В.М.ШУКШИН

Василий Макарович ШУКШИН

(1929–1974)

1. Деревенская проза

"Все последние годы так называемая деревенская проза больше всего занималась нравственным здоровьем человека - и человека настоящего, и человека будущего". Валентин Распутин

"Ни один писатель не может пройти мимо деревенских проблем. Это национальные проблемы, если говорить честно".

Василий Белов

После окончания войны в 1945 году в русской литературе начало складываться литературное направление, названное деревенской прозой. Это определение связано не только с предметом изображения жизни в повестях и романах, но и со взглядом на окружающий мир с деревенской, крестьянской точки зрения.

Деревенская проза близка пафосу «шестидесятников». Эта литература правдива, она отказалась от малейших попыток лакировки изображаемой жизни.

В центре внимания этой литературы стояла послевоенная деревня - нищая и бесправная (колхозники, например, до начала 60-х годов не имели даже собственных паспортов и без специального разрешения начальства не могли покидать “места приписки”). После того как крестьянство получило наконец паспорта и смогло самостоятельно выбирать себе места проживания и виды деятельности, начался массовый отток населения из сельской местности в города; особенно это касалось так называемой Нечерноземья. Оставались полупустые деревни, где царили вопиющая колхозно-совхозная бесхозяйственность и почти повальное пьянство...

Однако самая главная причина раскрестьянивания человека на земле проистекала из “Великого перелома” (“перелома хребта русского народа”, по определению Солженицына), то есть насильственной коллективизации 1929-1933 годов. И писатели-деревенщики прекрасно это сознавали, но им было крайне сложно донести до читателя всю или хотя бы часть правды об этом трагичном периоде.

Тем не менее в печать всё-таки смогли пройти несколько таких произведений, как повесть С.Залыгина “На Иртыше” (1964), романы Б.Можаева “Мужики и бабы”, В.Белова “Кануны” (оба - 1976), И.Акулова “Касьян Остудный” (1978). Во время перестройки и гласности были наконец опубликованы : вторая часть “Мужиков и баб” Можаева, “Год великого перелома” Белова (оба - 1987), рассказы Тендрякова “Хлеб для собаки” и “Пара гнедых” (1988, уже посмертно) и другие.

Деревенская проза

1. дала исчерпывающую картину жизни русского крестьянства в ХХ веке, отразив все главные события, оказавшие прямое влияние на его судьбу.

2. Она представила читателю разные, подчас весьма несхожие по жизненному укладу российские земли: русский Север (например, Абрамов, Белов, Яшин), центральные районы страны (Можаев, Алексеев), южные районы и казацкие края (Носов, Лихоносов), Сибирь (Распутин, Шукшин, Акулов)...

3. Наконец, она создала в литературе ряд типов, дающих понимание того, что есть русский характер и та самая “загадочная русская душа”. Это и знаменитые шукшинские “чудики”, и мудрые распутинские старухи, и его же опасные “архаровцы”, и многотерпеливый беловский Иван Африканович, и боевой можаевский Кузькин по прозванию Живой...

После выхода первой книги - “Сельские жители” в 1963 году В.Шукшина причислили к так называемым “деревенщикам”, против чего он всегда возражал. “Слово достаточно уродливое, впрочем, как и само понятие. Предполагается, что вышеупомянутый “деревенщик” разбирается досконально только в вопросах сельской жизни, о чём исключительно и пишет. Сразу же хочу сказать, что ни в коем случае не желал бы быть причисленным к лику таких “узких специалистов””.

2. Жизнь и творчество Василия Шукшина

Биография

ШУКШИН, ВАСИЛИЙ МАКАРОВИЧ (1929–1974), родился 25 июля 1929 в деревне Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье.

В 1949–1952 служил на флоте. По возвращении работал директором вечерней школы в д. Сростки.

В 1954 поступил на режиссерский факультет ВГИКа, занимался в мастерской Михаила Ромма. В годы учебы однокурсниками и друзьями Шукшина были будущие известные режиссеры – А.Тарковский, А.Михалков-Кончаловский и др.

Студентом начал сниматься в кино, по окончании института снимал фильмы по собственным сценариям. Кинофильм Живет такой парень получил в 1964 высшую награду Венецианского международного кинофестиваля – «Золотого льва св. Марка». Большой успех имели фильмы Шукшина Ваш сын и брат, Позови меня в даль светлую, Странные люди, Печки-лавочки. Фильм Калина красная был снят Шукшиным по одноименной киноповести, написанной в 1973. Кинематографические заслуги Шукшина отмечены премией им. братьев Васильевых, Государственной премией СССР, Ленинской премией (посмертно).

Тема деревенского человека, вырванного из привычной среды и не нашедшего новой опоры в жизни, стала одной из главных тем рассказов Шукшина. В киноповести Калина красная она приобретает трагическое звучание: утрата жизненных ориентиров ломает судьбу главного героя, бывшего вора и заключенного Егора Прокудина, и приводит его к смерти.

В 1958 в журнале «Смена» был опубликован первый рассказ Шукшина «Двое на телеге»., в 1963 вышел его первый прозаический сборник Сельские жители. При жизни Шукшина вышли также сборники его рассказов Там, вдали (1968), Земляки (1970), Характеры (1973), Беседы при ясной луне (1974). Подготовленный к печати сборник Брат мой был издан уже после смерти автора, в 1975. Всего за свою жизнь Шукшин написал 125 рассказов.

