Помнит вся Россия

Post date: Sep 15, 2012 6:06:18 PM

(К 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года)

Исторические события имеют одно удивительное свойство. Чем дальше они уходят в глубь времен, тем более они романтизируются в восприятии потомков. Если Великая Отечественная война, словно незаживающая рана, еще болит и кровоточит в сердцах ее живых свидетелей, то Отечественная война 1812 года многим представляется красивым зрелищем:

Горит гусарский ментик,

Распахнутый с плеча,

В багрово-желтом свете

Последнего луча.

Помню, в школе нам говорили: «Мы победили в Великой Отечественной войне потому, что весь народ поднялся на защиту социалистической Родины». В 1812 году солдаты и крестьяне о социализме не слыхали. И все-таки даже царь признал эту войну народной, именно с его повеления она была названа «Отечественной». Помещики покидали усадьбы, не желая подчиниться узурпатору, а крепостные шли в партизаны, беря в руки «дубину народной войны». Сейчас некоторые западные историки говорят, что партизанская война не была изобретением русского народа, что опыт партизанщины скопирован ими у испанцев. Испанские партизаны, действительно, причинили много хлопот французам, за что им честь и хвала. Но откуда русскому мужику знать об испанском опыте партизанской войны?

Еще один миф заключается в том, что Наполеон обещал дать крепостным рабам волю. Тоже иноземная выдумка. Назовите хоть одного крестьянина, которого освободил Наполеон! Нет, не с помещиками воевал русский народ, а с жестоким и наглым завоевателем, оскорбившим Россию. После войны большинство партизан вернулись в помещичьи усадьбы, показав тем самым, что их целью был не бунт, а победа над врагом.

В ночь на 12 июня (по старому стилю) Наполеон форсировал Неман.

По четырем мостам, одному старому, у Ковно, и трем новым, только что возведенным, непрерывным потоком шла шестисот тысячная разноязычная рать. Немцы, итальянцы, голландцы, хорваты, швейцарцы, даже свободолюбивые испанцы, силой забранные на чуждую, непонятную им войну… В отличие от других походов великого полководца, французы на этот раз составляли меньшинство в армии, но это был цвет войска! Отважные, закаленные в боях, хорошо обученные, прекрасно экипированные солдаты готовы были умереть за своего императора по первому его слову.

Благосклонно улыбаясь, Наполеон, стоял возле одного из мостов, где полк за полком, батарея за батареей, шла его гордость – непобедимая Старая гвардия.

– Vive l’Empereur! – приветствовали его герои Аустерлица и Фридланда, и он в ответ ласково махал им рукой.

Вместе с гвардией Наполеон перешел реку. Очутившись на берегу, он оторвался от свиты и, пришпорив коня, помчался вперед по прибрежному песку. Бескрайнее угрюмое пространство окружало. Сердце вдруг сжалось в тоске, но это длилось лишь мгновение. Он сумел справиться с собой, круто повернул коня и поскакал обратно к своим войскам…

В отличие от Гитлера, Наполеон не рассчитывал на блиц-криг. Учитывая огромные размеры и потенциальную мощь «варварской страны», он планировал завершить кампанию минимум за три года. В 1812 году он думал овладеть западными губерниями от Риги до Луцка, в 1813 году – Москвой, и только в 1814 году – Санкт-Петербургом. Такая постепенность позволила бы ему расчленить Россию, обеспечив тылы и коммуникации своей армии, действующей на огромных пространствах.

К началу войны русские войска оказались разделенными: 100-тыячная армия Барклая де Толли, вышедшая из Вильно по направлению к Дрисскому лагерю, 45-тысячная армия Багратиона, отступающая к Несвижу и армия генерала Тормасова (46 000 человек), стоявшая на Волыни у Луцка. Такая странная расстановка сил была следствием «военного таланта» императора Александра I. Наполеону ничего не стоило разбить неприятельские войска по частям, но его планы были сорваны военной тактикой русских полководцев.

