрелять!
Товарищ Сталин, мы же конный полк:
Обучены маневрам и разведке,
Научены рубить, стреляем метко,
А проволоку резать – что с нас толк?
«Задача есть? Так, значит, марш вперед!»
Ночной туман… Слепая тишина…
И вся надежда – взводный старшина
Он точно выведет, и отведет.
Он им отец последние шесть лет –
Спокойно мудрый, ветеран германской,
Рубивший пепеляевцев в гражданской,
Не ведавший ни дроби, ни сует.
Илья сперва дотошно подражал
Во всем его уменью и терпенью.
За старшиной ходил, до смехов, тенью,
Но в этом подражанье возмужал,
Встал, развернулся в твердого борца.
И вот, сержант и замкомвзвода,
Потеет под лопатой пулемета –
Жалеючи наводчика-юнца.
Кавалеристам не в удобь пешком.
В ночной росе шуршанье и сопенье…
Спина переднего, татарник, и томленье
Отходит смрадным к заднему душком.
Туман, туман… Сверяет командир
По компасу и забирает влево.
Как видит он? Ни кустика, ни древа…
Спина и запах – весь ориентир…
Сопенье, хруст... Вдруг дикий крик «Дэс ка?!»
Ребята не стянули карабины –
Мрак пыхнул гроздьями рябины –
Кто рухнул, кто рванул в бега.
Пальба в упор, и сверху на Илью
Припал комвзвод горяче-мокрый.
Разрядка судорог и хрип недобрый –
Шаги кромешны к инобытию.
Пальба в упор – «Банзай! Банзай! Банзай!»
Орут японцы близко-близко.
А где искать для «дегтярева» диски? –
Туман и ночь! И шепот: «Отползай…»
Так, даже смертным мигом старшина
Прикрыл Илью пробитым телом.
Да, Господи, таким примером
Исправится любая кривизна!
И ты поймешь, что есть твоя страна,
Твои товарищи, жена и дети –
За что всегда, в любом суде в ответе,
Без оправданий и сполна.
Пускай твой фронт – костяшки кулака,
Пускай вокруг предатели-иуды,
Тебе даются истины минуты,
Когда душа раздета донага.
Тебе дается право устоять,
Не уступить, не слечь, не уклониться –
Поступок и в кромешной тьме зарницей
Способен жизнь поднять и осиять.
«Противник справа! Всем залечь! Стрелять!
Огонь! Огонь!» – Откинувшись на спину,
Илья так – лежа, бил из карабина.
И рядом подхватило залпов пять.
Нет, то не слезы, то с бровей роса –
Прощай, отец, с войны ушедший с миром.
Увидевшему вечность командиру
Илья ладошкой призакрыл глаза…
Японцев что слизнуло темнотой –
Туман, колючки – нешто, правда, были?
Покликались, собрались, кто живые.
Перевязались, встали рядовые.
Илья, как самый старший: «Взвод, за мной»!
***
…Ждем с победой мы – я и деточки:
Богатырь наш сын, продолжатель твой
И малюточка, дочь-красавица...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
"В течение 16 сентября наши войска
вели бои с противником на всем фронте".
(1941 г., "От Советского Информбюро").
***
Сентябрь цветится. Речка Мга
Петлявится узорно меж болот.
Заладожья простуженный извод.
Осинки откраснели донага…
Вода кристальна. В бережной подмыв
Над родничком набился листопад.
Врезаясь в бледно зреющий закат,
Далеких облачков горит извив…
Онежье, Волхов – колыбель Руси,
По плесам клики лебединых дев.
И здесь святые, сердце разогрев,
Сияли Духом: «Милостив, спаси»…
***
Со станции Любани от врага
С утра харкает смертью миномет.
Успешно заминировав подход,
Фашисты концентрируют войска.
Железную дорогу перекрыв,
Враг душит окруженный Ленинград.
Для группы армий «Север» нет преград,
Вильгельм фон Лейб нацелен на прорыв.