Помимо рассказов, Шукшиным созданы два романа - традиционно-семейный “Любавины” (1965), повествующий о деревне двадцатых годов, и кинороман о Степане Разине “Я пришёл дать вам волю” (1971). Кроме того, перу его принадлежат такие киноповести, как “Калина красная” (1973), “Позови меня в даль светлую...” (1975), а также фантастическая сказка-притча “До третьих петухов” (1974), неоконченная повесть-притча “А поутру они проснулись...” (1974), повесть-сказка “Точка зрения” (1974)…

Незадолго до своей кончины Шукшин получил разрешение на съёмку фильма о Разине, личность которого он считал чрезвычайно важной для понимания русского характера.

1. Незаурядность личности Шукшина

Выходец из крестьян, писатель, киноактёр и кинорежиссёр - яркая, разносторонняя, одарённая творческая личность.

Важно обратить внимание на внутреннюю бескомпромиссность, цельность натуры, стойкость, настойчивость в достижении цели.

Василию не исполнилось еще четырех, когда отец его, двадцатилетний крестьянский парень, был арестован и уничтожен как кулак. Семья (кроме Василия, была еще младшая дочка Наташа) потеряла кормильца, и уже с шести лет мальчику пришлось работать в колхозе.

В одиннадцать лет он в первый раз попал в город. Там, на базаре сибирского города Бийска, он «окончательно решил стать жуликом». Полуголодный мальчишка мечтал о том, как будет воровать... арбузы.

Во время войны семья особенно бедствовала. В 1942 году от рук злых людей погибла корова - горе для крестьянской семьи огромное. Нужда заставила подростка идти в город. Сперва он пытается учиться на бухгалтера, потом - в автомобильном техникуме. Но не было у Шукшина способностей ни к автоделу, ни к бухгалтерии. Уже в это время он втайне пишет стихи, а к концу войны - небольшие юмористические рассказы, анекдоты из деревенской жизни, которые, правда, в печать не принимали.

В поисках заработка Шукшин переезжает из города в город. Был он и разнорабочим, и учеником маляра, и грузчиком, и слесарем-такелажником, работал на стройке, на восстановлении железных дорог. В 1949 году его призвали в армию, но из-за язвы желудка демобилизовали досрочно.

Подлечившись дома мамиными травами, Шукшин сдает экстерном экзамены на аттестат зрелости (трех лет не доучился он в школе), некоторое время работает сельским учителем, а затем, получив мамино благословение и деньги, вырученные за продажу телки, отправляется в Москву - учиться дальше.

Шукшин работал директором вечерней школы и учителем литературы в своём родном селе Сростки.

Случайно ли это? Работа в маленькой сельской вечерней школе, конечно, обусловлена тем послевоенным временем, когда на селе не хватало специалистов-педагогов. Но, став по необходимости учителем, Шукшин преподаёт в вечерней школе литературу! Вот это действительно не случайно. Потому что все его помыслы, мечты о будущем связаны с миром литературы и искусства. Cам Шукшин впоследствии писал: “Учитель я был, честно говоря, неважнецкий (без специального образования, без опыта), но не могу и теперь забыть, как хорошо, благодарно смотрели на меня наработавшиеся за день парни и девушки, когда мне удавалось рассказать им что-нибудь важное и интересное (я преподавал русский язык и литературу). Я любил их в такие минуты. И в глубине души не без гордости и счастья верил: вот теперь, в эти минуты, я делаю настоящее, хорошее дело. Жалко, мало у нас в жизни таких минут. Из них составляется счастье”.

Шукшин хотел поступить в Литературный институт учиться на писателя. Но к этому времени прием был уже закончен, да и опубликованных произведений у Шукшина не было, а без этого в институт не брали. И он подает документы в Институт кинематографии, где и учится потом в классе известного кинорежиссера Михаила Ромма.

Работа над заданиями в институте, необходимость ставить жанровые сценки, этюды не прошли даром для становления Шукшина-писателя. Все это помогло ему стать мастером динамичных, ярких, психологически точных коротких рассказов, большую часть которых занимает выразительный, живой диалог героев.

Много трудностей и невзгод еще выпадет на долю Василия Шукшина: не выпустят на экраны его первый дипломный фильм, пять лет он будет жить в Москве полулегально, не имея своего жилья, затем - уже известным актером и писателем, имея жену и двоих детей, - ютиться в маленькой квартирке на окраине Москвы с «живописным пустырем» под окнами...

Жизнь Шукшина не была ни простой, ни долгой. Умер он 2 октября 1974 года в станице Клетской Волгоградской области, на съемках очередного фильма.

2. Творчество

Рассказы Шукшина, тематически относясь к «деревенской прозе», отличались от ее основного потока тем, что внимание автора было сосредоточено не столько на основах народной нравственности, сколько на сложных психологических ситуациях, в которых оказывались герои. Город и притягивал шукшинского героя как центр культурной жизни, и отталкивал своим равнодушием к судьбе отдельного человека. Шукшин ощущал эту ситуацию как личную драму. «Так у меня вышло к сорока годам, – писал он, – что я – не городской до конца, и не деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже – не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато...»

Книги Шукшина, по собственным словам писателя, стали «историей души» русского человека.

Основной жанр, в котором работал Шукшин, — короткий рассказ, представляющий собой или небольшую психологически точную сценку, построенную на выразительном диалоге, или несколько эпизодов из жизни героя.

Писал Шукшин о русском мужике, о России, русском национальном характере.

