Стихи Ивана Панченко (И. Романо)

МНЕ НЕ ЗАБЫТЬ

Возможно ли, что я забуду это?

Слезою память скатиться с ресниц.

Я помню умирающее лето.

Палатки наши - стаю белых птиц.

Дожди и ветры осенью их били,

Вот мокрый снег под вечер повалил.

А в таборе все молчаливы были -

Печальный табор лето хоронил.

Там на лугу издохла ночью лошадь –

Последняя у Мато-бедняка.

Цыган стоял, на пень лесной похожий,

С уздой, уже ненужною, в руках.

А снег валил - палатки провисали.

Сынишка Мато плакал о коне.

Мы из села цыганок ожидали –

Узнать, найдем ночлег там, или нет.

А поутру телеги загрузили,

Следы колес перечеркнули луг.

Уродливые, черные спешили

Повозки наши к селъскому теплу.

***

Терпи, мальчишка,

Ведь хлеба нет.

Ну, что кричишь ты,

Не веришь мне?

Ушли ведь мамы,

Ты что - ослеп?

В селе обманут –

И будет хлеб.

Вернутся скоро.

Сейчас, сейчас.

Мешок, что короб!

Весь хлеб - для нас!

Большущий самый

Возьмешь кусок,

…А вдруг у мамы

Пустой мешок?!

***

Я был обманут ловко очень,

Какой-то тип умело врал.

Обман обдуман был, отточен,

Как в спину кинутый кинжал.

И все в компании острили:

"Какой же, парень, ты цыган,

В тебе цыгана-то убили,

Коль поддаешься на обман".

И я ушел, и хлопнул дверью.

Да, я цыган уже не тот.

Я вижу свет, я людям верю.

И ложь той веры не убьет.

МАТЕРИ

Мать моя не читает книг,

Потому что читать не умеет,

Взгляд усталый к дорогам привык -

К тем дорогам, что жизни длиннее.

Говорила она мне не раз,

Брось пустое занятье, сыночек,

Книги - это совсем не для нас,

Что ты ищешь в корявости строчек?

Лучше б ты к лошадям привыкал,

Поучился у деда родного,

Видел ты как вчера он сменял,

Вороного коня на гнедого.

Годы, годы прошли чередой…

Наше прошлое стерлось и смялось.

Где-то сдох по дороге гнедой,

Лишь нагайка на память осталась.

И когда заблестит огонек,

Ночь уйдет за окно, за ворота,

Просит мать: «Почитай-ка, сынок,

Что получше – послушать охота».

Ей читаю, в глаза ей смотрю,

И какой-то другой она стала,

Все мне кажется: маму мою

Так безжалостно жизнь обокрала.

МЫ МОЛЧА ПЫЛЬ ГЛОТАЛИ

Мы молча пыль глотали,

А пыль глотала нас.

И овцы шли устало

Уже не первый час.

Пришел скорей бы вечер,

Из рук бы бросить бич,

Отаре вдруг на встречу

Бордовенький «Москвич»

В нем девушка сидела,

Сиреневый платок,

А за рулем с ней рядом

Что надо паренек.

Но мне какое дело,

Им посторонний я.

Но девушка глядела,

Глядела на меня.

Лицом стекла касалась,

Веселости полна.

Язык вдруг показала

По-детски мне она.

И тот час мои губы

В улыбке разошлись…

Какой бывает грубой,

Какой прекрасной жизнь.

***

Там, где наши палатки стояли,

Где я щавель искал меж кустов,

Трактора по весне грохотали,

Бились осенью волны хлебов.

Я увидел, как трудятся люди

На уборке деревнею всей,

Превращают и праздники в будни,

Капли пота роняя с бровей.

О, великая эта работа!

Там мне истина стала ясна:

Тот, кто землю засеивал потом,

От нее и получит сполна.

О ЦЫГАНСКИХ ПОЭТАХ

Может были они, поэты,

Может пели под скрип колес,

Только песни цыганские эти,

На страницу никто не занес.

КАРТОШКА

Вдалеке от палаток

(Ночь - ни зги не видать!)

Дед седой и горбатый

Нас учил воровать.

Нам наука понятна,

Помню деда слова:

«Доставай аккуратно,

что б стояла ботва».

Мы в картошке лежали,

Подобрав животы.

