Рассказы
Особенности стиля Чехова
«Кроме художественного таланта, изумляет во всех этих рассказах знание жизни, глубокое проникновение в человеческую душу». Иван Бунин
«Огромное дело вы делаете вашими маленькими рассказами, возбуждая в людях отвращение к этой самой полумертвой жизни». Максим Горький
В своих рассказах А. П. Чехов через изображение повседневного, мелочного в жизни человека приводит читателя к глубокому пониманию трагичности положения маленького человека.
Жанр рассказа требовал от писателя сделать малую форму емкой и многозначной. Ничего лишнего нет в рассказах А. П. Чехова, все языковые единицы используются ради полного раскрытия идей.
Для рассказов Чехова характерны:
Малая форма и глубокое содержание.
Определенная бытовая ситуация (сценка).
Название часто иронично.
Обыденное действие, приводящее к неожиданному результату.
Важная роль детали; герой находится в мире вещей, велика роль предметного окружения.
Объективность повествования. Внешнее повествование может вестись от лица автора, а описание обстановки, портрет, пейзаж — от лица героя. ; «Скрытость» автора, проявление его позиции в недоговоренности.
Главный смысл не называется открыто. Внешнее и внутреннее повествование, двуплановость, трагикомичность. Внешне — смешно, внутренне — грустно.
Богатый диапазон лексики, широкое использование речевых стилей;
Представление трагедии как будничного явления. Трагикомедия, соединяющая улыбку, иронию, печаль.
Индивидуализация речи героев. Речь — отражение характера.
Говорящие фамилии.
Краткое, сжатое описание человека, природы и интерьера (похоже на ремарки в пьесах).
Пунктирность времени.
Существенная роль диалога или монолога. Характер раскрывается через монолог или диалог.
Мастерство сюжета и композиции. Часто действие развивается путем повторения, достигая абсурда.
Театральность рассказов-сценок.
Музыкальность рассказов. Музыка у Чехова - отражение глубоко скрытых чувств.
Эпитеты, привносящие эмоциональную окраску, широко используются А. П. Чеховым при создании портретов персонажей. Особенно интересны индивидуально-авторские эпитеты, в основе которых лежат неожиданные ассоциации.
Ярким средством создания портрета персонажа служит сравнение.
Большая роль в создании портрета персонажа принадлежит синонимам, которые служат средством разносторонней характеристики героев и выражены преимущественно прилагательными.
А. П. Чехов широко использует конструкции, в которых антитеза выражена с помощью антонимов, что придает групповым портретам особую выразительность.
Повторы.
Параллелизмы.
Эллипсисы.
Антон Чехов
Толстый и тонкий
На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые[1] маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом[2] и флер-д'оранжем[3]. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками[4]. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей. Из-за его спины выглядывала худенькая женщина с длинным подбородком — его жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом — его сын.
— Порфирий! — воскликнул толстый, увидев тонкого.— Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет!
— Батюшки! — изумился тонкий.— Миша! Друг детства! Откуда ты взялся?
Приятели троекратно облобызались[5] и устремили друг на друга глаза, полные слез. Оба были приятно ошеломлены.
— Милый мой! — начал тонкий после лобызания.— Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько! Такой же красавец, как и был! Такой же душонок и щеголь[6]! Ах ты, господи! Ну, что же ты? Богат? Женат? Я уже женат, как видишь... Это вот моя жена, Луиза, урожденная Ванценбах... лютеранка... А это сын мой, Нафанаил, ученик III класса. Это, Нафаня, друг моего детства! В гимназии вместе учились!
Нафанаил немного подумал и снял шапку.
— В гимназии вместе учились! — продолжал тонкий.— Помнишь, как тебя дразнили? Тебя дразнили Геростратом[7] за то, что ты казенную книжку[8] папироской прожег, а меня Эфиальтом[9] за то, что я ябедничать любил. Хо-хо... Детьми были! Не бойся, Нафаня! Подойди к нему поближе... А это моя жена, урожденная Ванценбах... лютеранка.
Нафанаил немного подумал и спрятался за спину отца.
— Ну, как живешь, друг? — спросил толстый, восторженно глядя на друга.— Служишь где? Дослужился?