Первая армия Барклая де Толли стояла в Витебске до последней возможности, пока еще оставалась надежда, что Багратиону удастся прорваться через Могилев и соединиться с основными силами русских. На рассвете примчался раненый адъютант с известием о том, что Могилев занят неприятелем, а Багратион, чудом ушедший от Даву, перешел Днепр и движется к Смоленску.

– Принять сражение в Витебске значит обречь армию на истребление, – сказал Барклай на военном совете.

Положение, действительно, становилось угрожающим. Французы расположились в тридцати верстах от Витебска, и весь день подходили новые дивизии. Наполеон жаждал сражения и постоянно посылал разведку, чтобы узнать, как дела у русских.

– Они у меня в руках! – говорил император, осматривая боевые позиции. – Завтра мы заставим их принять сражение. Послезавтра Александр будет умолять меня о мире!

Но перед самым рассветом от Мюрата прибыл гонец с оглушительным известием: Барклай ушел! Это казалось непостижимым. Не зажигая огней, стотысячная русская армия снялась с лагеря и покинула Витебск. Ушла под носом у неприятеля, бесшумно, как призрак...

Под Смоленском армии Барклая де Толли и Багратиона объединились. Город самоотверженно обороняли два дня, но генерального сражения снова не произошло. Барклай, привыкший поступать согласно рассудку, а не чувству, понимал, что неприятель рассчитывает получить под Смоленском то, чего не получил под Витебском, и дал приказ к отступлению.

В августе всеобщее раздражение Барклаем, «приведшим гостя к воротам Москвы», достигло предела. Не понимая глубины замыслов Барклая, общественное мнение требовало смены главнокомандующего. Не только армия, но весь народ поносил его почем зря: «Во всем виноват этот немец!» Барклай был шотландцем по происхождению, но это не имело значения. 8 августа главнокомандующим был назначен Кутузов. Восторженными криками «Ура!» встречали солдаты старого фельдмаршала в Цареве-Займище, спешно приводя в порядок мундиры и становясь в парадный строй. «Не нужно почестей! – сказал Кутузов. – Я приехал узнать, как чувствуют себя мои дети. Все ли здоровы, сыты?»

У деревни Бородино Кутузов остановил армию. Русские, наконец, повернулись к неприятелю лицом.

На рассвете 26 августа перед выстроенными в боевом порядке французскими войсками читалось воззвание Наполеона:

«Солдаты! Вот битва, которую вы так желали! Победа зависит от вас! Нам она необходима. Она даст нам обильные припасы, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение на родину...»

– Vive l’Empereur! – привычно прокатилось по шеренгам войск.

В пять утра начался жестокий артиллерийский обстрел укреплений возле села Семеновского, которые впоследствии назовут «Багратионовыми флешами». Именно здесь Наполеон рассчитывал прорвать нашу оборону, а затем, смяв центр и правый фланг, опрокинуть русскую армию в Москва-реку.

С Шевардинских высот Наполеон наблюдал за битвой у Семеновского. Он расхаживал взад и вперед перед почтительно замершей свитой, небрежно отталкивая сапогом случайно залетавшие ему под ноги ядра. Его взгляд упал на маршала Даву.

– Почему до сих пор не взят левый фланг?

– Мы делаем все возможное, сир...

– Так сделайте невозможное! – отрезал император.

Маршал молча отдал честь и поскакал к Семеновскому.

– 57-ой гренадерский! – крикнул он. – В штыковую атаку, марш!

Еще не успев отдать этот приказ, он увидел, что Багратион опередил его. От русских укреплений отделился сомкнутый строй солдат-пехотинцев с ружьями наперевес. Казалось, весь левый фланг направил свои штыки на французских гренадер.

– Allons! (Вперед! – фр.) – крикнул Даву. – Не отстреливаться! Allons!

И гренадеры двинулись на флеши. Они шли, не обращая внимания на град пуль, косивший их сотнями. Ровными шеренгами, ряд за рядом шли они на смерть, словно на парад.

– Браво! Браво! – невольно воскликнул Багратион, отдавая должное мужеству врага.

И тут… осколок снаряда ударил его в ногу, раздробив берцовую кость. Он еще целую минуту держался в седле, стараясь скрыть рану от солдат, потом стал медленно падать с коня...