Клубни мы доставали,

Не тревожа ботвы…

Наступили бы сроки

Через несколько лет,

Мне такие уроки

Пригодились бы, дед.

Став цыганом беспечным,

Я украл бы коня.

Самодельной картечью

Кто-то б срезал меня.

Светлой памятиартиста Бийского драмтеатра В. Шалагина

Антракт. За сценой Будулай,

Задумался и что-то брови хмурит.

Он погружен в цыганские дела,дела,

И, отрешенный, сигарету курит.

У Будулая светлые глаза -

На самом деле это мало значит.

Мой родич мне уверенно сказал:

«Артист – цыган!

Не может быть иначе!»

Я промолчал - пусть думает старик,

Что мы повсюду в новый мир врастаем.

Я даже перешел на наш язык,

Когда сидел в антракте с «Будулаем».

МАЛИНА

Ах, малина, малина!

Ах, как много ее!

Мы с цыганкой Галиной

Средь малины вдвоем.

Ни о чем мы не знаем,

До овец разве тут!

Сладость эту глотаем,

Смяв легонько во рту.

Мы могли бы до ночи

Быть в малиннике том.

Вдруг копыта грохочут:

Дадо1 скачет верхом.

– Где же овцы, детина?

Бич сжимает рука…

И во рту вдруг малина,

Как калина горька.

1 Дадо - отец

ЕЙ ДАВАЛИ…

Ей давали и хлеб и сало -

Отмахнулась: никак нельзя!

«Я же, люди, за так гадала.

Ой, пойду, засиделась я...»

Муж усталый пришел с работы,

Прибежала она домой…

«Ты, гадала? Одна забота!

Что же делать-то мне с тобой?

Что взяла? Не коней ли пару?

Ах, какой от людей мне стыд!»

«Я гадала, пойми ты, даром!» -

И заплакала вдруг навзрыд.

И у мужа весь гнев утрачен,

Он сидит, каблуком стуча.

Удивлен, что она так плачет -

Не от брани,

Не от бича.

Я НЕ ЗНАЮ…

Я не знаю, на что ты годен,

И не ведаю, в чем удал.

Знаю только: зовут в народе,

По-цыгански тебя «мурдал» .

Пусть и хвалит родня, и спорит,

И зовет тебя молодцом -

Мол, приносишь ты водки море,

Вот и выглядишь мудрецом.

Только мудрость твоя известна,

И цена ей - единый грош.

Если можешь, ответь мне честно:

Чье ты носишь, и чье ты пьешь?

И тобою ли счет оплачен

За дубленку, за дом, вино?

Платит женка, и не иначе,

А тебе того не дано.

Мелковата твоя душонка,

И ничтожен весь твой удел,

Собралась и ушла бы женка -

На тебя бы я посмотрел.

Был бы также ты беззаботен,

Или с крыши - вниз головой?

Я не знаю, на что ты годен,

Кроме годности половой.

***

Быть может, я не поэт,

Стихи не писать, быть может?

Но сердце сказало – нет!

Романо, пиши, ты должен!

Обязан. И я готов,

Писать, как родич кудлатый,

Из древних своих шатров

Под крышу пришел в двадцатом.

Пусть мой неловкий стих,

Не всякий, прочтя, запомнит,

Ты, родич, меня прости,

Я долг, как могу, исполню...

ОСЕДЛАЮ СЕРОГО

Оседлаю Серого под вечер,

Подтяну подпругу посильней,

И закату поскачу навстречу

Мимо окон улицы твоей.

Будут брызгать искрами подковы,

Звон копыт нарушит чей-то сон…

Пусть увидят, как я лих и ловок,

Потому что в таборе рожден!

Проскачу садочки и ограды,

В грудь упрется ветер мне тугой,

И девчата, провожая взглядом,

Удивленно спросят: «Кто такой?»

Не ответят парни на вопросы,

Усмехнуться, с ревностью борясь...

Берегите, парни, длиннокосых!

Берегите - я могу украсть.

А МАТЬ МОЯ РАСПЛАЧЕТСЯ

А мать моя порой расплачется,

Ранима горькою молвой -

«Ты брось писать, а то поплатишься

Своей, сыночек, головой.

Ужель не видишь, как рассержены

Все, чье прозванье «мурдала»1.

