А. Полозов, Ириша

Post date: Oct 15, 2012 10:29:22 AM

Дебют

***

Я помню кем-то забытый лучик света, который, отражаясь в осколках разбитого стекла, играл на выцветших обоях…

Я помню куклу, сейчас покрытую пылью, но когда-то заботливо расчесанную и опрятную…

Я помню детский смех, который отражаясь от стен, наполнял меня счастьем…

Я забыл только ее имя и то, как она выглядела. Хотя нет, не так… Я все помню, но эти воспоминания для меня как гранитная плита на кладбище. Со стороны совсем небольшая, но никаких сил в мире не хватит, чтобы ее сдвинуть с места. И под той плитой я, моя жизнь, мое прошлое и мое будущее.

Я помню, как меня все успокаивали, но что значат эти слова в сравнении с моей утратой? Я даже их не слышал. Я перешел в другое измерение, куда не пускают людей, которым еще не все безразлично под этим солнцем.

Я помню, потому что кроме воспоминаний у меня больше ничего нет…

***

- Привет, - раздалось рядом со мной.

Я перевел взгляд со своих мокрых туфель на махонькую девчушку лет пяти. Сердце непроизвольно сжалось. ОНА была такой же.

Я сидел в каком-то дворе, на влажной лавочке, рядом с детской песочницей. Я даже не помнил, как тут оказался. Последнее время я обнаруживаю свое тело то тут, то там, словно оно само туда перемещается. Но меня это даже не волнует.

Девчушка стояла и смотрела на меня. Аккуратные бантики, сарафан, пронзительные голубые глаза. Свои сандалии она почему-то держала в руке, стоя босыми ножками прямо на песке.

Я грустно ей улыбнулся:

- Привет.

Она очень серьезно на меня смотрела, что я невольно смутился. Дети иногда ведут себя по взрослому, только бесконечно более мудро.

- А почему ты плачешь? – тихим голосом спросила она, повергая меня в настоящее смятение.

Моя рука непроизвольно взлетела к глазам, и я тут же ощутил, что девочка права. Ладонь стала влажной, заблестев от тусклых, мужских слез.

- Наверное, в глаз что-то попало, - попытался я неумело соврать, одновременно чувствуя себя размазанным по земле крохотной девчушкой.

Видимо мой ответ совершенно ее не удовлетворил, потому что она подошла ко мне вплотную, положив свою маленькую ручку мне на колено, и еще пристальнее всмотрелась мне в лицо.

- Нет, - снова произнесла она, озадаченно другой ручкой потирая щечку и смешно надув свои маленькие, пухленькие губки, - я ничего не вижу.

- Может уже все прошло? – жалко спросил я, даже не представляя, как вести себя дальше.

- Слезки все еще бегут, - безапелляционно заявила она, ставя на лавочку, рядом со мной, свои сандалии, - Дай я посмотрю, - И она обеими ладошками сжала мое лицо, одновременно внимательно всматриваясь куда-то внутрь меня. Видимо она копировала свою маму, когда то застав ее за этим занятиям. Во всяком случае, вид у девчушки был очень профессиональный.

А мои предательские слезы только этого и ждали. Мой разум со всего размаха окунулся в прошлое, ввергая и меня в пучину воспоминаний. И мгновенно ручейки на моих щеках, превратились в реки.

Девочка озадаченно отступила на шаг.

- Тебе больно? – жалобно спросила она.

Ну что тут скажешь? Взрослый дяденька, сидит и ревет, не в силах унять слезы. А каждое действие маленькой девочки только больше ранит его, открывая еле затянувшиеся раны, величиной со всю его жизнь.

Но одновременно с болью, я чувствовал и еще что-то. Наверное, чудесное таинство жизни, которая живет в этом маленьком, но таком добром и сострадательном к чужому горю, тельце.

Я благодарно посмотрел на девчушку, улыбаясь сквозь слезы.

- Уже не так, как раньше, милая.

Она подошла и села рядом. Потом немного поерзала и протянула свою теплую ладошку в мою грубую, холодную руку.

- Мама говорит, когда мне больно, что утром все пройдет, - Она сидела рядом со мной и болтала ножками. Даже ведя серьезные разговоры, дети всегда остаются детьми.

Знала бы она, что для меня утро больше никогда не наступит. Что я теперь всегда во тьме, даже когда ярко светит солнце вокруг, когда везде горит свет, и от всего этого великолепия и красоты вокруг, мне становится только темнее. И холоднее.

- Твоя мама права, - согласился я, но не желая больше обманывать это крохотное чудо, добавил, - Просто у взрослых немного все иначе. Бывает, что и утром также больно, как вечером.

Она на минуту задумалась, рассматривая меня с детским любопытством.

- Тогда я не хочу становиться взрослой. Не хочу, чтобы мне было всегда больно.

Я улыбнулся. Меня всегда поражали дети своим идеальным абсолютизмом. Если папа, то лучший в мире, если мама – то самая красивая. И бесполезно их убеждать в обратном, они ведь верят не глазам, а сердцу. Потому что так чувствуют.

