Портрет Евгения Замятина.

Художник Борис Кустодиев. 1923 год

Е.И.Замятин МЫ (1920)

Строительство дирижабля. 1930 год © Underwood Archives / Bridgeman Images / Fotodom

Настоящий художник и писатель всегда на один шаг впереди своего времени и своего общества; поэтому положение настоящего писателя всегда… одно и то же: положение еретика.

Е. Замятин.

Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари...

Е. Замятин

Роман "Мы" — это протест против тупика, в который упирается европейско-американская цивилизация, стирающая, механизирующая, омашинивающая человека.

Е. Замятин

I. Об авторе

Евгений Иванович Замятин родился 20 января 1884 года в городе Лебедяни Тамбовской губернии. Умер в эмиграции, в Париже, в 1937 году. Отец писателя был священником, мать — дочерью священника и пианисткой. Замятин окончил Лебедянскую прогимназию и Воронежскую гимназию (с золотой медалью). В юности основным своим девизом он сделал два слова: “закалить себя”. В автобиографии 1929 года Замятин писал: “Специальность моя, о которой все знали: «сочинения» по русскому языку. Специальность, о которой никто не знал: всевозможные опыты над собой — чтобы «закалить» себя”. Высшее образование Замятин решил получать в техническом вузе. Для прирождённого гуманитария такой выбор был неожиданным. Позднее писатель говорил, что и этот поступок вызван желанием пересилить себя: “В гимназии я получал пятёрки с плюсом за сочинения и не всегда легко ладил с математикой. Должно быть, именно потому (из упрямства) я выбрал самое что ни на есть математическое: кораблестроительный факультет Петербургского политехникума” (Из автобиографии 1922 года). Итогом обучения стал диплом инженера-строителя (на это стоит обратить внимание при обсуждении “технической” стороны строительства Интеграла, о котором идёт речь в романе «Мы»).

С 1903 года Замятин принимал участие в дея­тельности революционных социал-демокра­тических кружков, вступил в РСДРП. “В те годы быть большевиком — значило идти по линии наибольшего сопротивления” — так он объяснил этот поступок в автобиографии 1929 года. В конце 1905-го Замятин был арестован, несколько месяцев провёл в тюрьме, а затем сослан в Лебедянь. В 1906 году он нелегально вернулся в Петербург и закончил своё образование, а в 1908-м опубликовал свой первый рассказ «Один». Параллельно Замятин работал инженером и преподавал. Но в 1911-м он вновь попал в немилость к властям, что опять привело к высылке из Петербурга. В ссылке была написана повесть «Уездное», после её публикации писатель сразу приобрёл известность.

Наконец, в 1913 году Замятин получил право жить в столице, а в 1916-м — уехал в Англию строить ледоколы для России, работал в Глазго, Нью-Касле. Позднее он с улыбкой рассказал: “Моя самая лучшая и самая любимая постройка — ледокол «Ленин», 1916–1917 годы, завод Армстронга. В те годы я не подозревал, что строю корабль с таким громким именем: тогда ледокол назывался «Св. Александр Невский», и только после революции он раскаялся и переменил имя”.

В 1917 году Замятин вернулся в Петроград. В автобиографии 1929 года он описывает Петроград 1917–1918 годов: “Весёлая, жуткая зима 17–18 года… Бестрамвайные улицы, длинные вереницы людей с мешками, десятки вёрст в день, буржуйки, селёдки, смолотый на кофейной фабрике овёс. И рядом с овсом — всякие всемирные затеи: издать всех классиков всех времён и народов, объединить всех деятелей всех искусств, дать на театре всю историю всего мира. Тут уж было не до чертежей — практическая техника засохла и отломилась от меня, как жёлтый лист (от техники осталось только преподавание в Политехническом институте). И одновременно: чтение курса новейшей русской литературы в Педагогическом институте Герцена (1920–1921), курс техники художественной прозы в Студии Дома искусств, в секции исторических картин ПТО, в издательствах Гржебина, «Алконост», «Петрополис», «Мысль», редактирование журналов «Дом искусств», «Современный Запад», «Русский Современник». Писал в эти годы сравнительно мало; из крупных вещей — роман «Мы»…”