За веком век сюда тевтонцы-псы,
Алкав лихвы, тянули боль и гнев.
Так вот и ныне – злобою протлев,
Ползут туманы кровяной росы.
***
Сентябрь цветится. Речка Мга
Петлявится узорно меж болот…
Со станции Любани от врага
С утра харкает смертью миномет.
Заладожья простуженный извод.
Осинки откраснели донага…
Успешно заминировав подход,
Фашисты концентрируют войска.
Вода кристальна. В бережной подмыв
Над родничком набился листопад…
Железную дорогу перекрыв,
Враг душит окруженный Ленинград.
Врезаясь в бледно зреющий закат,
Далеких облачков горит извив…
Для группы армий «Север» нет преград,
Вильгельм фон Лейб нацелен на прорыв.
Онежье, Волхов – колыбель Руси,
По плесам клики лебединых дев…
За веком век сюда тевтонцы-псы,
Алкав лихвы, тянули боль и гнев.
И здесь святые, сердце разогрев,
Сияли Духом: «Милостив, спаси»…
Так вот и ныне – злобою протлев
Ползут туманы кровяной росы.
***
Что за судьбина – воевать пешком?
Спасибо, разрешили в марш без сабель.
Но марш неловок – кто-то косолапил,
Тот шаркал, этот ерзал под мешком.
Осенний лес по-северному светл,
К тому же месяц наполнялся силой.
Дорога-полугать по-над трясиной
Вилась сквозь ночь меж ив, осин и ветл.
Осенний лес в полглаза полуспал.
Сентябрь – покой, не срок для непогоды,
В нем бабье лето, лирика природы,
В нем только то, в чем мир уже устал.
Но все же лес развесил в полный цвет
Лоскутные платки берез и сосен,
На влажность веток месяц блестки бросил,
На мшистый бархат – серебро монет.
Кавалерийский сто девятый полк
Под утро вышел на разъезд Погостье,
Поспешно окопался к встрече «гостя»,
Развел по точкам пулеметы, смолк.
Ни звука в страхом съеженных домах,
Лишь где-то нудно выли две собаки.
Да в станционном новеньком бараке
Пел слабоумный о «любви волнах».
Но ровно в полдень, хоть сверяй часы,
Лес за околицей залился гулом:
Шесть «панзеров», тупых, квадратноскулых,
Ползли, задрав короткие носы.
Дорога выгибалась под селом,
Удобно в бок фашистам бронебойным –
Хлесть из болотца! Танки межсобойно
Подергались, и к лесу напролом.
Разведка боем… Первый танк зажгли,
Дым черным шлейфом по стерне стелился.
А гул в лесу все нарастал, копился,
И грянул ужасом разорванной земли!
Тяжелые снаряды – визг и вой –
Вбивались в насыпь, в избы, в огороды,
И поднимались, разрастались всходы
Цветов из ада, нави ледяной.
Рвалось подземье грязью в облака…
Осколки брили тальники в болотах...
А после поле все усеяла пехота –
Шли кучно два, а то и три полка.
Шли как-то нагло, грубо, зло –
За цепью цепь. Неспешно залегая,
Стреляли, снова шли. Будто играя,
Будто для них все в жизни уж «зеро».
А захлебнулись! Из оставшихся в строю
«Пятидесятисимок» – залп ребята!
К ним пулеметы, ближе – автоматы!
Пришлось поползать прусскому хамью.
…Воронки, трупы, дым… А где ж оно, село?
Пожарный смрад, обугленные груды,
На черном – белые печные трубы –
Жило Погостье, вот и отжило.
Могилы изб, могильники дворов…
Амбары, бани, стайки, сеновалы
Разорваны, разметаны, в развалах –
Белесый дым в смятении ветров.
Белесый пепел всех крестьянских дел –
Двужильных, потных, грыжевых, натужных.
Мужицких, бабьих, всесемейно дружных –
Деревни русской жертвенный удел.