- Не всем взрослым бывает больно, - снова соврал я, проклиная себя в сердцах за это.

- Моя мама тоже иногда плачет, - печально произнесла девочка, - Только она никогда мне не отвечает, что у нее болит. Просто обнимает меня и плачет, - она немного помолчала и добавила, - А потом у нее такие же красные глаза, как у тебя.

Ну вот. Я даже и не подозревал что мы, взрослые, у детей как на ладони. Они все прекрасно видят. И видят, когда мы их обманываем, даже ради их блага.

- Когда ты станешь большой, ты поймешь, почему твоя мама так делает, - только и смог сказать я.

К нам подошел мальчик, ровесник моей собеседницы. Он вопросительно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на мою очаровательную собеседницу. Да так и остался стоять с разинутым ртом, видимо позабыв, зачем пришел.

Впрочем, это озадачило только меня. Девчушка недовольно хмыкнула и высокомерно сказала:

-Ладно, бери.

К моему удивлению мальчик тут же закрыл рот, повернулся, и подойдя к песочнице принялся играться с совком и формочками моей знакомой.

«Телепатия какая-то», - подумалось мне.

- У него никогда нет игрушек, - вдруг произнесла девочка, - Наверное, его совсем родители не любят. Поэтому я разрешаю ему играть с моими.

Я вспомнил о целой горе игрушек в моей квартире, от которой у меня никак не хватало духу избавиться. Девочка подала мне идею. Наверное, самое правильное будет отвести эти игрушки детям, у которых их нет.

У меня опять потекли слезы, будь они не ладные, и закапали на песок.

- Ну вот, опять, - воскликнула девочка, тоже обнаружив эту оказию, снова произошедшую со мной. Она принялась ладошками помогать мне их вытирать.

И тут мы встретились глазами…

О, господи…

Наверное, я бы лишился чувств, если бы уже не был так закален, проходя все эти круги ада. В ее голубых глазах я увидел знакомый мне свет, которым я так гордился последние пять лет. Тот же свет, который мне дарил будущее, необыкновенное чувство любви и нежности. Тот же самый свет, который погаснув, оставил меня в темноте. Но и в ней я его помнил.

А девочка словно натолкнулась на стену, она медленно убрала свою влажную ладошку от моего лица, не сводя с меня глаз, в глубине которых я увидел приближающиеся слезки, и вдруг ее лицо словно озарилось пониманием. Она охнула и бросилась мне на шею.

Теперь плакала она. И по моей щеке и шее текли ее теплые слезы. Я мог только озадаченно обнимать ее, неуклюже пытаясь утешить.

Что увидела она в моих глазах? Неужели то же самое, что вижу я каждый день? То, что и взрослому человеку не под силу вынести.

Глупости…

Наверное, девчушка просто очень впечатлительная, очень добрая и отзывчивая. Чужие слезы для нее как катализатор к действию. Вдвоем плакать легче, и она откуда-то это знала. Прижимаясь ко мне своим дрожащим тельцем, она забрала мои слезы себе и теперь обильно поливала ими меня.

Я даже не видел никого вокруг. Не задумывался о том, что сказала бы ее мама, увидев эту картину. Каким-то образом за несколько минут эта крохотная девчушка стала мне роднее всех на этой земле…

Так мы сидели, пока она не перестала всхлипывать. Я тоже постепенно возвращался к реальности. Наконец она отстранилась от меня, стряхивая песчинки с моей черной рубахи, которые еще раньше прилипли к ее маленьким пальчикам.

Потом посмотрела на меня и пригвоздила к скамейке своим вопросом:

- Она умерла, да?

Мир снова завертелся у меня перед глазами, теряя свои четкие формы и цвета. Пока из всего, что есть на свете передо мной не осталось только ее лицо, так напоминающее мне то личико, которого мне никогда не забыть.

А память услужливо мне подкидывала прошлое в тяжелой, черной, траурной ленте. И ненавистное мне слово – лейкоз, которое перечеркнуло все то, что я любил. И долгие, пропахшие безысходностью и медикаментами, вечера и ночи, проведенные около умирающей дочки. И нервные срывы жены, которая не меньше меня любила своего ребенка, и которая так и не смогла смириться с ее смертью. И меня самого, которого в неполные тридцать лет жизнь выбросила на помойку, отобрав все, что было мне дорого и не оставив ничего, кроме памяти и уже редких слез.

Я никогда не забуду тот нечеловеческий крик, который испустила моя супруга, когда вошедший врач с бледным лицом произнес, что нашей дочери больше нет. И то, как я, цепляясь остатками своего сознания за мертвую реальность, держал ее судорожно извивающиеся тело на краю подоконника, топча разбитые стекла вперемешку с ее кровь, вытекающую из порезов. И как я складывал и убирал в карман свидетельство о смерти. И похороны… И свой последний поцелуй, с которым я отдал своей дочурке все, что мне было дорого.