В 1920-е годы Замятин активно сотрудничал с журналами, писал критические статьи, драмы, прозаические произведения, выступал на литературных вечерах (где среди прочего частями и целиком читал написанный в 1920 году роман «Мы»). По мотивам рассказа Н.Лескова «Левша» была написана пьеса «Блоха», которая с большим успехом шла на сценах Москвы и Ленинграда.

Вместе с К.И. Чуковским, Н.С. Гумилёвым, Ю.Н. Тыняновым и В.Б. Шкловским Замятин преподавал в студии переводчиков, организованной при издательстве «Всемирная литература» в 1919 году. Позднее выросшее из этой студии объединение писателей было названо «Серапионовы братья». Несмотря на то что у каждого из членов группы был свой взгляд на искусство, все они сходились в том, что литература не должна идти на поводу у новой власти, нельзя делать искусство политически ангажированным.

Если лефовцы, как, впрочем, и пролеткультовцы, трактовали искусство как часть идеологии, то критики противоположного направления определяли искусство как особый, художественный способ познания жизни. Такой подход к искусству был у членов группы «Перевал» (А.Воронский, М.Светлов, М.Голодный, А.Ясный и др.).

Так, основатель группы «Перевал» А.К. Воронский отрицательно оценивал влияние, оказанное Замятиным на писателей — участников группы «Серапионовы братья»: “От Замятина у них словопоклонничество, увлечение мастерством, формой… От Замятина стилизация, эксперимент, доведённый до крайности, увлечение сказом, нагруженность образов, полуимажинизм. От Замятина подход к революции созерцательный, внешний”.

Как свидетельствуют современники Замятина, его независимость от политического режима, свойственная в равной степени Замятину-человеку и Замятину-писателю, для того времени была настоящей редкостью. Николай Оцуп писал: “В железные годы военного коммунизма сколько людей известных и уважаемых совершали вольные и невольные ошибки против совести, заигрывая с большевиками. Замятин был среди людей политически безупречных. Брезгливый и сдержанный, никогда не сделал он жеста, похожего на низкопоклонство. Всегда верный себе, он оставался одной из немногих постоянных величин среди множества переменных. Сколько писателей, сравнив своё поведение с замятинским, могли бы безошибочно определить степень своего отклонения от верного и прямого пути”. А вот свидетельство о Замятине художника Юрия Анненкова: “По существу вина Замятина по отношению к советскому режиму заключалась только в том, что он не бил в казённый барабан, не «равнялся» очертя голову, но продолжал самостоятельно мыслить и не считал нужным это скрывать” («Самый большой мой друг»).

На родине Замятина практически перестали печатать. Его также сместили с поста председателя Ленинградского отделения Всероссийского союза писателей. Такая реакция во многом объясняется тем, что роман «Мы» посчитали пародией на существующий советский строй. Между тем позднее сам автор предостерегал от такого примитивного понимания. “Близорукие рецензенты увидели в этой вещи не больше чем политический памфлет. Это, конечно, неверно: этот роман — сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства — всё равно какого”.

Уже в 1922 году Замятин был арестован и без суда и следствия приговорён к высылке из страны вместе с целой группой других литераторов. Однако затем приговор был отменён. Однако за этим последовали многочисленные просьбы Замятина о разрешении ему выезда за границу — для лечения или отдыха, для того, чтобы присутствовать при постановке своих пьес и т.д., но все они оставались без ответа. Наконец, в 1931 году Замятин адресовал Сталину большое письмо, где среди прочего он писал: “Я ни в коей мере не хочу изображать из себя оскорблённую невинность. Я знаю, что в первые три-четыре года после революции среди прочего, написанного мною, были вещи, которые могли дать повод для нападок. Я знаю, что у меня есть очень неудобная привычка говорить не то, что в данный момент выгодно, а то, что мне кажется правдой. <…> В советском кодексе следующей ступенью после смертного приговора является выселение преступника из пределов страны. Если я действительно преступник и заслуживаю кары, то всё же, думаю, не такой тяжкой, как литературная смерть, и потому я прошу заменить этот приговор высылкой из пределов СССР — с правом для моей жены сопровождать меня”.