Кто вспомнит, кто их перечтет –
За все века нашествий, сеч, сражений,
Те села – голубицы всесожжений,
Чья жертва вкупе небо покачнет.
Коган иль конунг, цезарь иль ногай
К вселенскости ведут свои походы,
Ища бессмертной чести и доходов –
Что перед ними лапотник-ратай?..
Чуть засмеркалось. Через насыпь в тыл
Услали тяжко раненых к телегам.
Окопы крыли нужды человеков –
Кто нож точил, а кто штаны сушил.
Но немцы дня не дали на отстой,
И вновь разъезд, точнее – что осталось,
Стеной накрыла гаубичная ярость,
Вновь те же ужас, смрад, и визг, и вой!
Во фланги танки двинулись скобой.
Не ослабляя плотность артобстрела,
Фашисты обошли Погостье слева,
И справа завязали ближний бой.
Неслось цепное эхо: «Отступать!»
Снимались, отходили эскадроны.
Стволы каля, последние патроны
Палили «дегтяревы» в «черта-мать».
Паскудно, горько… Уходил полк в ночь
Ополовиненный, смурной, разбитый.
Проселок чавкал глиною размытой,
А позади … задуматься невмочь…
А позади еще дробился бой –
Там билось, прорывало окруженье
Оставленное подразделенье,
Отход полка прикрывшее собой.
…В живых осталось сорок семь из ста…
Лежали конармейцы, вкруговую
Отстреливаясь в темень дегтевую.
Но все ж прицельно, скупо, не частя.
Пылал, спасая эскадрон, вокзал.
Отсюда к переезду – метров двести.
Их пробежать бы разом, вместе!
Да раненный Илья порыв вязал.
Он трижды лично поднимал ребят,
Вставали все за командиром!
Но подломило ногу ближним взрывом –
Теперь для всех обуза лейтенант.
Жгут пережал рванину на бедре,
Но долго ль сдюжит вязка бинтовая?
Бойцы Илью, собою прикрывая,
В воронку затащили во дворе.
И вкруг легли: коль смерть – на всех одна.
Коль погибать – лишь Богом все судимы.
Мы, русские, ни кем непобедимы –
Нас не сломать ни чем и никогда!
Нас не согнуть – в нас вера и любовь,
Мы, русские, – надежда всей планете.
Судьбу свою мы, не торгуясь, встретим,
В бою за други изливая кровь.
Бойцы-товарищи – мальчишки-стригунки…
Вот Дима Зотиков, вот Рафик Кобут…
По месяцу у всех солдатский опыт –
Устав, разбор винтовки, турники.
Дивизию собрали в пень с грехом:
Амур, Алтай, мордва, башкиры…
Обстрелянные частью командиры,
А рядовые – лишь б сидел верхом.
Бесстрашные рубаки лопухов,
Вчерашние заточники заборов
Иванко Клуша, Петька Провоторов –
Сыны крестьян, казаков, пастухов –
Дерутся в обороне круговой,
И даже в мыслях не мелькнет сдаваться.
«Приказываю: с боем прорываться!
Я остаюсь. Я отвлеку… собой…»
Да что ж такое? Что, им не приказ?!
Сползлись, чумазые, и митингуют.
Вот в плащ-палатку как бревно пакуют,
И вчетвером поддернули нараз…
«Мы ж русские, товарищ лейтенант!»
Гранаты – перебежка, вновь гранаты –
Как грамотны в бою его солдаты!
Вперед, вперед! Всем жить, всем жить, ребята!
Вперед, вперед! Хватило бы гранат…
***
…Онежье, Волхов – колыбель Руси...
За веком век сюда тевтонцы-псы,
Алкав лихвы, тянули боль и гнев…
ГЛАВА ПЯТАЯ.
"НИ ШАГУ НАЗАД!
Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах".
(Народный комиссар обороны И. Сталин)
От Дона до Волги холмы запеченные.
Смесь глины и мела – смесь ржи и пшеницы.