И о тебе твердят: «Отверженный!

Предал цыганские дела!»

Они твердят: «Он из милиции!»

И верят многие тому,

Что ты, нарушив все традиции,

Сажаешь родичей в тюрьму.

«Не все же люди с червоточиной!» -

Ты скажешь - чистая душа!

Но только хватит в тьму полночную

И одного тебе ножа…»

Гляжу на маму озабоченно,

И ей я слова не солгу.

«Мне трудно, мама, жить меж родичей,

Но быть без них я не могу.

1 мурдала - клячи

СВАДЬБА

Свадьба в доме, гульба и гомон.

Малый весел, а старый пьян.

Рьяно спорит сегодня в доме

С семиструнной тульский баян.

Ах, как парни здесь бьют чечетку,

Будто им сам Вербицкий1 брат!

И разбрасывают девчонки

Пестрых юбок цветной каскад!

Запрягай-ка, тятька, лошадь

Серую, косматую!

Мэ традава, мэ традава

Чаерья посватаю...

Дайте места! Ну дайте места!

Гомон в доме тотчас затих…

Выходи-ка на круг, невеста,

Ну, чего ты сидишь, жених?

Вышли в круг, а Рувка не видит,

Где невеста и где жених…

Он на этих двоих не в обиде –

Просто выпил он за троих!

Запрягай-ка, тятька, лошадь

Серую, косматую!

Мэ традава, мэ традава

Чаерья посватаю...

А жена ворчит при народе:

«Словно в бочку ты льешь вино!»

И во двор она Рувку выводит

И садится с ним на бревно.

Рувка пальцем грозит и важничает:

«Запевай-ка, жена, протяжную:

«Ах ту сыво, ах ту сыво

Грасторо,

Ту вылыджа, ту вылыджа

Мро шероро…»

И глядит на них долго-долго …

(Или мне показалось так?)

Городская, с отливом, «Волга»

И орловский потный рысак.

1 Анатолий Вербицкий – танцор театра «Ромэн»

ЦЫГАНКА

По пыльному подорожнику,

С котомкою, как всегда, Черноглазая, смуглокожая

Цыганка идет - гадать.

Лучисты глаза раскосые,

В упор, как бичами бьют.

Идет по деревне босая,

Подбирая юбку свою.

А встретив кого на улице -

Встает на его пути:

«Эй, красивый!

Скажу - и сбудется,

Только руку позолоти!»

По селу она долго бегала.

Много черствых кусков взяла.

А ее тележонка бедная

С детьми за селом ждала.

К повозке пришла поникшая,

Утратив красу и стать –

Гадалка, колдунья, нищая –

Пятерых черноглазых мать.

ЦЫГАНЕНОК И БАРИН

Ах, карета, ты карета!

Тройка борзая летит…

Видит барин: у кювета

Паренек-цыган стоит.

«Кучер, стой! Я молвлю слово...

Эй, черныш! Слыхать – для вас

Надурить легко любого?

Обмани ж меня! Сейчас!»

«Обмануть?! В мои года-то?

Мне и лет всего чуть-чуть!.

Вот бы дадо,

Кабы надо,

Мог бы черта обмануть».

«Далеко отец?»

«За логом,

Я бы сбегал - трудно ль мне?

Да нога болит, ей богу…

Разве только - на коне...»

«Дай, Ерема, вороного!»

Кучер выпряг, кучер дал…

«Мигом, барин, право слово!

Только вот, я не сказал...

Мне ты дал – и батьке надо,

Мы приедем с ним вдвоем.

Это, барин, не порядок -

Коль вдвоем, да на одном!»

«На, возьми, скачи, чертенок!»

Барин в повод лошадь дал…

Так и скрылся цыганенок,

Точно в омуте пропал.

ВОСПОМИНАНИЕ

Я вспоминаю табор наш кочующий,

И песню грустную под скрипы колеса,

Цыган моих, вблизи дорог ночующих,

Им были кровом только небеса.

И ранним утром, лишь рассвет забрезжится,

Шагала мать, босая, по селу.

Ждала она, когда кусок отрежется,

Чтоб положить в заплечную суму.

О, как мы ждали милой возвращения!

Сидел отец с поникшей головой…

С утра одно нам было угощение –

Цыганский чай, заваренный травой.