“Уважаемый Иосиф Виссарионович,

приговорённый к высшей мере наказания — автор настоящего письма — обращается к Вам с просьбой о замене этой меры другою.

Моё имя Вам, вероятно, известно. Для меня как для писателя именно смертным приговором является лишение возможности писать, а обстоятельства сложились так, что продолжать свою работу я не могу, потому что никакое творчество немыслимо, если приходится работать в атмосфере систематической, год от году всё усиливающейся травли <...> я не хочу скрывать, что основной причиной моей просьбы о разрешении мне вместе с женой выехать за границу — является безвыходное положение моё как писателя здесь, смертный приговор, вынесенный мне как писателю здесь.

Исключительное внимание, которое встречали с Вашей стороны другие, обратившиеся к Вам писатели, позволяет мне надеяться, что и моя просьба будет уважена.

Июнь, 1931 г.”

Обращение Замятина было поддержано Горьким. Возможно, именно благодаря этому писатель всё-таки получил разрешение выехать за границу. В 1931 году он покинул СССР и уехал во Францию. В эмиграции Замятин продолжил активно работать: писал киносценарии, статьи, рассказы, ставил пьесы, продолжал писать роман «Бич Божий», начатый ещё в России.

Крайне скудные мемуарные свидетельства о Е.И. Замятине доносят до нас облик человека выдержанного, умеющего держаться с необыкновенным достоинством. Выразительны в этом отношении воспоминания художника Ю.Анненкова: “Для меня же Замятин, это прежде всего — замятинская улыбка, постоянная, нестираемая. Он улыбался даже в самые тяжёлые моменты своей жизни. Приветливость его была неизменной”.

II. Роман-антиутопия Замятина «Мы»

Роман «Мы» написан Замятиным в 1920г. О публикации романа на родине нельзя было и думать. Он был издан в Праге на чешском языке. В 1924 году появился английский перевод, но не с русского, а с чешского языка. В 1927-м некоторые главы романа были напечатаны на русском языке в пражском журнале русской эмиграции «Воля России». После этого в советской прессе появились ругательные статьи о Замятине.

Поводом к настоящей травле Замятина стало не только содержание его романа, но и сам факт заграничной публикации.

· Повествование в романе Замятина «Мы» представляет собой дневник главного героя — Д-503.

Дневник по своей сути призван демонстрировать душевный мир человека, ценный прежде всего именно своей уникальностью, а мы видим добровольный, полный отказ от этой уникальности, бегство от неё, ставшее неизбежным в мире, в котором герой существует.

В этом мире нет места фантазии: “неприложные прямые улицы, божественные паралллелепипеды прозрачных жилищ, квадратная гармония серо-голубых шеренг”. Естественно, что нормой является отрицание какой бы то ни было свободы личности, о чём свидетельствует узаконенная прозрачность жилищ. Это одна из основных метафор романа, символизирующая проницаемость жизни любого человека для “государева ока”, названного в романе Бюро Хранителей и представляющего собой аналог политической полиции. Равенство понимается здесь как одинаковость, следовательно любая оригинальность преступна и наказуема. Этот мир торжествует победу “всех над одним, суммы над единицей”.

Для “нумера” в этом государстве единственный возможный путь “каплей литься с массами”, по словам Маяковского, или, как это формулирует герой, “естественный путь от ничтожества к величию забыть, что ты грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны...”. Существо, перестающее быть “нумером” и хотя бы на мгновение становящееся “только человеком”, угрожает государству.

