"Денис Давыдов", Н. Ивеншев

Post date: Apr 1, 2012 12:17:13 PM

К 200-летию Отечественной войны 1812 года.

НА РОДИНЕ

Я не был тут лет сто, а может двести,

Но понимаю. Все шумит родник.

Он там, в овраге. Он на прежнем месте.

Не высох, не спечалился, не сник.

Я помню его крепко, помню ярко.

А он, родимый, помнит ли меня?

Тут винным долом шли попить доярки,

Подойниками весело звеня.

Тут цвиркает любимый мой кузнечик.

Попью воды, и все с души долой

Все чернота, вся хворь, вся ложь и нечесть,

А он шумит. И я еще живой!

ГЕНЕРАЛ-САДОВНИК

Помещичий садовник

Иван Бузаев некий

Как генерал-полковник,

У яблони с линейкой.

Здесь яблони сажались

По росту, по ранжиру.

Деревья те сражались.

Армейской жизнью жили.

В снегах тонули, спали.

Зализывали раны

И почками стреляли

Совсем как партизаны

Трусил к ним русый заяц,

Щипал нахально корку

Прадедушка Бузаев,

Шугал их по пригорку

Но места нет для грусти,

И яства нету слаще.

Как мед снимает с груши

Мой осторожный пращур.

Шумит камыш и донник,

Лягушки «квак» да «квак».

Он генерал-садовник

И это знает всяк

Грязища у амбара,

Тепло, темно и вязко.

А вот и бравый барин

С походкой гусарской.

Хозяин и работник.

Да полусонный сад.

Сидят и беззаботно

Грушами хрустят

И вот за этим хрустом,

Как в молодое время.

Так остро пахнет Русью,

И чуточку вареньем.

БАБУШКА

В этой жизни пышной,

Сколько не потей,

Не хватает пышек

Бабушки моей.

Не хватает деда

Ярких веретен,

Да махры соседа –

На мазарках он.

Не хватает санок,

Сколько не кричи,

Сказок про русалок

Ночью. На печи.

Чудо, та одежка,

Чудо, тот спорыш –

Ляжешь и немножко,

Чуточку паришь.

Не в Париж, а к маме,

Под ее ладонь.

Манит, манит, манит

К маме молодой.

В жизни этой тощей

Странные дела

Не хватает в общем

Воли и тепла.

МОНОЛОГ ГУСАРА

Я шел под звездою высокой,

Дымился серебряный путь.

Целуй меня в левую щеку,

А правую позабудь.

Я брел под звездою вслепую,

Щекой твои губы храня,

И отрекошетила пуля,

Вцелованная в меня.

Я выпил счастливую долю,

Скакал сквозь жару и мороз

И к милой, под нежной звездою.

Я правую щеку принес.

Но кто пошутил так жестоко?

Кто с гиканьем шпорит коня?

- Целуй мою правую щеку.

Она не узнала меня.

Москва-Париж-Москва

Поправив мужицкую шапку,

Он мчался наперерез

Французам. И саблей, и шашкой,

И пушкой щетинился лес.

В лесу и кроваво, и звонко,

(Я где-то об этом читал)

Спасала от пули иконка,

Никола-Угодник спасал.

И песня спасала Дениса,

Да шутка, да крученный стих,

Да, русская птица – синица,

Да трубка одна на двоих.

Пусть в картах – несчастные пики,

Ну, это, ты братец, шалишь,

В итоге России великой,

Пардон, поклонился Париж.

А русскими, вечно, стращали,

Презрительно щурили глаз,

Но курскими, жирными щами,

Божественно пах Монпарнас.

Пал ворог, чего там калякать,

Хватило и воли, и сил,

И русский исхоженный лапоть

По Сене божественно плыл

Художники их рисовали,

А женщины для бесед

Взволнованно розы совали

В китовый, капризный корсет.

Казалось бы – баловень славы

И лучик ее золотой,

Но, крякнув, и шапку поправив,

Давыдов помчался домой.

В Россию, то лесом, то долом,

Какая печаль впереди?!

И русский Угодник Никола,

Дремал на гусарской груди.

ОТСТАВКА

Ментик алый, волос – белый,

Беглый, пушечный огонь

Протрубили три победы

За плечами у него.

Вилась Висла, билась Тисса,

Неман был, как сеттер рыж,

Три победы у Дениса,

Пей шампанское Париж.