— Служу, милый мой! Коллежским асессором[10] уже второй год и Станислава[11] имею. Жалованье плохое... ну, да бог с ним! Жена уроки музыки дает, я портсигары приватно из дерева делаю. Отличные портсигары! По рублю за штуку продаю. Если кто берет десять штук и более, тому, понимаешь, уступка. Пробавляемся[12] кое-как. Служил, знаешь, в департаменте, а теперь сюда переведен столоначальником[13] по тому же ведомству... Здесь буду служить. Ну, а ты как? Небось, уже статский[14]? А?
— Нет, милый мой, поднимай повыше,— сказал толстый.— Я уже до тайного[15] дослужился... Две звезды имею.
Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились... Длинный подбородок жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт[16] и застегнул все пуговки своего мундира...
— Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с.
— Ну, полно! — поморщился толстый.— Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства — и к чему тут это чинопочитание!
— Помилуйте... Что вы-с...— захихикал тонкий, еще более съеживаясь.— Милостивое внимание вашего превосходительства... вроде как бы живительной влаги... Это вот, ваше превосходительство, сын мой Нафанаил... жена Луиза, лютеранка, некоторым образом...
Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения[17], сладости и почтительной кислоты, что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку.
Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем и захихикал, как китаец: «хи-хи-хи». Жена улыбнулась. Нафанаил шаркнул[18] ногой и уронил фуражку. Все трое были приятно ошеломлены.
[1] покрытые тонким слоем чего-либо
[2] сорт вина
[3] духи
[4] коробка из картона
[5] поцеловались
[6] тот, кто нарядно, элегантно одет, кто любит наряжаться
[7] грек, который сжег в 356г. до н.э.храм Артемиды Эфесской (одно из семи чудес света), чтобы обессмертить свое имя
[8] дневник (совр.)
[9] грек, изменивший соотечественникам во время греко-персидской войны
[10] гражданский чин VIII класса в Табели о рангах, соответствующий чину майора или капитана в армии.
[11] орден Святого Станислава — орден Российской империи с 1831 до 1917 года. Самый младший по старшинству в иерархии государственных наград, главным образом для отличия чиновников.
[12] (здесь) содержать себя чем-либо, добывать средства к жизни
[13] в 1811-1917 чиновник, возглавлявший так называемый стол - низшую структурную часть государственных учреждений.
[14] статский советник – чин V класса в Табели о рангах
[15] гражданский чин III класса в Табели о рангах. Лица, его имевшие, занимали высшие государственные должности.
[16] стал по-военному прямо
[17] почтения, восхищения
[18] приставлять одну ногу к другой, ударяя слегка каблуком о каблук
Табель о рангах («Табель о рангах всех чинов воинских, статских и придворных») — закон о порядке государственной службы в Российской империи (соотношение чинов по старшинству, последовательность чинопроизводства). Утверждена 24 января (4 февраля) 1722 императором Петром I, просуществовала с многочисленными изменениями вплоть до революции 1917 года.
Все чины «Табели о рангах» подразделялись на три типа: военные, статские (гражданские) и придворные и делились на четырнадцать классов. К каждому классу приписывался чин.
Петровская «Табель о рангах» насчитывала 262 должности, однако постепенно должности из «Табели» исключались и в конце XVIII века исчезли вовсе. Названия же ряда гражданских должностей превратились в гражданские чины, безотносительно к реальным обязанностям их носителя. Так, названия чинов «коллежский секретарь», «коллежский асессор», «коллежский советник» и «статский советник» первоначально означали должности секретаря коллегии, члена совета коллегии с совещательным и решающим голосом и президента «статской» коллегии. «Надворный советник» означало председателя надворного суда; надворные суды были отменены уже в 1726 году, а название чина сохранялось вплоть до 1917 года.
Издание табели оказало существенное влияние и на служебный распорядок и на исторические судьбы дворянского сословия. Единственным регулятором службы стала личная выслуга; «отеческая честь», порода, потеряла в этом отношении всякое значение. Военная служба была отделена от гражданской и придворной. Узаконено было приобретение дворянства выслугой известного чина и пожалованием монарха, что повлияло на демократизацию дворянского класса, на закрепление служилого характера дворянства и на расслоение дворянской массы на новые группы — дворянства потомственного и личного.