По бурым окоркам полынью горченые,
Объемно-обзорные пышки-царицы,
Ковриги, куличища, колобы, просфоры –
От Дона до Волги земля самобранка.
И вкусно так чудится – звездами острыми
Осолено небо в заре-вышиванке.
Придите, вкусите! Народы, народности,
Входите в чертоги для братского пира!
Просторно для песен, бесед в беззаботности,
Привольно для дружбы, вольготно для мира.
Изведайте, гости, заветной сердечности.
Священные земли от Волги до Дона
Приподняты к истине, вздыблены к вечности –
Здесь небо прозрачно до Отчего трона.
Здесь слово – молитва, хоть криком, хоть шепотом,
Здесь мысль – сразу сила, что горы воротит.
Но! Эхо прошения скатами грохота
Накроет неправого, громом смолотит.
О чем вы молились? Чего ж вы так жаждали?
Пришедшие ныне с закатного края?
Окопами взрезана пышечность каждая,
И бомбами крошатся в пыль караваи.
Кто вы? На каких языках ваши ропоты?
Германо-романские, кельтские вскрики…
Хворит одержимостью ваша Европа там
Под новым вождем, сатанински безликим.
Мы звали гостей в наши земли сыченые,
Но вы-то не гости – пустые глазницы…
От Дона до Волги холмы запеченные –
Смесь крови и пыли – смесь ржи и пшеницы.
Ковриги, куличища, колобы, просфоры –
От Дона до Волги земля в урожае.
Но пышат зарницы тротилом и фосфором
И режутся, крошатся в пыль караваи.
***
Приказ Наркома обороны
И. Сталина:
О мерах дисциплины в РККА,
О жестком пресеченье
самовольных
отходов войск
под натиском врага.
Бросает
все
свои резервы
Враг,
не считающий
потерь,
Неся
насилье
и ущербы
Жильцам захваченных им областей.
Он рвется
к нефти Прикавказья:
Донбасс потерян,
сдан уже Ростов.
Повсюду голод, смерть, и безобразье –
Развалы сел,
руины городов.
Уже под оккупантом треть народа,
И мы никак
не можем оправдать
Дальнейшего
фронтов
отвода –
Нельзя нам глубже отступать.
Мы верим,
знаем –
нет такого груза
Чтоб наш народ
не снес,
не совладал.
Враг страшен,
но
куда страшнее
трусы,
И
в спину
паники удар.
Отныне
только так:
НАЗАД
НИ ШАГУ!
Приказ:
для трусов учредить
штрафбат,
Заслон от паники –
заградотряды.
НИ ШАГУ
более
НАЗАД!
***
…Уже под оккупантом
треть народа.
И мы никак не можем оправдать
Дальнейшего
фронтов отвода…
***
Орел скользил по плевре синевы,
Раскинувшись аршинными крылами.
В край неба надувными куполами
Круглились дальних облаков главы.
Под ними зыбился чуть видно Дон
В осеннем стыло-студяном томленье –
То голых ив сквозное обрамленье
Финифтью оттеняло халцедон.
Орел парил, за кругом круг скользя,
Все более сползая в скос востока.
Еще чуть-чуть, совсем еще немного –
Его захватит низовой сквозняк!
Его погонит, сломит и сомнет
Туда, где смута падями густится,
Но с клекотом взметнулась к солнцу птица,
Аршинными крылами силя взлет.
А с той неизмеримой высоты –
Бугры, холмы – как вздохи тяжкой глины
Между изложин и платформ целинных,
Как панцири могильной пустоты.
Холмы делили водосборы рек,
Что круто развели пути варягов:
По Волге плыли к персам, в царства магов,
По Дону – к грекам, мимо печенег.
Валами здесь возлег водораздел,
Определив судьбу Руси-России
От мучеников до апостасии –
Святой страстотерпения удел:
От Волги мы язычились огнем,
Семарглами, велесами, сварожьем,
А с Дона встретили единобожье,
Фаворский свет теперь навечно в нем.