Основные темы :

Ø Противопоставление города и деревни;

Ø “Светлые души”;

Ø Любовь;

Ø “Чудики”;

Ø Смысл жизни;

Ø Крестьянские дети;

Ø Русская женщина-крестьянка...

Приведённые темы не исчерпывают всего тематического многообразия “деревенских” рассказов В.Шукшина. Кроме того, очень многие рассказы, будучи тематически разнообразными, могут быть отнесены не к одной, не к двум, а к нескольким темам.

Герои Шукшина

Шукшин называл своих героев «странными людьми», «непутевыми людьми». В сознании читателей и критиков прижилось название «чудик» (по одноименному рассказу, 1967). Именно «чудики» являются главными героями рассказов, объединенных Шукшиным в один из лучших его сборников Характеры.

Героями рассказов обычно становились деревенские жители, так или иначе сталкивающиеся с городом, либо, наоборот, горожане, попавшие в село. Деревенский человек при этом чаще всего наивен, простодушен, доброжелателен, однако город встречает его отнюдь не ласково и быстро окорачивает все его благие порывы.

Наиболее ярко такая ситуация представлена в рассказе “Чудик” (1967). Главным пунктом переживаний Шукшина становится обида за деревню.

Шукшин деревню не идеализирует: у него встречается немало вполне отталкивающих типов самого что ни на есть крестьянского происхождения (например, в рассказах “Вечно недовольный Яковлев” (1974), “Срезал”, “Крепкий мужик” (1970) и других). Шукшин говорил, что чувствует себя человеком, “у которого одна нога на берегу, а другая - в лодке”. И добавлял: “...в этом положении есть свои “плюсы”... От сравнений, от всяческих “оттуда-сюда” и “отсюда-туда” невольно приходят мысли не только о “деревне” и о “городе” - о России”.

Русский человек в рассказах Шукшина часто подспудно не удовлетворён своей жизнью, он чувствует наступление стандартизации всего и вся, тупой и скучной обывательской усреднённости и инстинктивно пытается выразить собственную индивидуальность - нередко странными поступками. Некий Бронька Пупков из рассказа “Миль пардон, мадам!” (1968) придумывает целую захватывающую историю о том, как во время войны он якобы получил спецзадание по убийству самого Гитлера, и о том, что из этого вышло. Пусть вся деревня смеётся и негодует, однако Бронька раз за разом преподносит этот рассказ приезжим из города - ведь тогда он хоть на миг может сам поверить в то, что является ценной персоной, из-за которой чуть не изменился ход мировой истории...

А вот Алёша Бесконвойный из одноимённого рассказа (1973) отвоёвывает себе в колхозе право на нерабочую субботу, чтобы каждый раз целиком посвящать её... бане. Для него этот банный день становится главным и любимейшим на неделе - ведь тогда он принадлежит только себе, а не колхозу, не семье - и наедине с самим собой может спокойно предаваться воспоминаниям, размышлять о жизни, мечтать...

А кто-то изобретает на досуге вечный двигатель (“Упорный”, 1973); кто-то - на свои кровные, добытые ценой сверхурочных работ - приобретает микроскоп и мечтает придумать средство против микробов (“Микроскоп”, 1969)... Отчего же так часто сельские жители больше не видят смысла своего существования в земле, как их предки, почему либо уезжают в города (хоть там им и бывает несладко), либо направляют все свои помыслы на те же микроскопы да вечные двигатели? Шукшин, хоть и заметил однажды: “Мы “пашем” неглубоко, не понимаем значения хозяина земли, работника не по найму, а по убеждению”, - обычно не анализирует социально-исторических причин такого положения. Он, по определению того же Аннинского, просто “выкладывает своё смятение”.

Рассказы Шукшина часто строятся на противопоставлении внешнего, бытового, и внутреннего, духовного, содержания жизни.

Жизненные ценности героев Шукшина и их взгляд на мир не совпадают с обывательскими. Порою эти герои смешны и забавны, порою — трагичны. «Мне интереснее всего, - писал Шукшин, - исследовать характер человека-недогматика, человека, не посаженного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естествен. Но у него всегда разумная душа...».

Шукшин не пытается эстетизировать или идеализировать своих чудаков, он не просто проявляет интерес к разнообразию человеческих характеров, сложности человеческой натуры. Шукшин как бы старается оправдать, «легализовать» поведение, кажущееся странным, ненормальным. Его чудаки несут в себе как духовную неудовлетворенность советских людей, так и извечную русскую национальную тоску по смыслу человеческой жизни.

Как правило, герои Шукшина - это неудачники. Но их неудачливость, житейская несостоятельность — это своего рода принцип, жизненная позиция.

Герой рассказа «Чудик» и его брат не поняты собственными женами и окружающими людьми. Желая угодить невзлюбившей его снохе, Чудик разрисовывает детскую колясочку, чем вызывает ярость женщины, выгоняющей его из дома. Непритязательная попытка внести красоту в дом, где живут злость и раздражение, кончается очередной неудачей. Но интересен финал рассказа, когда Чудик, проделавший такой далекий путь к брату ради двух дней столь плачевно закончившегося гостевания, возвращается в родную деревню: «Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле - в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко: Тополя-а-а, тополя-а-а... С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужи; в них вздувались и лопались пузыри. В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал. Звали его - Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал стать шпионом».

Сколько доброты, детскости, почти юродивой незлобивости; сколько простой радости бытия в герое рассказа!