Чины гражданские (статские)
I Канцлер (Штатс-секретарь)
Действительный тайный советник 1-го класса
II Действительный тайный советник
III Тайный советник (с 1724)
IV Тайный советник (1722—1724)
Действительный статский советник (с 1724)
VIII Коллежский асессор
XI Корабельный секретарь (по 1834)
XIII Кабинетский регистратор
Провинциальный секретарь
Сенатский регистратор (с 1764)
Синодский регистратор (с 1764)
Впервые опубликован в журнале «Осколки» в 1883 г. С некоторыми изменениями включен в сборник «Пестрые рассказы» (1886). В первоначальной редакции «тонкий» оказывался в прямом подчинении у «толстого». В последующем мотив служебной подчиненности был устранен.
Флердоранж (фр. fleur d’orange — цветок померанца) — напиток, настоянный на цветах апельсинового дерева; название одеколона и духов, изготовленных с добавлением спиртового настоя из цветов апельсинового дерева.
Герострат — древний грек из г. Эфеса (Малая Азия), сжегший в 356 г. до н. э. храм Артемиды Эфесской (одно из семи чудес света), чтобы обессмертить свое имя.
Эфиальт (Эпиальт) — по древнегреческой легенде, предатель, указавший персам (во время греко-персидской войны 500—449 гг. до н. э.) горную тропу, по которой они обошли Фермопильский проход и полностью уничтожили защищавших его спартанцев. Об этом подробно рассказывается в седьмой книге «Истории» древнегреческого историка Геродота, изучавшейся в дореволюционной гимназии.
Антон Чехов
Хамелеон
Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником. Кругом тишина... На площади ни души... Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих.
— Так ты кусаться, окаянная? — слышит вдруг Очумелов.— Ребята, не пущай ее! Нынче не велено кусаться! Держи! А... а!
Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке». Он бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает на землю и хватает собаку за задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик: «Не пущай!» Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно из земли выросши, собирается толпа.
— Никак беспорядок, ваше благородие!..— говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых ворот склада, видит он, стоит вышеписанный человек в расстегнутой жилетке и, подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. На полупьяном лице его как бы написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!» да и самый палец имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает золотых дел мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив передние ноги и дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала — белый борзой щенок с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса.
— По какому это случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.— Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал?
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю...— начинает Хрюкин, кашляя в кулак.— Насчет дров с Митрий Митричем,— и вдруг эта подлая ни с того, ни с сего за палец... Вы меня извините, я человек, который работающий... Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю не пошевельну... Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть... Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете...
— Гм!.. Хорошо...— говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. — Хорошо... Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу Кузькину мать!.. Елдырин,— обращается надзиратель к городовому,— узнай, чья это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля! Она наверное бешеная... Чья это собака, спрашиваю?
— Это, кажись, генерала Жигалова! — кричит кто-то из толпы.
— Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем... Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину.— Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты ведь... известный народ! Знаю вас, чертей!
— Он, ваше благородие, цыгаркой ей в харю для смеха, а она — не будь дура и тяпни... Вздорный человек, ваше благородие!
— Врешь кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие умный господин и понимают, ежели кто врет, а кто по совести, как перед богом... А ежели я вру, так пущай мировой рассудит. У него в законе сказано... Нынче все равны... У меня у самого брат в жандармах... ежели хотите знать...
— Не рассуждать!
— Нет, это не генеральская...— глубокомысленно замечает городовой.— У генерала таких нет. У него всё больше легавые...
— Ты это верно знаешь?
— Верно, ваше благородие...
— Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а эта — чёрт знает что! Ни шерсти, ни вида... подлость одна только... И этакую собаку держать?!.. Где же у вас ум? Попадись этакая собака в Петербурге или Москве, то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально — не дыши! Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй... Нужно проучить! Пора...
— А может быть, и генеральская...— думает вслух городовой.— На морде у ней не написано... Намедни во дворе у него такую видел.
— Вестимо, генеральская! — говорит голос из толпы.
— Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Что-то ветром подуло... Знобит... Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал... И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу... Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака — нежная тварь... А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
— Повар генеральский идет, его спросим... Эй, Прохор! Поди-ка, милый, сюда! Погляди на собаку... Ваша?
— Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!
— И спрашивать тут долго нечего,— говорит Очумелов.— Она бродячая! Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что бродячая, стало быть и бродячая... Истребить, вот и всё.
— Это не наша,— продолжает Прохор.— Это генералова брата, что намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат ихний охоч...
— Да разве братец ихний приехали? Владимир Иваныч? — спрашивает Очумелов, и всё лицо его заливается улыбкой умиления.— Ишь ты, господи! А я и не знал! Погостить приехали?