А теперь вот конь отпущен,

Сабля спит. Кругом почет.

И стихи читает Пушкин,

Саша Пушкин, черный черт.

Ты – Денис, угодник дамский,

Отставник теперь. Пардон.

Бывший командир гусарский

Продает московский дом.

Кажется, что жизнь промчалась,

И не тот уже закат.

И на память лишь осталась,

Эта вот колода карт.

Да закуталась, озябли,

Как в каком - нибудь бистро

Эта вот «За храбрость» сабля

Да гусиная перо.

Три трубы, как три победы.

Локон бел, а ментик ал.

А что дальше? Он не ведал.

То привал, то перевал.

Шевелит гусар усами,

Ногу, кажется, свело.

И летят, как стрелы, сани

В средневолжское село.

ПЕНЗА. В ТЕАТРЕ.

Это главное сраженье.

С замираньем на губах.

Там уже рождалась песня

Или слово, или вздох,

И в груди тепло и тесно,

Там опять чертополох.

Сердце старого гусара

Так уже несётся вскачь,

Да какой он, братцы, старый.

Тертый, крепкий он калач.

Обнимались две ладони.

На театрах, на виду.

В общем плаче, в общем стоне,

Говорили ерунду.

У него опять сраженье,

Как у Клязьмы под Москвой,

То же трепетное жженье,

И кровавый тот же бой.

Да, дела довольно плохи,

Ну, Денис, не будь дурак,

В этом вот чертополохе

Очень слабый левый фланг.

И уже стучит карета,

И в руках - ее платок.

И какие брызги сета!

За каретой. Цок-цок-цок.

ТАКСИ

Усатый таксист мне включил про баланду,

Про то, что в тюрьму бедолагу закрыли

А надо бы петь про другое, балладу

С названием чудным «Гусарские крылья»

СИРЕНЬ

Такие сирени цвели у него за плечом,

Пронзительно так, будто эти сирени из бездны.

А он – сумасшедший, ему, как в бою – нипочём.

Легко укатил целоваться с красавицей в Пензу.

И рвался от ревности сад, и слетала листва,

Подушка рыдала и снился все время тарантул.

И трогала щеки: «Жива, как не странно жива.

Уехал. Вернется. Какая же это утрата?!»

А Пенза – в свечах. И у города свой караул.

Красавица рвет его глупые, жалкие письма.

Целует в затылок. И крениться кивером стул,

Отныне он друг да и только. Отныне и присно.

И он возвращался. И отцветала сирень.

Увяли на окнах степные лазорьки простые.

И женины очи от слез становились серей.

Они его, кажется, кажется… точно простили.

А он не простил, не горячки, не медленных губ,

Ни черной заколки внизу ее тонкого платья.

Ах, как же я глуп, как же, боженька, слеп я и глуп.

Седой, отставной. Он в сарае безудержно плакал.

ПАРОХОДУ И ЧЕЛОВЕКУ

Списанный из ВМФ пароход «Денис Давыдов»

катает по Москве-реке состоятельную публику, зарабатывая тем самым себе на ремонт.

Здравствуй пароход «Денис Давыдов».

Ты от ветра и невзгод осип,

И не подаешь, конечно, вида,

Шлюзы ломит, палуба болит.

Честь и удаль, все пошло на убыль!

Ты теперь буржуйский ресторан.

На твои обветренные губы,

Натянули дьявольский капкан.

Стойки бара, дамы полусвета,

И другая яркая попса.

Но не спета песенка, не спета.

Светлая настанет полоса!

Запоют серебряные трубы,

И спасут от горестей и бед,

Их поднимет из глухого трюма,

Молодой и ветреный корнет.

Нет, не надо горького лекарства,

Все само собой произойдет,

Когда дух старинного гусарства

На Россию снова снизойдет.

Тискай свою дамочку, не тискай,

Но слетишь в дешевый свой уют,

В бой выходит храбрый полк Ахтырский,

Трубы серебром своим поют.

Родина – не эта вот шарага,

Не Сердючка с мыльного двора!

Как ромашка Родина, как шпага.

И нежна, и вольна, и остра!

Родина, она не мушкетерка,

Партизанка. И гляди, дивись,

Как из-за зеленого пригорка

Вдруг да к нам и выскочит Денис!