Сюжет рассказа «Микроскоп» кажется сперва смешным анекдотом. Герой его, простой столяр Андрей Ерин, покупает микроскоп, который достается ему дорого: сперва он говорит жене, что потерял деньги, и, выдержав атаку вооруженной сковородником женщины, работает сверхурочно целый месяц; затем приносит в дом микроскоп, сказав, что это премия за ударный труд. Принеся микроскоп, он начинает изучать все: воду, суп, пот - и всюду находит микробов. Его старший сын-пятиклассник увлеченно занимается «исследованиями» вместе с отцом, и даже жена проникается к нему некоторым уважением («Будешь, дорогуша, с ученым спать...» - говорит ей герой, внезапно из придавленного агрессивной супругой безгласного «подкаблучника» превращающийся в «крикливого хозяина» в доме, а «Зое Ериной ... лестно было, что по селу говорят про ее мужа - ученый»).

Желая найти какое-нибудь универсальное средство, чтобы спасти мир от микробов, этот малограмотный рабочий мужик проводит свое свободное время не за бутылкой, а за микроскопом вместе с сыном, и оба они абсолютно счастливы. Внезапно жена узнает правду о происхождении микроскопа. Во избежание очередного столкновения со сковородником, герой убегает на ночь из дома, а вернувшись, узнает от сына, что жена отправилась в город продавать микроскоп в комиссионный магазин, чтобы купить шубки младшим детям. Конечно, герой понимает, что это гораздо разумнее... Но что-то случилось с его душой. «Продаст. Да... Шубки надо. Ну ладно - шубки, ладно. Ниче-го... Надо, конечно...» - таким неубедительным самовнушением героя заканчивается рассказ, сюжет и герой которого уже не кажутся забавными.

Рассказ «Обида» начинается с обыденной житейской ситуации, но важность ее заявлена первой строкой рассказа: «Сашку Ермолаева обидели». Но герой рассказа ведет себя не так, как «нормальные люди»: он не «проглатывает» молча обиду, не выплакивает ее близким, не обижает в ответ обидчика, а пытается объяснить людям их неправоту, пытается понять, почему они так поступили, и показать им, что так поступать нехорошо. Как точно заметил И. Золотусский, «герой Шукшина всегда на страже... собственного достоинства, которое для него дороже всего»⁹. Странная всеобщая глухота, неоправданная агрессивность «стенки из людей» постепенно доводит его до того состояния, в котором можно совершить преступление, вбить свою правду молотком в голову человеку, который не слышит слов. Вопрос, который мучает героя больше всего: «Что такое творится с людьми?» Обида заставляет его «ставить на попа самый смысл жизни», и это характерно для рассказов Шукшина, в которых бытовая мелочь вырастает до бытийности.

Они все очень разные - эти люди, герои большого романа о России. Ищут, бьются головой о стену, разрушают и возводят храмы, запивают, стреляются, поют от радости под парным дождиком, прощая людям случайные и нарочные обиды, ласкают детей и мечтают совершить что-то значительное. Но главное - все они выламываются за рамки организованного существования, в котором «все люди живут одинаково».

Стиль

Шукшин - мастер короткого рассказа, выработавший свой собственный неповторимый стиль. Рассказы написаны по-разному: динамичный, «кинематографичный» рассказ «Волки», в центре которого - захватывающий эпизод, экстремальная ситуация; неторопливый сказ «Мастер», описывающий хождения героя за правдой; изложение бытового эпизода в рассказе «Крепкий мужик». И все-таки есть между ними что-то общее. Ведь за ними - за их стилем, построением - стоит неповторимая личность их автора, писателя Василия Шукшина. Сам Шукшин говорил об искусстве рассказа: «Вот рассказы, какими они должны быть:

Рассказ-судьба.

Рассказ-характер.

Рассказ-исповедь.

Самое мелкое, что может быть, это рассказ-анекдот». Рассказы Шукшина отличаются лаконичным стилем, без “красивостей” и лирических отступлений.

В рассказе, как в любой эпической форме, должен быть сюжет. Но для Шукшина сюжет - это характер персонажа. «Будет одна и та же ситуация, но будут действовать два разных человека, будет два разных рассказа - один про одно, другой совсем-совсем про другое.» Значит, Шукшин пишет свой рассказ не ради того, чтобы рассказать забавный анекдот или интересную историю. Главное для него - характер героя, который через этот эпизод раскрывается читателю. В основе рассказа лежит случай, который может быть как выходящим за рамки повседневной жизни - разрушение церкви, нападение волков - так и самым заурядным - обидели человека в магазине, или решил муж подарить жене сапожки, или поехал человек навестить брата в другой город, да не поладил с его женой... Важно, чтобы в этом эпизоде проявился человеческий характер.

Не менее важна для писателя речь персонажей. Большую часть его рассказов занимает диалог. В диалоге герои пытаются найти понимание друг у друга, хотя им порой бывает очень трудно выразить себя.

Например, обратим внимание на то, как разговаривают Семка Рысь и Игорь Александрович в рассказе «Мастер». Они как будто говорят на разных языках, потому что ценят разные вещи. Для Семки важна прежде всего красота - бескорыстная и бесполезная. А для Игоря Александровича важно, копия это или подлинник, представляет церковь историческую ценность или нет. Поэтому он и говорит, что «обманулся».