Я сидел на поминках, словно манекен. Сознание мое было далеко. И вернулось оно оттуда не полностью. Только та его часть, которой было наплевать, что будет со мной. А в этот момент, моя жена, смотрела в потолок, получая очередную дозу транквилизаторов в клиники для душевно больных.

И я никогда не забуду, когда не стало и ее, спустя месяц после дочки. Теперь я похоронил всех. Кроме себя. Вот и попробуйте такому как я что-то сказать о радости. Он вас просто не поймет, даже не смотря на ваши благие намерения. Он в другом измерении. В другой галактике. Бесконечно далеко от вас. И не дай вам боже оказаться рядом с ним…

- Да. Она умерла, - слез больше не было. Это маленькое чудо все мои слезы потратила на мою шею и спину, которая была мокрая до сих пор.

Каким-то невероятным образом она все прочла в моих глазах. Наверное, каждая женщина, маленькая она или уже взрослая, способна на это. Это их женское волшебство, абсолютно неведомое мужчинам. Видимо, сердце женское устроено каким-то особенным образом, позволяющим им чувствовать все в возвышенной степени. Именно поэтому они так тонко чувствуют, что творится в другой, не менее ранимой, душе. И не взирая на годы и расстояния, по прежнему любить, отдавая для этого все свои силы…

***

- Ириша? - внезапно рядом с нами раздался голос.

Я и моя юная собеседница разом вздрогнули, отрывая взгляд друг от друга и переводя его на девушку, которая смотрела на нас сверху вниз, хмуро насупив брови.

- Мама, - вскрикнула девчушка, и, спрыгнув с лавочки, обняла мамины ноги, так высоко, насколько ей позволял ее рост.

Передо мной стояла молодая девушка, с длинными, темными волосами, изящным, красивым лицом. Уголки ее губ улыбались, видимо от того, как мы синхронно вздрогнули вместе с ее дочкой. Рост у нее был невысокий, поскольку я сидя на лавочке, находился почти на одном с ней уровне, и смотрел прямо в ее глаза.

Наверное, следы от моей беседы с девочкой все еще оставались на моих щеках, потому что девушка как-то особенно мягко спросила у дочки:

- Кто твой друг, Ириша?

И та снова перевела свой взгляд на меня. Но он уже не был ни хмурым, ни злым. Все-таки на планете Земля живут два разных вида людей. И один из них, безумно красивый и нежный, лучше понимает другой, сильный и агрессивный.

- Это… - начала было моя юная фея, - Это папа девочки, - нашлась она.

- Какой девочки? – ее мама была настойчива.

- Которая умерла, - тихо ответила ее дочь.

Девушка вскинула на меня свои глаза.

- Извините, - также еле слышно произнесла она.

Я только грустно улыбнулся. Извинять ее мне было не за что. Я целыми днями только и делал, что пытался от себя убежать, но это дохлый номер. Не убежать. Не скрыться. Холодные, липкие щупальца прошлого везде достанут. Оно ведь в голове, а значит и избавиться от них можно только расставшись со своей головой. Как и поступила моя супруга…

И я каждое утро думал с ужасом о том, что мне предстоит целый день невыносимых мучений, до того, как я забудусь сном. Что мне опять будут мерещиться голоса жены и дочки, что каждый шорох в квартире будет заставлять меня вздрагивать, а ночами я буду бояться уснуть, просто потому, что утром придется снова проснуться. И когда я видел во сне свою семью, я был самым счастливым на свете. Правда, только до тех пор, пока не просыпался.

- Все в порядке, - ответил я, - У вас чудесная дочурка. Отвлекала меня от грустных мыслей, - я врал, но у взрослых это ложью не считается.

- Да, она у меня такая, - улыбнулась девушка, нежно щекоча дочку за ушком, - А у меня идея, - произнесла она, усаживаясь перед дочкой на корточки, - Пригласи-ка ты своего друга к нам на чай? – девушка серьезно посмотрела на меня, - Там вы мне все и расскажите.

Девочка отпустила свою маму и подошла ко мне.

- Пойдем, - просто сказала она, сразу давая понять, что не потерпит никаких возражений с моей стороны. Она крепко ухватилась своими маленькими пальчиками за мою ладонь и потянула, смешно надувая щечки.

Наверное, в другой ситуации я бы и почувствовал себя неудобно, и, скорее всего отказался бы от чая, но с этими двумя женщинами, одна из которых была очаровательная девчушка, а другая – ослепительная леди, я чувствовал странную близость, будто бы знал их миллион лет. И по их довольным моськам я бы сказал, что они чувствовали то же самое.

- А что скажет ваш папа? – спросил я, не желая не их, ни себя не поставить в неприятную ситуацию.

- А наш папа уплыл на большом корабле к другой тете, - весело пропела девчушка, - И как говорит мама: большому кораблю – большая торпеда.

Она, наконец, подняла меня с лавочки, схватила другой ладошкой мамину руку и мы все вместе пошли к их подъезду. Совершенно обыкновенному для других людей, но полному надежд для нас троих…