В центре замятинского произведения душевная драма Д-503, строителя «Интеграла». Поворотным моментом в судьбе Д-503 становится знакомство с женщиной, названной I-330 и оказавшейся одной из тех, кто попытался противостоять государственной мощи. Первая же встреча с этой женщиной поселяет в душе героя смутное беспокойство, так как в лице её он улавливает что-то такое, чему не может дать числовое выражение, “какой-то странный раздражающий икс”. Герой впервые в жизни не в состоянии точно запечатлеть в слове свои ощущения. Его душевная смута выражается в синтаксическом строе его речи, в появлении незаконченных конструкций, вопросов, адресованных самому себе, на которые нет ответов.

С этого момента сознание героя как бы раздваивается. Происходящее с ним он склонен рассматривать как нечто иррациональное, как √-1, его детский кошмар. Привычный и понятный мир теряет в его глазах свою былую понятность, а главное теряется представление о себе самом как части единого целого, и в результате возникает неизбежный вопрос о том, кто же он. Начинается сложнейший процесс самоидентификации, поиски собственного “я”, мучительно прорезывающееся сквозь скорлупу привычного сознания.

Точный выбор имени героя - один из самых характерных для Е. Замятина приемов характеристики персонажа, причем важными оказываются и зрительные, и слуховые впечатления. Персонажи лишены традиционных имен и имеют нумера, состоящие из отдельных букв и чисел. Согласные буквы служат эквивалентом мужских имен (Д-503, R-13, S-4711), а гласные — женских (I-330, О-90, Ю): гласные, в отличие от согласных, более долгие (менее энергичные и резкие) по звучанию и, соответственно, звучат мягче. Причем буквы выбраны как латинские, так и русские, что свидетельствует об универсальном, общемировом характере описываемой антиутопии, о незначимости национальных различий.

· Антиутопия как жанр являетеся опытом социальной диагностики. Диагноз, поставленный Замятиным, оказался абсолютным по своей точности. Содержанием романа Замятин утверждает мысль о том, что у человека всегда есть право выбора. Если человек поддается воздействию тоталитарной системы, то он перестает быть человеком.

Как жанр антиутопия тесно связана с возникшим задолго до неё жанром утопии. Утопия в переводе с греческого означает “место, которого нет” (“u” — “нет”, “topos” — “место”). По другой версии, это слово происходит от греческого “eu” (“совершенный”, “лучший”) и “topos” (“место”), то есть совершенное место. Эти два смысла не противоречат друг другу: утопия представляет собой художественное или философское произведение, которое ставит своей целью изображение идеального, но пока не существующего общества. Произведения этого жанра известны со времён античности: образец утопии дал Платон в своём диалоге «Государство». Однако само слово “утопия” появилось лишь в XVI веке, после романа Т.Мора «Золотая книга, столь же полезная, как и приятная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия» (1516). В романе Мора вымысел переплетается с узнаваемыми реалиями английской жизни.Таким образом автор даёт понять: описанное им идеальное общество не существует, но он хотел бы, чтобы такой стала именно Англия. Не случайно страна, в которую якобы попадает рассказчик, как и Англия, расположена на острове. Герои Мора живут по справедливости, трудятся в меру своих сил. По своему устройству их идеальное общество повторяет структуру семьи. В этом воображаемом мире не существует денег, людей с детства приучают относиться с презрением к золоту (из золота делают только детские игрушки и ночные горшки). Вообще, государственное устройство утопийцев напоминает мечту о коммунистическом равенстве и братстве: достояние государства поровну делится между его жителями (только в романе Мора такая мечта осуществлена). Огромная роль на острове Утопия отводится воспитанию. Интересно, что многие читатели «Утопии» поверили в существование таинственного острова всеобщего благоденствия: Мор жил в эпоху географических открытий и свой роман начал с приглашения читателей присоединиться к экспедиции в новую, ещё неизвестную страну.