Бежали к маме, как завидим издали,

И только ветер обогнать нас мог!

В глазах ее одну печаль мы видели -

Был слишком легок материн мешок…

И снова путь, дороги бесконечные,

И долгий, как бессмертие, напев,

Текли века, как реки быстротечные,

Цыган моих и каплей не задев.

МУРШ

Он был беспечный забулдыга,

Цыган по кличке «Канвало1».

А в наше время, погляди-ка,

Его прозвали «Барвало»2.

Он мурш3, конечно, без изъяна –

Купить сумеет и продать,

Я слышал: где-то обезьяна

Уже умеет торговать.

Да как умеет – чародейка!,

Но обезьяну не хвали -

Ведь ей ума ни на копейку

Не прибавляют те рубли.

Я размышлять о ней не стану,

Но мысль пронзит меня порой:

Как просто спутать обезьяну

С людской заблудшею душой.

1 канвало – глупый

2 барвало – богатый

3 мурш - молодец

ПОТРАВА

Мы все в шатрах своих уснули,

А ночь была темным-темна.

Проснулся табор, точно улей,

И понеслось: «Тюрьма, тюрьма…»

И захлестнула всех тревога

И голос, тонкий, как судьба:

«Ромалэ, трогаем в дорогу -

Мы потравили здесь хлеба!»

Пошли тотчас к оглоблям дуги,

Шипит в воде язык костра,

И на ходу в повозки с луга

Галдя, ныряла детвора.

В упряжках всхрапывали кони,

Из низких туч гремит гроза,

И при сверканье частых молний

Я видел матери глаза.

Вот ливень хлынул – поливает.

Ох, не жалеет Бог воды!

Но пусть с небес хоть камни валят -

А нам бы скрыться от беды!

Уйти, умчаться от потравы,

Пусть по спине змеит вода.

«Куда Баро сегодня правит?»

Да хоть куда, да хоть куда!

Молчала мать, как неживая.

Платок промокший на груди.

Ребенок, сердце надрывая,

В повозке плакал впереди.

Река неслась шальным потоком,

Тела ворочая коряг.

Тьма поредела... На востоке

Нежданно вспыхнула заря…

ТЫ ГОВОРИ СО МНОЮ НА ЦЫГАНСКОМ

Ты говори со мною на цыганском,

Ты в таборе родился кочевом,

Поймем друг друга мы с тобой, по-братски,

Я тоже самый настоящий ром .

Я на тебя гляжу порой с опаской,

Такая странность для меня нова,

Слова ты помнишь материнской ласки,

Звучали по-цыгански те слова.

А помнишь табор под осенним небом,

А ты совсем мальчонка, чаворо .

Ты на каком просил у мамы хлеба,

Ты на цыганском требовал маро .

Пусть наш язык не встретится печатно,

И не найдешь богатств особых в нем,

Но там где на твоем родном понятно,

Ты говори, прошу я, на родном.

А может так - к чему тебе «отсталость?!»

Ты от нее избавиться спешишь.

Тогда скорей в графе национальность,

Какая по душе тебе, впиши.

ПЕСНЯ ЦЫГАНА

Таборному певцу Алексею Степановичу

Ах, близок, близок зимний холод,

А шубы нету, братцы, у меня.

Ах ты, нужда, нужда и голод,

Зачем живу я? - Не могу понять.

Жена моя, жена моя больная,

Она с постели давно уж не встает.

Ах, что мне делать, люди, я не знаю,

И кто кусок детишкам принесет?

Мой конь хромой, не выдержит дороги,

Мне трубку за него никто не даст.

Ах, дети, дети под палаткой дрогнут,

Дрова сгорели и костер погас.

А вы не плачьте, дети, мои дети.

Зима пройдет, и к нам придет весна.

И снова будем мы в тепло одеты,

Нам счастье, радость принесет она.

Ах, ветры, ветры, тучи пронесите,

Блесни во тьме хоть звездочка одна.

Ах, вы не плачьте, деточки, терпите.

Она придет - красавица весна.

РАССКАЗ ЦЫГАНКИ

Мне, дорогой, уж много лет,

Но помню я годину,

Когда наш табор в сельсовет

Загнали, как скотину.

Начальник с пеною у рта –

Злой, как собака - Рыча :

«Кто не доволен? - Паспорта!»

