"Живая матерь казачества", А. Маслов

Post date: Apr 1, 2012 12:32:56 PM

Книжный мир

Живая матерь казачества

(из книги «Кубань в старину»)

Если прислушаться к походным песням кубанских казаков, то даже в них - суровых и могучих, пропахших порохом и дымом! — мелькает огнеопальной искрой тоска по родному дому, тоска не простая — болючая и нестерпимая! ─ где разве только песней и можно было выразить своё затаённое желание:

Ой, пусти мэнэ, батъко атаманэ, С кордону до дому.

В другой песне коротко и выразительно выплеснулось:

Прощай, прощай, любезная станица. И вы, предобрые друзья...

Любезная ─ значит любимая, единственная, неповторимая.

Не забыли казаки запечатлеть образ станицы и в своих пословицах: «Станица везде снится», «Без куреня и правды нет», «Кому столица, а нам станица», «Небесная Царица бережёт станицы».

В сознании казаков, конечно, отпечатался облик родных станиц. И тех, что затерялись в степи, окружённые балками да зарослями терновника. И другие ─ ухоженные да приглаженные, разместившиеся на главных чумацких трактах или у железных дорог. Третьи, словно ласточкины гнёзда, появились на берегу шумной и многоводной Кубани, в предгорье. И какими бы они ни были с виду или по своему историческому происхождению, но все их объединяло великое слово ─ станица. Для казаков это слово звучало как музыка, как дорогое воспоминание, вобравшее в себя все ступени их жизни: детство, юность, пожилой возраст ─ и, конечно, сладкое пристанище сердца, к которому тянулись они отовсюду, куда бы ни забросила их воинская служба.

Иногда кажется, что станица для них как гнездо птицы: помните, то самое, которое летом мы не замечали в тесноте листьев, а вот только пришла осень, листья опустились на землю, и от этого гнёзда на деревьях вдруг стали далеко-далеко заметны ─ большие, маленькие, колкие, гладкие ─ запоминающиеся! Деревья держат их гордо, словно это их главное достояние.

Сегодня, будь то город или станица, говорят о них сухо и невыразительно - административная единица.

И совсем другие чувства испытываешь, когда слышишь, как до революции казаки называли свою станицу ─ живая матерь казачества. Полковник Ф.И. Елисеев отмечал: «От неё исходили все лучи: и казачьего воспитания молодёжи, многовекового быта, традиций, хозяйственного благополучия и чести казачьей... Ей, только ей принадлежало право и честь говорить от имени казачества, как матери, давшей жизнь своему дитяти». (Ф.И. Елисеев, «Первые шаги молодого хорунжего», Москва, 2005, стр. 50).

В станице тогда всё было устроено так, что ни один человек, проживавший в ней, не был обойдён её вниманием; от мала до велика были у неё на виду, и никого она не бросала на произвол судьбы, никого не обидела, не предала.

Если отец погиб на службе и неожиданно умерла мать, то всех осиротевших детей разбирали родственники. Тут подключалось и станичное общество: на каждого из осиротевших детей выделяли бесплатно полпая земли, который оставался за ними до совершеннолетия. Если среди этих сирот одна девушка не вышла замуж, то выделенные ей земли оставались за нею пожизненно. Вдова казака получала полный пай своего мужа.

В станичной жизни очень распространено было супряжество ─ во время уборки хлеба соединялись несколько хозяев, дабы выручить друг друга в страдную пору. Дворы, где оставались одни женщины, постоянно использовали такую форму взаимопомощи, особенно в годы Первой мировой войны, когда большая часть мужчин находилась на фронте. Супряжество в полном смысле помогло тогда выжить многим казачьим семьям.

Помогала людям в те годы и атмосфера доверия друг другу. Писатель Александр Пивень (1872-1962), автор знаменитого сборника рассказов «Торба смеха и мешок хохота», на закате своих лет вспоминал: «Это было такое время, когда обман и бесчестный поступок человека становились известны на другой день по всей станице и карались всеобщим презрением, когда почти не было случаев воровства и выпущенная со двора на толоку лошадь целый день паслась без всякого присмотра».

Эти наблюдения писателя не единичны, уже в наши дни на страницах районной газеты один из казаков рассказывал о временах своего дедушки: «Люди жили весело и дружно, в их обществе царила величайшая честность - один другому верил на честное и благородное слово. Если кто-то давал в дом другому деньги, хлеб или какую-то вещь, или выполнялась мастером какая-то работа в доме, - давалось слово чести, и никаких расписок, свидетелей. Если человек терял какую-то вещь или кошелёк с деньгами, он не волновался, а шёл в правление станицы, заявлял дежурному о случившемся, тот заводил его в комнату, куда приносили потерянное... если оно обнаруживалось, дежурный тут же отдавал. Воровства в станице не было, за редким исключением ─ уводили лошадей. Конокрады были заезжие, в большинстве цыгане» («Сельская газета», 19 июля 1994 г.).