Линию Мора продолжили Т.Кампанелла («Город солнца», 1602), Ф.Бэкон («Новая Атлантида», 1627) и другие писатели. За период с XVI по XIX век было написано около тысячи произведений утопического жанра. Но и в XX веке, несмотря на развитие нового жанра, антиутопии, продолжали создаваться утопии. Так, утопией можно считать знаменитый роман немецкого писателя Германа Гессе «Игра в бисер» (1943).

В России жанр утопии появился в XVIII веке. Особенности русской утопии заключаются в том, что она зачастую растворяется в произведениях другого жанра (так, утопические мотивы присутствуют в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева). Иногда утопическими можно назвать лишь отдельные главы произведений (например, «Сон Обломова» в романе Гончарова или четвёртый сон Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?»).

Как видно уже из самого слова антиутопия, новый жанр противопоставляет себя жанру утопии. Если утопия — это произведение о том, каким должно быть идеальное будущее, то антиутопия рассказывает о том, каким это будущее быть не должно. Получается, что антиутопия предупреждает об опасности воплощения утопических проектов в реальности. “Утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучительный вопрос, как избежать окончательного их осуществления”, — писал в 1924 году русский философ Н.А. Бердяев (эти слова О.Хаксли взял в качестве эпиграфа к своему антиутопическому роману «О дивный новый мир»).

Однако задача антиутопии вовсе не в том, чтобы последовательно опровергать отвлечённые концепции утопистов. Авторы антиутопий критикуют не мир, изображённый в литературе, а мир настоящего. Задумываясь над происходящими событиями, они предвидят, во что эти события могут вылиться впоследствии. Поэтому в “будущем”, изображённом в антиутопии, всегда можно разглядеть приметы времени, в которое жил автор.

Антиутопия появилась в такой исторический момент, когда делались попытки воплотить в реальность идеи уже написанных утопий. Это идеи всеобщего равенства и справедливости, идеи воспитания идеального гражданина, пекущегося не о личном счастье, а о благе всего государства.

Попытки воплощения утопических идей в действительность исторически нередко совпадают с революциями. Так, возникновение романа «Мы» напрямую связано с послереволюционными переменами в России.

На первый взгляд описанная Замятиным государственная система ориентирована на то, чтобы граждане чувствовали себя хорошо. Однако очень скоро читатель понимает: система заботится лишь о всеобщем благе, а не о пользе для каждого отдельного человека. “В интересах многих” страдает человеческая личность.

Единое Государство устроено так, что ничто частное, единичное не имеет в нём никакого значения. Важна только масса, только общий единый стандарт, которому должен соответствовать каждый. Не случайно, определяя свою цель как записи собственных мыслей, главный герой немедленно оговаривается: он будет записывать не свои мысли, а мысли “всех”: “Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей)”.

Воплощение идеи превосходства массового, коллективного над частным Замятин наблюдал уже в годы создания романа. Но он пошёл дальше: безликость в описанном им Едином Государстве достигла такого уровня, что у его жителей теперь нет собственного имени — только “нумер”. Пытаясь понять, до каких пределов может дойти “всеобщность” и стандартизация, Замятин описал то, что появилось позднее, в концентрационных лагерях, где номер заменял имя человека.

Д-503 свойственно мыслить цифрами. Стройные ряды цифр помогают герою сохранять ощущение ясности. С потерей ориентиров он теряет не “мироощущение”, а “цифроощущение”: “На плоскости бумаги, в двухмерном мире — эти строки рядом, но в другом мире… Я теряю цифроощущение: 20 минут — это может быть 200 или 200 000”. Стоит предложить ребятам найти другие фрагменты, из которых ясно, что герой “видит” мир цифрами, а затем вместе прокомментировать их.

Нельзя строить мир только по разуму, забыв, что у человека есть душа. Машинный мир не должен существовать без мира нравственного.

Растворение “я” в “мы” – тупиковый путь развития человека в русле истории; позитивный путь - свобода, культура, личное счастье, любовь.