А сам в газету тычет -

Вот и пришел цыгана час:

Давай долой запряжку,

А не послушаете нас,

Упрячем в каталажку.

В селе, как мы живем - живи,

Не думай отрываться»...

Отпели в рощах соловьи

И некуда деваться.

И стали жить мы, как и все –

В большом гнилом колхозе.

Цыган, как сказано, - осел

И привыкал к навозу.

О трудодне он не тужил,

Терпел нужду и холод.

В деревне года два прожив,

Он перебрался в город.

Цыгану в городе сытней,

И не нужна прополка,

И здесь в неделю пару дней

Гуляет барахолка.

На ней косил цыган рубли

Со сметкой - богом данной:

Ковры, дорожки, сапоги,

Все было у цыгана.

И он, конечно, пьян и сыт,

Забыл своих лошадок.

Чужое слово - дефицит,

Принес ему достаток.

Он был, как зверь – ОБХС,

Да и закон при силе,

А бизнесмен тогда, что бес,

Безжалостно судили.

В тюрьме цыган сидит – поет,

Он песней грусть рассеет.

А как вернется, - за свое,

На туче каруселит.

Конечно, он не лыком шит,

И страх берет за глотку,

Но коли хочешь сытым жить,

То не страшись решетки.

Да что о прошлом говорить.

Торгуй свободно ныне.

Цыган на туче до зари,

Как рыба на стремнине.

Его на рынке целый ряд –

Товар, который надо.

Теперь сам черт ему не брат,

Зажил цыган богато.

И он уже почти барон,

Не счесть на пальцах перстней,

Поет ему магнитофон -

Все импортные песни.

Забыл цыган дымы костров,

В лесу пуста поляна,

Его надежен ныне кров...,

Но жалко мне цыгана.

Я ЭТО ПОМНЮ

Я это время очень даже помню,

Когда девчонку, стройную, как лань,

Красивую, улыбчивую Тоню,

Привел цыган в предутреннюю рань.

И приходили к нам из сельсовета,

Стращали парня ссылкой и тюрьмой,

Но на любовь не наложить запрета,

Не выдуман еще закон такой.

О, как она цыганкой быть хотела -

Никто причины разгадать не мог!

Она и юбки пестрые надела,

И красный кашемировый платок.

Все песни наши выучила спешно –

Не тратя на учения года.

Ее, конечно, выдавала внешность,

Но и цыганки смуглы не всегда.

Завидовали парни: это женка!

Каких теперь приводят из села!..

…Через полгода русская девчонка

В село цыгана - мужа увела…

РОМАНС

Конь издыхал…

Сидел цыган угрюмый,

Дымила трубка, падала слеза;

Сидел цыган, его терзали думы –

Словами этих дум не рассказать.

Наутро табор двинется в дорогу,

И лишь его останется семья.

Стоят, как гроб, перед палаткой дроги -

Что проку в них, коль потерял коня?

Сидел цыган, и вздрагивали плечи,

А рядом дети жались у огня.

Но вот он встал, решительный, под вечер

И снял узду с издохшего коня.

Ушел, спеша к поселочку за лесом,

И не вернулся к детям до утра…

И выстрелом из меткого обреза

Его с судьбой закончилась игра…

А я был мал и смерти не боялся,

Но истину простую понял я:

Там, на лугу, могильный холм остался,

И никому ненужная семья…

ТЫ ВСЕ ТОТ ЖЕ…

Ты все тот же, конечно - тот же,

На крылечке избы своей.

На ладонях прозрачна кожа,

Взгляд угрюмый из-под бровей.

Смотришь хмуро, вокруг другая -

До чего же другая жизнь!

Где тот конь, и дуга тугая?

Дегтем смазанные гужи.

Все ушло, той уж нет дороги,

А к другому ты не привык,

И куда ни глядишь в тревоге

Всюду видится лишь тупик.

Ты решил, что цыгану крышка,

Что истлели твои гужи.

Видишь, в школу спешит сынишка,

Так ручей до реки бежит!

ГУЛЯЛА РЯБЬ

Гуляла рябь по водной глади,

Над падью выдохлась гроза,

Девчонке, с робостью во взгляде,

Я о любви своей сказал.

Она в глаза мне не смотрела,

Ей пряди ветер шевелил.