Все круче птица восходила ввысь,
Все шире разрастались ее крылья…
Вдруг звезды заискрили тонкой пылью
Вкруг солнца распахнувшихся кулис!
Орел достиг космической каймы,
Тень крыльев перекрыла пол-Европы.
По ней волнами нового потопа,
Дымы, дымы… Одни дымы, дымы…
Земля горела... Мокрая земля,
Осенняя, остудная, пустая.
Познавшая ненужность урожая,
Нематеринской зряшностью боля…
От Дона к Волге по ее груди
Катили, топали, ползли, летели,
В двенадцать языков взахлеб галдели
Язычеств древних новые вожди.
На тех же междуреченских холмах
Вновь для Руси-России перепутье:
Что Запад? Что Восток? – Везде, по сути,
Чужая кабала в желаньях и в умах.
Уйти иль устоять?.. Заклад стократ…
И вот сошлись, собрались миллионы,
Уперлись лбами тьмы Армагеддона –
Настал твой час, Царицын-Сталинград!
Час вне часов – он как последний вдох.
Пять месяцев, то пыль, то снег вздымая,
С холма Мегиддо на курган Мамая
Сходила злоба браней всех эпох.
Сводилась лютость древних упырей,
Чтоб ей сгореть в огне упорной веры –
Алтарь войны – алтарь любви без меры,
Нет на земле святее алтарей.
Нет в свете более любви, чем та,
Что за своих друзей теряет душу.
Она весь мир собой несет и дюжит:
Солдата смерть есть исповедь Христа.
А тем, кого призвали в судный бой,
Кому досталось самой полной чашей
Черпнуть, глотнуть от ярости кипящей,
Но выжить – тем не жить собой…
Два миллиона улеглось во рвах,
В окопах, блиндажах, воронках,
В траншеях братских… Чьи-то похоронки
Доныне шевелят сиротский страх.
Два миллиона… ровно пополам
Разделены не кровью, а идейно:
Налево – царство расы безраздельно,
Направо – мера счастья по делам.
…Метель волнами бьет под Млечный мост.
Колонны танков, сонмы самолетов,
Ряды колючки и гнездовья дотов –
Орлу уже не разглядеть из звезд.
Уже не различит он за пургой
Рысящий в ночь разъезд казачий
В надежде боевой своей удачи.
Миры иные ближе, звонче, ярче…
Орел, прощай! Тень скрылась за Луной…
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
"Не грусти, моя родная,
В черных, траурных ножнах".
(Из казачьей песни)
Муж бесценный мой, шлю тебе привет
От родных, друзей, от соседей всех.
Будь всегда во всем предан партии,
Защищай Советскую нашу Родину!
Мы так ждем тебя – даже молимся…
Если ж вдруг беда, не дай Бог, что вдруг –
Приходи любой, хоть калеченный.
Мой любезный муж, дорогой мой муж,
Будь уверен в нас, крепко любящих.
А сыночек наш в классе первым стал –
На «отлично» все, и на новый танк
Собирает лом металлический –
Что б послать на фронт к тебе помощью.
И дочурки в рост не по дням-часам,
Как увидят где фотографию –
На коне верхом кто-нибудь сидит,
Так кричат-зовут: «Папка-батько наш!»
Про тебя мы с ними беседуем.
Муж бесценный мой, не щади себя,
Защищай Советскую нашу Родину,
Дело партии, дело правое.
Мы же ждем тебя – даже молимся…
***
Велика ты, Россия, – не накрыть тебя небом,
Не пройти тебя мыслью, только сердцем объять.
Кто, как ты, белым снегом, кто, как ты, спелым хлебом
Осиянна-преполнена, что душа в благодать?
Велика ты, Россия, – от закатов к восходам
Зорям нет перехода, нету сна петухам.
Вся под светом бессрочным – оскудеть ли восторгам,
Исчерпаться ли песням, пересохнуть стихам?