— В гости...
— Ишь ты, господи... Соскучились по братце... А я ведь и не знал! Так это ихняя собачка? Очень рад... Возьми ее... Собачонка ничего себе... Шустрая такая... Цап этого за палец! Ха-ха-ха... Ну, чего дрожишь? Ррр... Рр... Сердится, шельма... цуцык этакий...
Прохор зовет собаку и идет с ней от дровяного склада... Толпа хохочет над Хрюкиным.
— Я еще доберусь до тебя! — грозит ему Очумелов и, запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по базарной площади.
1. История создания рассказа.
Рассказ “Хамелеон” появился в журнале “Осколки” № 36 в 1884 году с подзаголовком “Сценка”. Восьмидесятые годы были для Чехова очень плодотворными – в это время он написал свои лучшие рассказы. Чехова интересовали разные темы: любовь, семья, смерть. Многие рассказы он посвятил жизни чиновников, отношениям между ними, их психологии, поступкам.
Такие рассказы как “Хамелеон”, “Анна на шее”, “Толстый и тонкий” показывают отношение людей к власти, к вышестоящим начальникам.
“Хамелеон” – повествование с элементами описания, оно ведётся от лица рассказчика.
2. Тема и идея произведения.
Тема рассказа – “суд” над бездомной собакой. Главный критерий - кому она принадлежит. Если бездомная – истребить, если генеральская – отвести домой. Таким образом, социальные отношения между людьми распространяются и на собак.
Идея – двуличность государственных служащих, страх и раболепство. У представителей власти нет никаких моральных устоев, и их решение зависит от того, кем является виновник – высокопоставленным лицом или обыкновенным "маленьким" человеком.
Люди, обладающие хоть маленькой властью, часто бывают двуличны: с подчинёнными они ведут себя не так, как с начальством. Они превращаются в хамелеонов (пресмыкающееся отряда ящериц, меняющее свою окраску при цветовых изменениях в окружающей среде). Они так же легко меняют своё поведение, взгляды, приспосабливаясь к обстановке.
Словесные ряды:
1. Жизнь города: узелок, новая шинель, конфискованный крыжовник, тишина, ни души.
2. Ловля щенка: собачий визг, оглядываясь, гонится, не пущать, знамение победы, полупьяное лицо.
3. Разговор:
а) щенок – генеральский: нежная тварь, шустрая собачонка, чтобы сорвать, дурацкий палец, доберусь до тебя;
б) щенок – бездомный: в законе нет, чтоб от твари терпеть, оштрафую мерзавца, истребить, мировой рассудит, нужно проучить, так не оставляй.
Ключевые слова: чтобы сорвать, истребить, оштрафую мерзавца, бродячий скот, нежная тварь, доберусь до тебя.
О б р а з а в т о р а: образованный человек (литературная речь), современник героев (устаревшие слова), любит животных, обладает чувством юмора.
Характеристики персонажей.
О ч у м е л о в: говорящая фамилия (очуметь – потерять соображение, одуреть). Полицейский надзиратель (13-й класс). У него есть власть над городовыми, простым людом, но он зависит от высокопоставленных особ (в том числе и генералов). С одной стороны, как человек, имеющий власть, он пользуется ею (конфискованный крыжовник, узелок, новая шинель), с другой стороны, как человек зависимый, он пресмыкается перед начальством. Отсюда такая странность в его поведении. Это малообразованный человек: говорит короткими, неправильными предложениями (Почему тут? Это ты зачем палец?), использует бранные слова (мерзавец, шельма, черти).
Х р ю к и н: говорящая фамилия (хрюкать – говорить непонятно, сам похож на свинью – дразнит собаку, издевается над ней, чтобы потом получить деньги). Золотых дел мастер (ювелир). Неграмотный человек: строит неправильные конструкции (я человек, который работающий), но в то же время что-то слышал о суде, законе и гордится этим знанием (пущай мировой рассудит, этого в законе нет, нынче все равны, у него в законе сказано).
Елдырин: городовой (14-й класс). В рассказе играет роль катализатора. От его слов немедленно меняется точка зрения Очумелова (генеральская собака или бездомная).
3.
Выводы
1. Текст написан литературным языком. В диалоге используется разговорная лексика с элементами бранных слов, просторечий.
В тексте используется анаколуф (неправильно построенные предложения) и эллипсисы ( пропуск слова или выражения, необходимого для грамматической полноты). Например: “Почему тут? Это ты зачем палец? Никак беспорядок! Ужо сорву с тебя!”