Юртовая (выгодная) земля ─ место для пастбища и сенокоса вокруг станицы ─ делилась в равной степени на всех без разбору: генерал ты или простой казак, калека, ветеран ─ все вытягивали жребий. Процедуру эту проводили через каждые четыре года (в отдельных станицах через два года); делали это специально, чтобы не возникло злобы одного против другого и зависти. К этому списку ежегодно добавлялись фамилии молодых казаков, достигших семнадцати лет; помимо всего в станице всегда имелись запасные наделы на непредвиденные случаи жизни.

Когда в семье рождались одни девчата, находили возможность проявить внимание к семейным нуждам: если они ходили в школу, то на каждую в некоторых отделах выделяли до совершеннолетия по полпая земли, таким образом поощряя родителей за их желание дать своим детям образование.

Размеры пая, как известно, менялись в связи с ростом населения: в 1881 году в среднем на душу населения он составлял 12 десятин земли, в 1889-м ─ девять, в 1906-м ─семь десятин. Всеми делами в станице ведал станичный сбор казаков.

В данный сбор сроком на один год (его могли продлить) от десяти дворов (хозяйств) избирали по казаку не моложе двадцати пяти лет. Попадали туда уважаемые в станице мужчины, уже отслужившие четырёхлетний срок действительной службы ─ не только георгиевские кавалеры, офицеры в отставке, старые гвардейцы, прошедшие почётнуюслужбу в составе собственного Его Императорского Величества Конвоя, но и рачительные хозяева, славившиеся в округе своими отарами овец, табунами лошадей, большим количеством техники в хозяйстве, ветряными и паровыми мельницами.

Накануне сбора в станичном правлении по дворам отправлялся тыждневный (дежурный) верхом на лошади. Стуча кнутом по забору, вызывал хозяина дома и оповещал его о дне работы станичного «парламента».

Вопросы, которые там обсуждали, приобретали силу, если за них проголосовало не менее двух третей присутствующих казаков. Решения станичного сбора заносились в Книгу приговоров, хранившуюся в правлении. Выполнение их было обязательным для всех лиц - войскового и не войскового сословия, которые проживали на землях станичного юрта.

На указанный сбор казаки должны были приходить в казачьей форме. И было что-то символическое в том, что в одном помещении собирались казаки, до этого служившие в разных полках: Кавказском (чёрная черкеска, белый бешмет), Черноморском (тёмно-синяя черкеска и красный бешмет), Урупском (тёмно-зелёная черкеска со стоячим воротничком светло-зелёного бешмета), Лабинском (тёмно-болотная черкеска и белый бешмет), Царского Конвоя (алого цвета черкеска и белый бешмет).

Поскольку станица являлась боевой единицей Кубанского казачьего войска, разумеется, основным вопросом станичного сбора всегда была воинская служба.

И здесь старались ничего не пропустить. Точно соблюдалась преемственность в воинской службе: если отец служил в Кавказском полку, то и сын его определялся туда же (с намёком: если отец заслужил серебряные галуны на папаху, то почему сын должен отстать от него?). При этом намеренно старались определить в одну сотню юношей не только одной станицы, но и одной улицы. Учитывались интересы семьи - атаман отдела давал только общую цифру мобилизованных, а вот уже конкретное деление, кто куда пойдёт: в казаки или в пластуны ─ учитывал станичный сбор. Если старший сын в большой семье шёл в казаки (его снаряжение по тогдашним ценам обходилось недёшево - 500 рублей), то остальные его братья уже снаряжались в пластуны (их снаряжение обходилось в 100 рублей). Если отец стар, а у него один сын, то станичный сбор обращался с настоятельной просьбой к атаману отдела освободить парня от строевой службы, так как он являлся единственным кормильцем семьи. Атаман отдела такие просьбы никогда не отклонял.

Учитывалось и личное желание казаков. Если юноша из бедной семьи изъявлял горячее желание служить только в казаках, то станичный сбор, идя навстречу, снаряжал его за свои деньги, или, как тогда говорили, на общественный капитал. После окончания службы он мог постепенно выплачивать свой долг, который могли и уменьшить, что целиком зависело от результатов службы (допустим, он стал полным георгиевским кавалером).

Была ещё одна забота станичного сбора: подбор кандидатов на службу в собственном Его Императорского Величества Конвое. Состоять в охране царя и его семьи, в какой-то степени быть причастным к государственным событиям, происходившим в Царском Селе и Петербурге, ─ было мечтой многих молодых кубанцев. И осуществление этой мечты зависело от решения станичников.