Разве ж в силу кому-то, за свой век человека,
Разве в силу когда-то все сказать о тебе?
Под буранностью шелка, за пшеничностью меха
Маятой солонцовой ты перечишь судьбе.
Ты, в своем преизбытке Богом даденной власти,
В благолепье без края, в запредельи красы,
Все невесела, Русь, не охмелена счастьем –
Ивняки в подтопленьях родниковой слезы.
Отчего? От кого ли? Что за грусть вековая?
Тайну эту пытали и друзья, и враги.
Но, печалясь с тобою, я тебя понимаю:
Слишком цены суровы, больно тяжки долги.
Русь, твою ненаглядность, величье без меры
Оплатили солдаты – каждый холм на крови,
В бел-костях все долины – «смерть за землю и веру!»
Смерть за веру и землю – смерть за святость земли.
Велика ты, Россия, не накрыть тебя небом,
Зорям нет перерыва из восхода в закат…
Знаешь, Русь, свои сцепы, знаешь, Русь, свои скрепы.
Знаешь… Помнишь… то вечная память солдат.
***
Буран полмира замесил-замел,
Смешав-скрутив и небо и дороги.
В слепящих хлопьях, в ледяном ожоге
Под Сталинградом закипал «котел».
Кавалеристы вышли танкам вслед,
Сломив передовой сопротивленье,
Четвертый корпус в южном направленьи
Свернул колоннами в тугой рассвет.
Какой рассвет? То воя, то свистя,
Метель вразлет мела по гололеду.
Скользя подковами, но не снижая хода,
Полки уступами шли на рысях.
Все глубже, шире загоняя клин,
Лавины всадников в лавине снега –
Виденья-призраки миражного набега
Скользили нереальностью долин.
Лишь топот, да храпение, да сап
Двух тысяч лошадей, да лязг оружья –
Сквозь липкость снега, сквозь пурги закружья
Полк за полком – сопение и храп.
Бок обок или точно вслед
Караковые, чалые, гнедые,
Каурые в подпалах, вороные –
Несли героев зачатых побед.
Вперед, вперед! Кавкорпус, как река,
Разлился рукавами по задачам.
Полки и эскадроны наудачу
Терялись в снежных балках и логах.
Буран в полмира, иступлен и лих…
Теперь надежда вся на офицеров,
На их ориентацию и веру
В своих бойцов, в товарищей своих.
Буран в полмира… Сколько не смотри,
Но авангард не разглядел засады –
Вдруг пулемет разлаялся надсадно
У высоты «сто сорок три и три».
И сразу же из-под пурги в охват,
Махая саблями с визгливым гиком,
Волною пенной вздулся мигом
Румынской кавалерии отряд.
Да, вот оно! – и – «Шашки наголо!»
Да, вот оно! – и – россыпью навстречу
Как в праздник – в долгожданность сечи
Два эскадрона, радостно и зло.
Сошлись. Ударились до звона, до огня,
Так, что и кони в ярости вздурили,
И – наконец-то! Все, как их учили –
Привстал в коротких стременах Илья.
Клинок при рубке вовсе не блестит,
Кисть, локоть и плечо в своей свободе –
Послал на выдох, потянул на входе –
Свист, хруст и … и – все, убит.
Главней оружия в бою глаза:
Рубя врага, уж смотришь на другого.
Что совершил – не стоит дорогого,
Смотри везде, но только не назад.
Дух воина – не озверелый гнев.
Дух воина есть щит любви и веры.
За что ты здесь? За то и полной мерой
Отдай себя, души не пожалев.
Вот ты, румын? или австриец? чех?
Ты, немец? венгр? – за что вы здесь готовы
Упасть в снега безруко, безголово –
За что? За почести, за прибыль… эх!
«Вперед! Ура! Преследуем румын!»
Полк за полком, в буран, по гололеду,
Кроша заслоны, через пулеметы –
Все глубже, глубже Паулюсу в тыл.