Диалоги в рассказах Шукшина часто превращаются в своего рода интеллектуальный поединок (несмотря на то, что герои его - отнюдь не интеллектуалы). Героям важно утвердить себя в мире, и зачастую они делают это в споре. Так тоже проявляется русский национальный характер, с его склонностью к философскому осмыслению жизни.

Язык шукшинских героев изобилует просторечными выражениями. Герои говорят так, как в жизни говорят простые деревенские люди. Но особенность рассказов Шукшина в том, что авторская речь тесно сплетается с речью персонажей (например, в предложении «Шурыгин хотел еще как-нибудь обозвать дуру продавщицу...», написанном от лица автора, звучит, конечно, голос Шурыгина - именно для него продавщица «дура», а не для Шукшина), и язык автора тоже разговорный, народный, только ему удается «высказать себя» отчетливее, чем персонажам. Такое слияние авторской речи и речи персонажей характерно для сказа. Так написан «Левша» Н. С. Лескова, так написаны рассказы М. Зощенко, как бы «спрятавшегося» за своих героев. У Шукшина автор тоже часто оказывается скрыт за героем. Но внимательный читатель обязательно заметит его присутствие, его отношение к своим персонажам.

Во многом рассказы Шукшина близки кинематографу. Не даром же их автор учился у Михаила Ромма! Абзацы в его рассказах можно сравнить с кадром в кино: новый абзац - новый кадр, а диалоги - двигатель сюжета. Поэтому очень часто абзац состоит из одного предложения - в этом есть какая-то кинематографическая динамика текста. Например, в рассказе «Волки»:

«- От сука! - изумился Иван. И встал.

Милиционер тоже встал.

- Бросьте вы! Пошли, Иван...

- Таких возбудителев-то знаешь куда девают? - не унимался Наум.

- Знаю! - ответил Иван. - В прорубь головой... - И шагнул к тестю.

Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы. На улице остановились, закурили.

- Ну не паразит ли. — все изумлялся Иван. — И на меня же попер.»

Точка после «Изумился Иван» словно знаменует переход от крупного плана (лицо Ивана) к среднему (фигура его, медленно встающего из-за стола). «Милиционер тоже встал» — это уже новый кадр. «Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы» и «На улице остановились, закурили» - тоже отдельные кадры с переменой места действия.

В рассказах Шукшина мало описаний. Он очень лаконичен, начинает сразу с сути дела (в рассказах часто отсутствует вступление), внимателен к деталям, которые помогают в нескольких словах показать характер человека. Портреты героев он дает одним-двумя штрихами.

Например, в рассказе «Мастер» скупые и выразительные портретные детали помогают читателю представить Семку, попа, митрополита, Игоря Александровича:

«Длинный, худой, носатый - совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце... И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она - в руках. Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они - ровные от плеча до лапы, словно литые. Красивые руки. Топорик в них - игрушечный»; «крупный, седой старик, с неожиданно тоненьким голоском»; «молодой еще мужчина, красивый, с волнистой черной шевелюрой на голове и с ямочкой на подбородке».

Так же выразительны концовки рассказов Шукшина. Рассказ зачастую обрывается без окончательного разрешения конфликта. Мы можем только догадываться о том, как дальше сложатся отношения Шурыгина с односельчанами («Крепкий мужик») или Ивана Дегтярева с тестем («Волки»).

Рассказанные Шукшиным эпизоды вливаются в общий поток его эпоса, его размышления о русском человеке, о смысле человеческой жизви, о том, как жить по совести.

Итак, произведения Шукшина, объединены единым жанром (рассказ), индивидуальные особенности писателя, осмыслить художественную деталь, её связь с другими деталями и текстом в целом, а также видеть конкретно-историческое и символическое значение его литературных образов.

Художественные приёмы

Раскрытию этой мысли автор подчиняет и свои художественные приёмы.

1. Обилие прямой речи, диалогов — средство раскрытия внутреннего мира героев (не со стороны, а изнутри).

2. Писатель точно воссоздаёт стихию языка персонажей, фиксирует их образ мышления.

3. Слово у Шукшина становится ёмким и многозначным.

4. Связь творчества В.Шукшина с традициями русской литературы.

Через всё творчество В.Шукшина проходит тема русской женщины - крестьянки, труженицы, матери. В ряде рассказов показаны известные ему деревенские женщины, прожившие тяжёлые военные годы, потерявшие мужей, состарившиеся в нужде и заботах, нередко покинутые своими детьми, уехавшими в город. И в ряду этих женщин на первом месте стоит его мать, судьба которой в этом плане вполне типична.

В публицистических заметках “Вот моя деревня...” В.Шукшин пишет:

“Вот моя деревня... Вот мой дом родной... А вот моя мать... Дважды была замужем, дважды оставалась вдовой. Первый раз овдовела в 22 года, второй раз в 31 год, в 1942 году. Много сил, собственно, всю жизнь отдала детям. Теперь думает, что сын её вышел в люди, большой человек в городе. Пусть так думает. Я у неё учился писать рассказы.

Вот тётки мои:

Авдотья Сергеевна. Вдова. Вырастила двух детей.

Анна Сергеевна. Вдова. Вырастила пятерых детей.

Вера Сергеевна. Вдова. Один сын.

Вдовы образца 1941-1945 гг.

Когда-то они хорошо пели. Теперь не могут. Просил - не могут. Редкого терпения люди! Я не склонен ни к преувеличениям, ни к преуменьшениям национальных достоинств русского человека, но то, что я видел, что привык видеть с малых лет, заставляет сказать: столько, сколько может вынести русская женщина, сколько она вынесла, вряд ли кто сможет больше, и не приведи судьба никому на земле столько вынести. Не надо”.