И прошептала так не смело:

«Ты добрый ром, но мне не мил…»

И для меня все серым стало,

И я как будто онемел,

И подойти к ней, как бывало,

Поговорить - уже не смел.

Ее я только песни слушал,

Когда смолкали млад и стар.

Она выплескивала душу

Под стоны тихие гитар...

Вот осень, небо в серой вате,

В селе цыгане в холода,

Отец любовь мою просватал -

За парня бойкого отдал.

Смотрю в окно, как через сито,

А по стеклу течет слеза…

И тут сестра: «Чего небритый?

Чего грустны твои глаза?

Ты не поймешь такую малость,

Хотя и должен понимать:

В тебе цыгана не осталось -

Ни песни спеть и не сплясать.

А что ты можешь на гитаре?

А лошадей ты знаешь масть?

А сможешь ты на рыжей паре

Свою любимую украсть?

И что ты пишешь очень много?

И в том тебя я не виню -

Ведь не даны рога от бога

Собаке злой или коню.

Сестра умна! Она заметит

Все, что и так известно мне:

Каурый конь всегда приметен

В цыганском черном табуне.

ПОСТОЙ, МАЛЕЦ

«Постой, малец, кричать не надо!

Подумают соседи - драка тут.

Украли Раду?

Ну, украли Раду.

Свои украли, парень! Не убьют.

Вернуться – свадьба. Истина простая,

А ты кричать по городу готов.

На то и наши девки вырастают,

Чтоб воровали мы их у отцов.

И Радка ваша тоже не икона

(Воруют без согласья - и не раз).

Пойми, малец, старинные законы -

Стальные удила для нас…»

Ты прав, старик, что Радка не икона,

А в остальном не верно рассудил.

Терять умеют на свободе кони

Железки перекушенных удил.

НЕ ДОМ, ХОРОМЫ ТЫ ПОСТРОИЛ…

Не дом, хоромы ты построил

Как новый русский господин.

В семье твоей с тобою трое

На душу метров сто один.

В хоромах тех весьма не пусто.

Паркет не виден от ковров.

А мебель - чистое искусство,

И все заморских мастеров.

И во дворе стоит, как диво,

Как дар всевышнего с небес,

Не конь с серебряною гривой,

А новой марки мерседес.

Сбылося все, о чем мечталось,

Но как-то все не по нутру,

И в сердце радости не стало

Пустой как бубен стала грудь.

И не звенит, как прежде, песня.

Тебе весь табор подпевал.

Бывало в доме песне тесно,

Хозяин двери открывал.

А как чечетку ты печатал,

Едва касаясь половиц.

Смотрели с робостью девчата

Из-под опущенных ресниц...

Одна была из них Ружина,

И ты тонул в ее глазах...

Как будто лопнула пружина

В тебе как в дедовских часах.

И боль душевная накрыла,

Друзья той боли не поймут.

Ты обломал на тучах крылья,

А их нигде не продают.

ОТПУСТИТЕ КОНЯ

Где-то мчатся ракеты,

Погружаясь в зенит…

Конь, не зная об этом,

По асфальту рысит.

Не торопится возчик,

А жара, как в печи!

На асфальте до ночи -

Хоть пеки калачи.

Серый вывезет «норму»

И под вечер - «отбой».

Подадут комбикорму

И соломы сухой.

Он жует…, а тревога,

Сердце рвет пополам -

А в глазах лишь дорога

Да цветы по лугам.

И колышутся травы -

Скоро, скоро покос!

Вспыхнет бархат отавы

Между стаек берез.

Вот родная низина,

Где расселись дома,

Утром в пологе синем

Прячет речку туман…

Вечера заревые,

В селах - брызги огня...

Вы в луга заливные

Отпустите коня…

КОНЬ У ИВЫ

Старый конь задумался у ивы,

Памятью в былое унесен.

А какой-то рядом мерин сивый,

Словно бы досматривает сон.

Тащит сивый по деревне дроги,

Возит воду тихо, не спеша.

Не скакал он ночью по тревоге

Ветер не свистел в его ушах.

Не знавал он на крутых забегах

Теплую хозяйскую ладонь.

Хороша ему его телега,

Только конь без скорости - не конь!

Ипподром бурлит перед глазами,

И струною конь напрягся весь -

Он сдает очередной экзамен,

И секунды все решают здесь...