Вперед! Вдогон, внагон, наперегон –
Сто тридцать километров стычек, рубки.
До Абганеровской всего за сутки
Дошли. Метель, метель кругом…
«Село занять, занять ЖД вокзал»…
Лавиной вышел корпус на атаку.
Взять станцию прямой – простой! – отвагой,
Такое кто и где когда видал?
«За Родину! За Сталина! Ура!»
И тысячи клинков из снежной бури
Тысячекратной молнией сверкнули –
Враг в панике оставил бруствера.
За Родину! – За села, города,
Станицы, станции, поселки,
Деревни, пашни, рощи и проселки –
За все, за все, что в сердце навсегда!
За Родину! – За деда и за мать,
За труд отца, мечтания девчачьи,
Младенца первый шаг и песнь казачью,
За все за то, в чем жить и умирать.
Дух воина – без слов нести свой крест.
Нести годами тяготы окопов,
Голодовать и вшиветь. Средь сугробов,
В грязи, в пожаре, снайперам в протест
Преодолеть, перенести, стерпеть
Бомбежки, марши, сыпи гор, оврагов,
Понтонный хруст… и – в полный рост в атаку!
Путь воина – так, в рост, взойти на крест.
Лавина смяла, погребла врага.
Последняя лавина того века…
Илья устало отирался снегом,
Который тоже, наконец, устал.
Впервые солнцем полдень засветил,
И тишина… синица пела где-то…
Неделю не было такого света –
Земля и небо вспыхнули победой
В твой день, Архистратиже Михаил.
***
…Велика ты, Россия, – от закатов к восходам
Зорям нет перехода, нету сна петухам…
… Приходи любой, хоть калеченный…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
"Вернулся я на родину.
Шумят березки встречные".
(Из песни на слова М. Матусовского)
Ах ты, прусская сторонка,
Эх, немецкая страна.
Помаши-ка нам вдогонку –
Твоя кончилась война.
Помаши да поклонися
Победителям своим.
Нам теперь в иные веси –
Самурая приструним.
Посмотрели, показали,
Доказали мы свое.
А теперь вот приказали –
Отбываем на восток.
Паровоз летит стрелою,
По родным уже местам.
Едут гвардии герои
С Кенигсберга на Хинган.
Как фашисту мы поддали,
Так японцу отольем.
И тогда встречай, родная!
Что разбито – соберем.
Всюду горькие разрухи,
В каждом язва или шрам.
Стосковались наши руки
По хозяйственным делам.
Поле вспашем, дом отстроим,
На заводах пустим ток.
Нашу жизнь благоустроим
От пилотки до сапог.
Паровоз летит стрелою,
По разгонам и мостам.
Едут славные герои
С Кенигсберга на Хинган.
Далеко зашли солдаты
Что б в норе добить зверье.
Где они, родные хаты?
Где ты, счастие мое?
Скольких мы похоронили
Из товарищей своих.
В пол-Европы все могилы,
Плачут сироты у них.
Кто мальцам на то ответит:
Как теперь расти самим?
Они наши теперь дети,
Мы построим правый мир.
Паровоз летит стрелою,
По вагонам тишина.
Едут русские герои
С Кенигсберга на Хинган.
***
Илья Васильич внука Василька
Легонько посадил поближе к холке.
Конь умно покосился на ребенка,
Всхрапнул, надул горячие бока.
Дед под уздцы провел за ворота,
По сонной улочке к свободе луга.
Полдневным жаром нежилась округа,
Грудь распирала света полнота.
Илья Васильич вел коня на холм,
Откуда синью разливались дали:
Нерча, сверкая, резала спирали
В гравийных пляжах, в тальнике густом.
Раскаты сопок, за грядой гряда,
Лесистых, лысых, плыли до Китая.
Там, за рекою, чуть клубясь и тая,
Желтела пыль гонимого гурта.
Внучок от важности – совсем казак! –
Толкал ногами, беспокоил гриву,
По ходу конь кивал лишь терпеливо,
Как опытный «совхозный аргамак».