Авторский подход в показе русской женщины-крестьянки уходит своими корнями в русскую классику (Например, Некрасов «Кому на Руси жить хорошо»): русская крестьянка стройна и красива, талантлива и в песне, и в пляске, трудолюбива, материнство и забота о детях - неотъемлемая часть её сущности. Но, к сожалению, личная судьба, обстоятельства жизни, социально-исторические причины не дают ей возможности полностью осуществиться. И она мужественно, скромно и просто проходит через все превратности своей тяжёлой доли, сохраняя духовное богатство.

Рассказ “Ванька Тепляшин”

Герои – простые, бесхитростные люди деревни. Автор находит в них много нового, неизвестного, глубинного. Его типичный герой – человек чудаковатый, душевный, отзывчивый в радости и беде. Таков и Ванька, один из шукшинских “чудиков”.

На первый взгляд может показаться, что этот рассказ о больнице. Но нет, главное - отношения людей между собой, а особенно сына и матери – тёплые, мягкие, любовные; он – защитник старой женщины, он не позволяет ей унижаться, так как остро реагирует на зло и несправедливость, живёт по велению своего доброго сердца. В больнице он тоскует, хотя рядом люди, с которыми он разговаривает, иногда шутит.

Вот как автор говорит о встрече с матерью. “Каково же было его удивление, радость, когда он в этом (городском) мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.

- Мама идёт! – закричал он всем в палате радостно.

Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись”.

И ещё один фрагмент, говорящий об отношении сына к матери. “Ваньку впервые поразило, - он обратил внимание, - какой у матери сделался жалкий голос, даже какой-то заученно – жалкий, привычно – жалкий … . И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать: - Помолчи, мам.

И в конце рассказа, когда они уходят из больницы, он опять говорит ей: - Ещё одно тебе скажу: не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?.. Слушать стыдно.

Ванька Тепляшин говорит: “Человеком надо быть, а не сшибать полтинники”. Человеческие отношения нельзя определять деньгами. Это ненормально с точки зрения его морали, хотя другие мужики из больничной палаты предлагали этот способ решения проблемы, уверенно считая его наиболее результативным. И тот же Евстигнеев, который помогал вахтёру ловить Ваньку, выдавая одежду, с запоздалым укором негромко сказал: - Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и всё – никакого шуму не было бы. Молодёжь, молодёжь …

Ванька ничего не стал объяснять Евстигнееву. Он спешил к плачущей матери.

Автор замечает, что он “наладился тосковать”. У Шукшина, да и вообще в жизни, тоска – удел людей честных, со сложной внутренней организацией, хотя на вид они просты. И глагол “наладился” точно определяет тот факт, что эта тоска стала постоянной. А вот когда после конфликта Ванька принял решение уехать, он сразу успокоился, помчался в палату, чтобы собрать вещи. Потом автор пишет, что ему становилось легче и легче. А когда он прощался, то сделал это весело, пожелал всем здоровья, даже вахтёру, который обидел мать, сказал: “Будь здоров!” и с лёгкой душой поскакал вниз.

Глаголы, рисующие действия Ваньки: помчался, поскакал. Так он спешил к матери, торопился домой из чужого ему города.

Ванька прост, бесхитростен, речь полна таких слов, как: хлобысь, шваркнуло, фифочка, соскочить с зарубки, сцапать, загогулина (о вахтёре). Это не только просторечия. В них и смысловая точность в выражении действий, в характеристике, и удивительная образность. Искренность и простоту Ваньки автор выразил ещё и такими словами: “…он и врать-то не умеет. Это ведь тоже уметь надо”.

Ванька Тепляшин – натура тонкая, наблюдательная. Может, потому и город он не принял – чужой он для него. “Стоял он часами у окна, смотрел, как живёт чужая его уму и сердцу улица. Странно живёт: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте”. Сказано коротко, но точно.

У него постоянно возникают конфликты с окружающими людьми, потому что он искреннее, честнее других, у него свои мерки, хотя он нигде не философствует, он просто живёт, не завидуя, не хитря, не интригуя, не декларируя свои принципы.

Имя Иван в переводе “Благодать Божия”. Иван, Иванушка – герой народных сказок, это умелец, человек простой, но не однозначный, из сложных ситуаций выходит молодцом благодаря своей смекалке, находчивости. Часто из трёх сыновей он самый ответственный, надёжный. Уменьшительное Ванька делает его проще, ближе. А фамилия явно говорящая о душевной щедрости, теплоте. В сочетании имени и такой фамилии – надёжность и гарантия добрых отношений.

Интересно наблюдать за речью автора, когда он даёт характеристику вахтёру: деревянно прокуковал, трижды отстукал, а прилагательное красноглазый употреблено на двух страницах 20 раз.

Вывод: перед нами не просто неприятный человек, а казённая душа, которая, если и пойдёт на уступку, то только за деньги. На первый взгляд может показаться, что он рьяно выполняет свою службу, а на самом деле – полное равнодушие к человеку, неспособность понять радость одного и горе другого. Шукшин нашёл очень точные глаголы: отстукал, прокуковал.

Доказательства динамичности повествования, то есть наличие и даже обилие простых предложений. Вот один из примеров. “…Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не давал себя схватить… Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повёл. Он очень расстроился”.