... Старость - невеселая примета…

Конь, быть может, бегал бы еще,

Но жокей со вздохом: «Песня спета»

Закурил и, сгорбившись, ушел...

Увезли из города в деревню.

Горький вкус травинок на губах…

Гордый конь, совсем еще не древний,

До рассвета плачет в лопухах.

***

Мы подчиняемся природе.

Летят, как голуби, года.

И не старик еще ты вроде,

Но голова уже седа.

Ты не бежишь до остановки,

Ушел трамвай, и леший с ним.

В таких годах бежать неловко,

И стыдно выглядеть смешным.

И за цветами не полезешь

В чужой промокший палисад.

Ты никого уже не встретишь,

Чтоб запылал, как прежде, взгляд.

Остались лишь воспоминанья,

Их доверяю я перу…,

Вот чую сердца трепетанье,

Я внука на руки беру.

СТАРИК

Костер потух, лишь угли багровеют,

На небе звезды - бляхи на узде.

Сидит старик, босые ноги греет,

И губы что-то шепчут бороде.

А табор спит, закутавшись в лохмотья,

На время прекратилась суета.

На мир уныло из палаток смотрит

Попутчица цыганская – нужда.

Сидит стари. Сильнее ветер к ночи.

Он треплет чуб и роется в золе.

Старик одно понять сегодня хочет,

Зачем он жил и ездил по земле.

Жизнь позади… Болят и мерзнут ноги,

Но утором снова на коня хомут,

И поведут опять его дороге,

Куда? Зачем? Неведомо ему.

Костер потух, лишь угли багровеют,

На небе звезды - бляхи на узде.

Сидит старик, босые ноги греет,

И губы что-то шепчут бороде.

ДЕТСТВО

Я от матери слышал,

Что в степи под дождем,

Под небесною крышей

Был на свет я рожден.

И меня по дорогам, -

Кляча - меньше осла, -

Запряженная в дроги

Мое детство везла.

Детство лихо плясало

Для веселой толпы,

И в тряпье одевалось,

И в дорожную пыль.

А лишь осень нагрянет –

Детству горько вдвойне.

Табор крыши натянет,

Но тепла уже нет.

Но под сумрачным небом

Я счастливым быть мог,

Если черствого хлеба

Мать давала кусок.

***

Засвистят кошевы полозья,

Комья снега из-под копыт.

Звезд сияют на небе гроздья,

Лунным светом весь мир залит.

Ах! Как кони лихие мчатся

По дороге, по льду реки…

Отчего мне ночами снятся

Черно-бурые рысаки?

Снится мне, что лечу куда-то,

И дороге предела нет!

А куда, и чего мне надо?

Только свист кошевы в ответ.

***

Да что о прошлом говорить,

Торгуй свободно, - ныне,

Цыган на «туче» до зари,

Как рыба на стремнине.

И он уже почти барон,

Блестят на пальцах перстни,

Поет ему магнитофон

Лишь импортные песни.

Забыл цыган дымы костров,

В лесу пуста поляна,

Его надежен ныне кров…,

Но больно за цыгана.

1 Туча – вещевой рынок

***

Ты для меня и сладость и отрава,

И пусть любимый у тебя другой,

Мне годы все же подарили право –

Считать тебя единственной судьбой.

Пусть за свиданья осуждают внуки,

Кто прожил жизнь, тот, верно, нас простит.

Во сне к тебе я простираю руки,

Но только воздух пальцы холодит.

О, дай мне Бог, великое терпенье

Тебя мне ждать, как ветка ждет листвы,

Я без тебя – стрела без оперенья,

Я без тебя, как лук без тетивы.

***

Ты все о хлебе, да о хлебе,

И ты всегда грозишь бедой,

А мне бы лишь кусочек неба,

А мне б запить его водой.

Ты хлеб добудешь – это точно,

И не на день, а годы впредь.

Ты на земле стоишь так прочно –

Не оттолкнуться, не взлететь.

Тебе все ясно, все по полкам,

Но видеть небо не дано,

О, если б жил я хлебом только,

То я б повесился давно.

***

За счастьем шел, объехал я полсвета

И пыль за мной, как нищенка вослед,

Да только счастье заплутало где-то,

Иль в придорожный спряталось кювет.