2. В диалогах используются бранные слова (мерзавец, черти, болван, дурацкий палец), военная лексика (сделал полуоборот налево, не рассуждать), канцеляризмы (составляй протокол, ваше благородие, не велено кусаться, должно полагать), просторечия (не пущать, здоровила, цигарка, покажу Кузькину мать), вульгаризмы (харя), устаревшие слова (нешто, охоч, вестимо, намедни, ежели, верно знаешь). Библейские слова: собака – тварь.
Глаголы стоят во множественном числе (умный господин и понимают, братец приехали), используются уменьшительно-ласкательные суффиксы (братец ихний, шустрая собачонка) – проявление уважения, лести, подобострастия.
Неправильные синтаксические конструкции: я человек, который работающий, ветром подуло; неправильное сочетание слов: каждый свинья.
3. Для текста характерно использование автором многозначности слов с целью создания многослойного образа. Например: сними пальто, надень пальто (жарко, знобит) – волнение от услышанных слов и попытка продлить время для обдумывания дальнейших действий.
Также для характеристики образов используются контекстуальные антонимы: нежная тварь – бродячий скот, надень – сними, бежит – гонится.
4. Художественные средства:
Метонимия: свет Божий, на лице написано, сорву с тебя, знамение победы.
Метафора: врезываясь в толпу (как нож в масло).
Сравнение: двери как голодные пасти.
Использование изобразительно-выразительных средств языка подчинено общей задаче произведения. Чехов показывает, как неискренен человек, обладающий властью. Если у него нет нравственных принципов, то его поведение зависит от ситуации.
Впервые опубликован в «Ежемесячных литературных приложениях к журналу „Нива”» в 1898 г. Писался «Ионыч» в Мелихове в мае-июне 1898 г., примерно в течение месяца. Критика восприняла рассказ как еще одно произведение Чехова, в котором представлены картины «обыденной жизни с ее торжеством пошлости, мелочности, жестокой бессмыслицы, тупой скуки и безнадежной тоски», «лаборатория провинциальной российской обывательщины» (С. А. Глинка), «медленный, вялый темп» жизни русских людей (А. Л. Волынский), процесс «постепенного очерствения души молодого врача» (Д. И. Овсянико-Куликовский).
Когда еще я не пил слез из чаши бытия... — романс на стихи А. А. Дельвига «Элегия» (1823), музыка М. Л. Яковлева, друга поэта.
«Лучинушка» — песня на стихи С. Стромилова, ставшая народной.
Умри, Денис, лучше не напишешь. — Фраза, будто бы сказанная князем Г. А. Потемкиным после первого представления комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» (1782).
Твой голос для меня, и ласковый и томный... — неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Ночь» (1823), популярного в XIX в. как романс (музыку писали А. Г. Рубинштейн, М. П. Мусоргский, Н. А. Римский-Корсаков, другие композиторы).
Писемский Алексей Феофилактович (1821—1881) — русский писатель, автор романов «Тысяча душ» (1858), «Взбаламученное море» (1863), «Мещане» (1877) и др.
Рассказ «Ионыч» посвящён характерной для Чехова проблеме противостояния человека и среды, духовного перерождения человека (см. также «Учитель словесности», «Крыжовник»).
1. Особенности композиции рассказа:
Автору уже в самом начале известен конечный итог событий (да и название рассказа — «Ионыч» — отсылает читателя именно к финалу). При выбранной таким образом позиции автору приходится уже в самой первой главке подмечать в герое те черты, которые приведут его к резкому изменению в конце рассказа.
Неслучайно, что в четырёх из пяти главок рассказа употребляются глаголы прошедшего времени, тогда как в последней главке — настоящего: “Старцев... тяжело дышит, ходит, откинув назад голову... едет на тройке” и так далее. Кроме того, в тексте иногда встречаются и другие указания на то, что события рассказа совершались в прошлом: “Он шёл пешком, не спеша (своих лошадей у него ещё не было)”.
Cледует также подчеркнуть так называемую пунктирность повествования, позволяющую охватить в коротком рассказе довольно большой отрезок жизни героев.
Широко используется смысловой ряд «возвышенное - съедобное». Например: таланты и жареный лук; весна, любовь и печенья, которые таяли во рту. Область духовной жизни для обывателя является приятным дополнением к обеду или ужину. Чехов уже не выражает своей прямой оценки происходящего; ситуация и герои говорят сами за себя.