Точно так же выглядит рассказ Ваньки: предложения короткие, картина яркая. Всё это говорит о таланте рассказчика, который живёт в нём и не претендует на что-либо. Вот как звучит его рассказ.

“Лёд впереде уже от так от горбатился – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине.

Он не врёт, но больные не верят: “Ты прямо, как это… как в баню попал: “вылез, начинаю осматриваться”. Меньше ври-то”. Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.

Вот так эмоциональный рассказ характеризует самого рассказчика и автора, который нашёл для него и слова, и интонацию.

Рассказ «Мастер»

Герой рассказа Семка Рысь представлен в первых же строках двумя определениями: «непревзойденный столяр» и «забулдыга». Все полученные за счет своего мастерства «левые» деньги Семка пропивает, и, возможно, в этом причина того, что «непревзойденного столяра» в деревне называют уменьшительные именем Семка, не оказывая мастеру должного уважения. Семка непонятен людям: ведь он не пользуется своим мастерством для того, чтобы обогатиться, достигнуть прочного положения в жизни. «У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!... Ты бы как сыр в масле катался, кабы не пил-то. - А я не хочу как сыр в масле. Склизко».

В чем же причина семкиного пьянства? Сам он объясняет это тем, что, выпив, он лучше думает про людей: «Я вот нарежусь, так? И неделю хожу - вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас...Тьфу!»

Душа героя ищет добра и красоты, но неумело.

Но вот внимание его привлекает давно заброшенная талицкая церковка. Шукшин употребляет здесь слова «стал приглядываться». Не вдруг, не сразу, а постепенно, ведя от интереса и удивления к нежному, просветленному чувству, завораживает талицкая церковь душу героя той подлинной красотой, бесполезной и неброской, над которой не властно время. Это удивительное здание: легкое, изящное, овеянное лирической задумчивостью... Очарование его - в благородной простоте и безупречности пропорций, в мягкости линий и целомудренной сдержанности формы: ничего лишнего, броского, никаких дополнительных украшений. Отраженное в воде, окруженное зеленью, оно ясно вырисовывается на фоне неба, то сливаясь с ним, то облаком спускаясь на землю...Именно такая неброская, одухотворенная красота и поразила Семку Рыся в талийкой церкви: «Каменная, небольшая, она открывалась взору - вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу... По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышение, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь - внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей. В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. <...> Казалось бы, - две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, - какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно... Чебровскую видно было за пять километров - на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу». Поэтому кажется она Семке особенно человечной, задушевной

О чем же думал Семка, глядя на церковь? «Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица - столько лет стоит! - молчит. <...> Кому на радость? Давно уже истлели в земле строители ее, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе - на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое - красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа.»

Это удивление, переживаемое героем, сродни тому ощущению праздника — раскрепощения и всплеска души, - необходимость которого так остро осознавалась Шукшиным. Обнаруженный Семкой прикладок разрушает жесткость прямых углов, зрительно расширяет пространство церкви, выводит его «за рамки» обычной конструкции. Так же и герои Шукшина всегда ищут возможности вырваться душой за жесткие рамки прямоугольников, в которые заталкивает их жизнь.

Чем же вызвано желание Семки отреставрировать церковь? Почему его так поразил блестящий отшлифованный камень на восточной стене? Семке показалось, что он проник в замысел мастера, оставшийся неосуществленным. На минуту он как бы слился душой с неизвестным зодчим и захотел доделать задуманное им. К тому же он представил себе, как еще красивее и необычнее станет преображенная его руками церковь с отшлифованной восточной стеной. Эти два момента и подчеркивазт Шукшин, когда пишет о Семке: «обеспокоенный красотой и тайной».

Семка обращается за помощью - сперва к церкви, затем в облисполком, — но всюду получает отказ. У служителей культа — потому что нельзя открыть в Талице новый приход, а в исполкоме — потому что, как оказалось, здание не представляет «исторической ценности», являясь поздней копией храма Покрова на Нерли.

Получается, что и митрополит, и просвещенный чиновник сходятся в одном: они смотрят на талицкую церковь с утилитарной точки зрения, взвешивая ее культовую или историческую ценность. И никого не волнуют духовность и красота.

Игорь Александрович говорит Семке, что обманулся так же, как и он. Но разве Семка обманулся? Он иначе смотрит на церковь, поэтому и продолжает упорствовать: «Надо же! Ну, допустим - копия. Ну, и что? Красоты-то от этого не убавилось».

Семка пытается обратиться еще и к писателю, которому когда-то отделывал кабинет под избу XVI века (характерная черточка, вроде серебряного лаптя на столе у Павла Петровича Кирсанова), но тот оказывается скрытым где-то за кулисами домашнего скандала.

Для Шукшина принципиально важно, что герой идет именно к этим людям - священнику, писателю, представителю власти - и не получает от них поддержки. Ведь все они - своего рода пастыри народа. И эти пастыри оказываются не в силах спасти разрушающиеся духовные ценности, доверенные им. Ведь в небрежении находится храм, а храм - это душа народа, опора его нравственности.

Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер, кого имеет в виду Шукшин: Семку или неизвестного древнерусского зодчего? Такое название, во-первых, говорит о единстве, слиянии душ Семки и безымянного создателя церкви, общности их идеалов, нравственных и эстетических, которой не мешает разделенность во времени; во-вторых, подчеркивает обобщающий смысл слова «мастер» как созидательного начала в человеке.