Века текли, ломалась жизнь в селеньях,

Но крепок был цыганский мой уклад,

Известен я, почти во всей вселенной -

Лихой танцор и ловкий конокрад.

И так бы шло, не путались бы масти

В колоде старой бабушкиных карт,

Но я нашел, нашел дорогу к счастью,

Ее мне русский указал собрат.

Мой дом растет, уже поставил крышу,

Впервые будет у цыгана кров.

Поверьте, люди, я, как песню слышу -

Звенит кирпич в руках у мастеров.

БЕРЕЗА

Ее, как девушку, раздели,

Ломали с хрустом пальцы ей,

А дворник веники наделал

Из гибких, тоненьких ветвей.

Стоит калекою береза

И не сбежать ей никуда.

Я на ветвях увидел слезы,

Страданья, гнева и стыда.

Проходят люди грустно мимо -

В тени бы отдохнул любой.

Ей и самой невыносимо,

В невыносимый этот зной...

Угрюмый дворник, неужели

Не дрогнет сердце в этот час?..

Как будто девушку раздели

И выставляют на показ.

***

Россия, милая, святая,

Тебя на свете краше нет.

Лишь здесь цыган шатры оставил

И был под крышей обогрет.

Его за пазухой носили

Луга лазоревых равнин,

Ты берегла его, Россия,

Он твой не пасынок, а сын.

Нет, он не едет за границу,

Не ищет где-то благодать,

Цыгану это не годится -

Искать себе другую мать.

С тобой он в радости и в горе

Одною думою живет.

С тобой встречает в поле зори

И песню звонкую поет.

Летит цыгана песня вольно,

Свободной птицею парит.

Поет цыган в первопрестольной -

Со всей Россией говорит.

В полях и на лесной опушке

Костер тепло ему дарил,

Его любил великий Пушкин,

И Лев Толстой боготворил.

***

Конь стоит задумавшись у ивы,

Памятью в былое унесен.

А какой-то рядом мерин сивый,

Жизнь его спокойная, как сон.

Что он, сивый, возит свои дроги,

По селу шагает не спеша.

Не скакал он ночью по тревоге,

Чтоб свистело у него в ушах.

Не бывал он на крутых забегах,

Не знавал хозяина ладонь,

Хороша ему его телега,

Ну а конь без скорости не конь.

Ипподром шумит перед глазами,

Вот сигнал. И Конь струною весь

Вновь сдает очередной экзамен,

И секунды все решают здесь.

…Старость – не веселая примета,

Конь, быть может, бегал бы еще,

Но жокей погладил: «Песня спета».

Закурил и сгорбившись ушел.

Увезли из города в деревню…

Мелкие травинки на губах.

Конь стоит, совсем еще не древний,

До рассвета плачет в лопухах.

ТОЖЕ ВРУТ…

А мне цыгане тоже врут…

Приходят в дом: «Послушай,

Не посчитай, родной, за труд,

Все опиши получше».

Не крал коня мой сын, не верь!

Он взял лишь прокатиться.

А вот начальник этот – зверь -

На цыганенка злится.

Туда мальчишку упечет,

Где черт сломает ногу.

Ему – начальнику - почет,

А мне в петлю, ей богу!

А ты, наш лучший грамотей,

Вон, книжки пишешь даже,

Ужель за наших, за детей,

Начальнику не скажешь?!»

От жалоб этих устаю,

Да некуда деваться.

И вот у «зверя» узнаю,

Мальчишке-то за двадцать!

И узнаю, что лошадей

Мальчишка обожает,

Но, покатавшись, лиходей,

Назад не возвращает.

Что он не раз уже бывал,

Где «черт сломает ногу».

И я, сраженный наповал,

Топчу домой дорогу.

Вот так сородичи мне врут,

Бывает – и почище.

Я б принял это за игру,

Да горько за «мальчишек».

ВЕРСИЯ

Шпагат извилистой дороги,

И летний дымчатый рассвет…

Цыган несут босые ноги

По этим тропам сотни лет.

Порой любимы и гонимы,

С проклятьем, брошенным вослед,

Они идут… Не объяснимы!

Где их исток?

Истока нет.

Откуда мы, цыгане, вышли?

Цыганка мне дала ответ:

«О чем ты думаешь? Всевышний

Нас перенес с других планет».