2. Тема незаметно проходящего времени:
Каким образом достигается эффект сгущения времени? В чём смысл и роль начальных фраз некоторых главок: “Прошло четыре года”, “Прошло ещё несколько лет”? Как удаётся автору передавать ощущение бессобытийности времени?
« Зачем на свете такой странный порядок, что жизнь, которая даётся человеку только один раз, проходит без пользы? ». — это ощущение владеет многими героями Чехова. В своих рассказах Чехов открывает потаённый трагизм самого хода жизни; трагедия — не в исключительных событиях (ср.: “...в жизни не каждую минуту стреляются, вешаются, объясняются в любви <...> больше едят, пьют, волочатся, говорят глупости”), а в медленном, бессобытийном движении жизни. Она засасывает, как огромное болото; тема сопротивления этому засасыванию станет основной у Чехова.
3. Основная цель рассказа: показ изменения героя, превращения Старцева в Ионыча.
Что мы узнаём о Старцеве в первой главке? Как мы о нём узнаём?
Очевидно, что Старцев проявит себя в отношениях с семьёй Туркиных, которой главка и посвящена. Эта семья подаётся в двойном освещении: сначала читатель увидит её глазами жителей города С., а затем — Старцева, который посетит её впервые. Через разницу восприятий и приоткроется читателю характер Старцева.
Что же в семье Туркиных заметит Старцев? Что сделанные наблюдения могут рассказать о нём самом?
4. Старцев — интеллигент. И не только по роду занятий. Он имеет художественное чутьё, может отличить истинное искусство от подделки. Именно он оценит романы Веры Иосифовны как ненастоящие (а позже и просто как бездарные), именно он воспримет игру Котика : “Екатерина Ивановна села и обеими руками ударила по клавишам; и потом тотчас же опять ударила изо всей силы, и опять, и опять; плечи и грудь у неё содрогались, она упрямо ударяла всё по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьёт клавишей внутрь рояля... Старцев, слушая, рисовал себе, как с высоты горы сыплются камни, сыплются и всё сыплются, и ему хотелось, чтобы они поскорее перестали сыпаться”. Позже, как известно, и сама Екатерина Ивановна поймёт, что не имела великого, как полагали все, таланта, пока же это чувствует один лишь Старцев. Наш герой вообще выделяется из среды, он способен смотреть на жизнь шире, чем “самая образованная и талантливая семья” города С.
Однако уже в первой сцене есть некоторые моменты, которые придут на память читателю позже, когда будет известен итог развития Старцева. Вот Старцев слушает всё тот же роман “о том, чего никогда не бывает в жизни” или грохочущую музыку — и слушать ему, несмотря ни на что, “приятно, удобно”, не хочется вставать. Не надо обличать героя — действительно, “после зимы, проведённой в Дялиже, среди больных и мужиков, сидеть в гостиной... и слушать эти шумные, надоедливые, но всё же культурные звуки, — было так приятно, так ново...” Желание отдохнуть, расслабиться, хоть недолго побыть в более близкой тебе по уровню среде — всё это очень понятно и естественно, но что-то настораживает в авторской интонации. И ещё раз почувствуется эта настороженность в тот момент, когда Старцев, поддавшись общему порыву, воскликнет: “Прекрасно!” — про ту самую музыку, которая только что напоминала ему грохот камней. Это, конечно же, комплимент понравившейся ему Екатерине Ивановне — и всё же способность героя к своего рода неискренности, уступке, поведению “как все” уже замечена.
Старцев честно лечит, много трудится: второе посещение Туркиных произошло более чем через год, поскольку у Старцева не было ни минуты свободного времени. Например, факт наличия у Старцева собственных лошадей: земскому врачу приходилось много передвигаться, и днём и ночью, и лошади были для Старцева не “роскошью”, а “средством передвижения”.
Старцев близок читателю и желанием найти родственную душу в жизни. Его попытки общения с Екатериной Ивановной, в открытую смеющейся над ним, вызывают неподдельное сочувствие: “С ней он мог говорить о литературе, об искусстве, о чём угодно, мог жаловаться ей на жизнь, на людей, хотя во время серьёзного разговора, случалось, она вдруг некстати начинала смеяться... он с волнением спрашивал у неё всякий раз, о чём она читала в последние дни, и, очарованный, слушал, когда она рассказывала”.