Они давно сдружились – конь и дед.
Косили, боронили, вывозили
Навоз, картошку, сено – что по силе
Пенсионерам чуть преклонных лет.
Плато вершины. Жаркий ветерок
Насвистывал в колючих травах.
Два суслика, застыв на задних лапах,
Смотрели нагло и чуток хитро.
Как вдруг их словно смыла чья-то тень –
То страшно высоко над головами,
Под самым солнцем, плавными кругами
Орел безоблачный пикетил день.
Вполне даже обжившись на коне,
Внучок, как дед, смотрел из-под ладони
Как, черная на синем небосклоне,
Парит большая птица в тишине.
Орел кружится… Значит, нет войны,
Нет свиста пуль, пожаров и разрывов –
Ведь он гнездо не заведет без мира,
Не выведет орлят без тишины.
Подумать лишь – войны нет двадцать лет!
Осыпались, позаросли окопы,
Поднялись гордо города Европы,
Вернулась сытность, всякий дом согрет.
Дородна, опригожена земля,
Натешена мужицкими трудами.
Поджили, расчесались бороздами
Поля сражений – пахоты поля.
Орел вернулся в небо без дымов...
Ведь столько лет войну не вспоминали –
В шкафу подальше ордена, медали,
Лишь все грустней приказы докторов.
Не вспоминали ни побед, ни бед,
Ни жертв солдат, ни деревень сожженных,
Ни страшных культей в бане обнаженных,
Как будто кто на память ввел запрет.
Хрущев боялся маршалов в Кремле,
Но как же с памятью всего народа?
В семье любой свои герои рода –
Погибшие и боль в любой избе!
А шли цветные фильмы о любви,
Артисты песни флиртовые пели,
По паркам новые качели-карусели…
И лишь мальчишкам жаждалось в бои.
Не в духе воина ношение обид.
Претензий к Родине нет у солдата.
В «запас»? В запас! Ведь все равно когда-то
Со службы выход... Вышел и забыт…
Илья не ныл, а поднимал детей.
Пять душ – что значит: огород, корова,
Два хряка, куры-утки… все толково –
Казак всему не пан и не лакей.
Не в духе воина от Родины искать –
От матери, чья жизнь и так в детишках.
Да ей же счастье все для них, с излишком
Красу и силы – всю себя отдать.
От беззаветной той душевной полноты,
От жертвенности материнской доли,
Такие мы – под игом и в неволе
Сильнее мира чувством правоты.
Ее безбрежная неистощимость – в нас,
Ее судьба – по каплям в наших судьбах.
Везде на русском и по-русски будем
Нести ее молитву и приказ…
«Смотри, Васек, перо летит к тебе!»
И в самом деле: мощно маховое
Кружило, кувыркаясь, как живое,
Блаженствуя в свободе и гульбе.
Илья Васильич внука Василька
Покрыл фуражкой от прямого жара.
Все хорошо. Губа лишь задрожала:
Фуражка старая – совсем как у батька.
Кружит, летит орлиное перо…
В своих путях две дочки и три сына,
На лето внуков съехалась дружина…
Вот правый мир. Все любо. Все добро.
***
Деда, твоя накидка –
Небо и сразу пещера.
В ней я слыхал ночами
Ветры, громы, голоса.
Деда, твои две сабли –
Немецкая и самурая –
Молнии грозной бури,
Которые ты изловил.
Видел я, как ты косишь
Травы до горизонта,
Но что ты молчишь упрямо
Про то, как косил врагов?
Люди ж по всей планете
Песни поют о геройстве:
Мир загражден от невзгоды
Вашей победой навек.
И, как глаза закрою,
Ясно так представляю:
Когда ты летел в атаку,
Конь твой крылатым был.
Деда, ведь будет ладно,
Что скоро я тоже стану
Сильным, как ты, и смелым,
Истинным казаком?
Деда, а, деда… Деда!!!