В считанные секунды русское войско пришло в замешательство. «Душа словно отлетела от всего левого фланга», – говорили впоследствии очевидцы. Французские гренадеры ворвались на флеши и штурмом овладели ими...

Теперь все орудия неприятеля повернулись к центру сражения – Курганной батарее под командованием генерала Раевского.

Оглушительные залпы орудий не утихали ни на минуту. Пороховой дым застилал глаза. Непрерывный град разрывных снарядов буквально косил людей с той и с другой стороны. Ядра взрывали землю, устилая ее трупами и грудами исковерканных орудий. Лошади, потерявшие наездников, табунами носились по полю.

Никто не думал о смерти. Генерал Милорадович под ядрами выбежал вперед, и, сев на траву, приказал адъютанту: «Принесите мне завтрак!».К вечеру, после ужасающей канонады, батарея Раевского была взята общим штурмом. Но у императора не было ощущения победы. На батарее его ждали только горы трупов и искореженный металл, а русская армия осталась на поле боя, готовая сражаться вновь. Наполеон первым прекратил огонь.

Кто же победил в самом кровопролитном сражении XIX века, которое мы называем «Бородинским», а все иностранные историки – «сражением под Москвой»? Французы твердо уверены, что именно они – победители. На это у них есть основания. Кутузов не стал отстаивать Москву и сдал ее без боя. Маршал Ней получил после Бородина титул “князя Московского”. В 1816 году Наполеон писал: «Московская битва – мое самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьем 170 тысяч человек, они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены!». Через год, в 1817 году Наполеон значительно увеличивает численность противника: «С 80-тысячной армией я устремился на 250 000 русских, вооруженных до зубов, и разбил их». Современные историки называют другие цифры: 135 тыс. при 587 пушках со стороны французов и 120 тыс. при 640 пушках со стороны русских. Уже находясь в ссылке на острове Святой Елены Наполеон даст мудрую оценку сражению под Москвой, во многом примирившую потомков участников Бородинского сражения: "Французы показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».

К Наполеону у русских всегда было неоднозначное отношение. Во время войны народ называл его «антихристом». Придворное дворянство из патриотических соображений отказывалось говорить по-французски. Потом «императора французов» стали называть военным гением, отзываться о нем, если не с восхищением, то, по крайней мере, весьма сочувственно. Однако, ни Лев Толстой, ни Евгений Тарле, ни популярный писатель-историк Валентин Пикуль не считали его гениальным. Конечно, никто не спорит, что Наполеон – это не Гитлер… Но когда я читаю о том, что в подмосковном Троицке в рамках подготовки к предстоящему юбилею Отечественной войны 1812 года «энтузиасты» выступили с инициативой поставить памятник Наполеону, хочется напомнить циничные слова завоевателя перед нашествием на Россию:

«Я пришел, чтобы раз навсегда покончить с колоссом северных варваров. Шпага вынута из ножен. Надо отбросить их во льды, чтобы в течение 25 лет они не вмешивались в дела цивилизованной Европы. Балтийское море должно быть для них закрыто... Цивилизация отвергает этих обитателей севера. Европа должна устраиваться без них...».

Нет, видно, не зря существует известное ироническое выражение: «наполеоновские планы». И на вопрос о том, кто победил в Бородинском сражении, у нас, русских, свое мнение. Едва стихла канонада, наши солдаты поздравляли друг друга и говорили о победе, как о чем-то бесспорном. Ни один солдат не бежал с поля боя. Русская армия не отступила, не была сломлена и решительно собиралась завтра продолжить сражение. Но, посчитав потери, Кутузов отдал приказ оставить Москву. Сдачу древней русской столицы народ принял стоически, без ропота, как Божий промысел, и в конечном итоге был вознагражден за страдания. «Господня воля» принесла России освобождение!

Исход великой битвы решился не только на поле военных действий, но и в умах и сердцах миллионов русских людей, осознавших себя нацией, для которой нет ничего выше достоинства и свободы.