Екатерина Ивановна, единственная в этом городе, кто мог бы его понять, не понимает, поскольку сама тяготится этой средой, страстно мечтает из неё вырваться, а Старцева воспринимает как одного из представителей этой самой среды. Потому и отказывает ему. По сути дела, «Ионыч» — это рассказ о том, как могли бы встретиться и помочь друг другу два человека и как они не встретились, не помогли, не увидели друг друга.
Чувство к Екатерине Ивановне обогащает его. Вспомним сцену на кладбище, где Старцеву на миг приоткрывается таинственная красота мира, преображённого лунным светом: “На первых порах Старцева поразило то, что он видел теперь первый раз в жизни и чего, вероятно, больше уже не случится видеть: мир, где так хорош и мягок лунный свет, точно здесь его колыбель, где нет жизни, нет и нет, но в каждом тёмном тополе, в каждой могиле чувствуется присутствие тайны, обещающей жизнь тихую, прекрасную, вечную”.
Здесь важно не только то, что Старцев готов к своего рода философскому взлёту, но и не менее существенная способность “остановиться, оглянуться”, разомкнуть череду повторяющихся событий, открыть себя для восприятия единичного, уникального. Именно в этой способности — залог возможной победы над той самой пошлостью жизни, изображению которой посвящены многие рассказы и повести Чехова.
Но эта способность героя оказывается не поддержанной, гаснет, как слабый огонёк на ветру. И вот уже рядом с голосом Старцева слышен чей-то другой, негромкий пока, но какой-то неотвязчивый голос: “К лицу ли ему, земскому доктору, умному солидному человеку, вздыхать, получать записочки, таскаться по кладбищам, делать глупости, над которыми смеются теперь даже гимназисты? К чему поведёт роман? Что скажут товарищи, когда узнают?” И наконец финальное: “Ох, не надо бы полнеть!” Так просыпается в Старцеве Ионыч.\и\т
Третья главка.
Внутренний диалог в день перед объяснением с Котиком, построенный на споре двух уже знакомых нам “половин” героя. Последняя реплика этого диалога (“Дадут приданое, заведём обстановку”) — итог борьбы. После отказа Котика — три дня переживаний, а дальше — успокоенность.
Однако Старцев не во всём уступает Ионычу. Будет в рассказе момент, когда, кажется, герой может стать прежним. И это опять момент, связанный со взаимоотношениями с Екатериной Ивановной.
Четвёртач главка.
Несмотря на своё изменение, Старцев всё так же выделяется из среды. Его идеалы и идеалы обывателей города С. всё так же различны. Он прекрасно осознаёт пустоту жизни, которую ведут люди, окружающие его, однако сам оказывается втянутым в эту жизнь: “Как мы поживаем тут? Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь — сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей... Днём нажива, а вечером клуб, общество картёжников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу. Что хорошего?”
Это о них — но и о себе тоже. О себе даже больше, чем о них. И опять это не только рассказ, но и просьба — о понимании, только уже не такая настойчивая, как прежде: “Огонёк всё разгорался в душе, и уже хотелось говорить, жаловаться на жизнь...” И, несмотря на горячий отклик со стороны Екатерины Ивановны, несмотря на её восхищение, огонёк гаснет. Как не похожи слова Котика на те, которые когда-то слышал Старцев: “...у вас работа, благородная цель в жизни... я часто думала о вас. Я только о вас и думала... вы представлялись мне таким идеальным, возвышенным... Вы лучший из людей, которых я знала в этой жизни...” Как нуждался он в таких словах раньше! Теперь же они свидетельствуют только об очередной “невстрече”: Котик всё так же не понимает Старцева, она общается не с ним, а с выдуманным ей самой идеальным героем. Реальный же Старцев теперь вместо “помощи страдальцам, служения народу” “добывает практикой” деньги.
Итог рассказа печален: полная потеря себя, окончательное замещение Старцева Ионычем. Кто же виноват в этом изменении? Все и никто. Не снимая ответственности за самодеградацию с Ионыча, автор, однако, подводит читателя к мысли, что причины изменения человека заключены в самой жизни, в её медленном движении, неотвратимо превращающем самые “благие порывы” в собственную противоположность. “«Ионыч» — рассказ о том, как неимоверно трудно оставаться человеком, даже зная, каким ему следует быть”.