Почему же Семка перестал ходить к талицкой церкви? Шукшин говорит об этом так: «Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по деревне вели невиданной красоты девку... Все на нее показывали пальцами и кричали несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица посмотрела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в сторону и разобъяснили, что девка та - такая-то растакая, что жалеть ее нельзя, что... И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруганной красавице взглянуть нет сил - совестно. И Семка, все эти последние дни сильно загребавший против течения, махнул рукой...».

И течение обыденной жизни, против которого устал загребать Семка, неизбежно выносит его... «к ларьку»: «Он взял на поповские деньги "полкилограмма" водки, тут же осаденил...» Семка опять пьет, чтобы уйти от злобы: злобы на людей и на самого себя, бессильного и даже совестящегося отстоять «поруганную красавицу».

Но уже по тому, как зло реагирует Семка на все, что произошло, как обходит он стороной талицкую церковь, чтобы не бередить раны, можно понять, что чувство красоты по-прежнему живет в нем, только теперь он пытается спрятать его от людей.

Невольно напрашивается здесь параллель с другим известным литературным героем - лесковским мастером Левшой. Перекликаются судьбы этих героев - талантливых умельцев из народа, которых течение жизни неизбежно влечет к гибельной бутылке; перекликаются их характеры. И сами стилистические особенности шукшинского рассказа, больше похожего на сказ, заставляют вспомнить манеру повествования Лескова.

Однако этот сам по себе глубоко драматичный рассказ до конца раскрывается читателю только в сопоставлении с другими произведениями Шукшина, прежде всего с рассказом «Крепкий мужик», с которым он образует своего рода диптих. Рассказы эти связаны между собой и сюжетно (мечта о реставрации церкви и ее разрушение), и пониманием храма как нравственной опоры и души народа, и полярным сопряжением образов главных героев, двух полюсов - созидания и разрушения — в природе человеческой и в русском национальном характере.

В рассказе «Мастер» мы легко находим заложенное потенциальное зерно коллизии «Крепкого мужика»: «Умеешь радоваться - радуйся, умеешь радовать - радуй... Не умеешь - воюй, командуй или что-нибудь такое делай - можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита - дроболызнет, и все дела. Каждому свое».

В чем же причины поступка бригадира Николая Шурыгина, уничтожающего церковь без чьего-либо приказа и без какой-либо корыстной цели? Чем она ему помешала? Что заставляет его идти против всех, обрекая себя на одиночество: ведь за церковь вступилось все село, и разрушение ее рассорило его со всеми, даже с собственной семьей? Зачем? Почему? Причин, мотивов несколько.

Во-первых, удовольствие от того, что можно распоряжаться, почувствовать себя большим начальником, к которому окружающие относятся со страхом и почтением: «Сперва Шурыгин распоряжался этим делом, как всяким делом: крикливо, с матерщиной. Но когда стал сбегаться народ, когда кругом стали ахать и охать, стали жалеть церковь, Шурыгин вдруг почувствовал себя важным деятелем с неограниченными полномочиями, перестал материться и не смотрел на людей - вроде и не слышал их и не видел».

Во-вторых, он мечтает оставить по себе память, пусть геростратову, но славу: «Вырастут, будут помнить: при нас церкву свалили. Я вон помню, как Васька Духанин с нее крест своротил. А тут - вся грохнулась. Конечно, запомнят. Будут своим детям рассказывать: дядя Коля Шурыгин зацепил тросами и...» И, наконец, Шурыгину просто некуда девать силы. Недаром в конце рассказа возникает аллюзия: «Шурыгин уважал быструю езду», заставляющая вспомнить не только гоголевскую птицу-тройку, но и вообще представление о необузданном и стихийном русском характере («Конь несет меня лихой, - А куда? Не знаю!» — сказано в глубоко символичном стихотворении Алек-сея Толстого). По сути дела, это и было первой причиной, толчком: Шурыгин свалил церковь, так сказать, «от нечего де-лать». Мужик-то крепкий...

Подобных примеров достаточно в российской истории. Вспомнить хотя бы разрушение храма Христа Спасителя в Москве. Храм этот был построен на народные деньги, собранные по всей России, и разрушен в советское время; и разрушение это оказалось заснятым на кинопленку - день за днем, шаг за шагом. Гордились что ли?

Тема храма - особая у Шукшина. М. Геллер пишет о шукшинском герое-рассказчике: «Он ищет веру. Поэтому так строг он к верующим, ему все кажется, что люди верующие - верят не по-настоящему, притворяются. Ему нужна вера всеобъемлющая, а главное - совершенно бескорыстная, не вызванная, например, страхом перед смертью, которая, как кажется правдолюбцам Шукшина, часто побуждает обращаться к Богу. Символом веры становится в рассказах Шукшина церковь. Если о Боге, о вере «странные люди» выражаются недоверчиво, иногда иронически (с обязательной для советской литературы иронией), о церкви говорят они с любовью и восхищением»⁶. Храм у Шукшина, таким образом, - символ веры не обрядной, ритуальной, а веры идеальной, в поисках которой находятся его любимые герои.

Характерно, что и созидатель Семка Рысь, и разрушитель Николай Шурыгин оказываются у Шукшина стоящими особняком, не понятыми и не принятыми другими людьми, ибо они представляют собой крайние проявления, два полюса «национального характера». Оба они - герои «стихийного образа жизни», выламывающиеся из обыденности, только стихийность Шурыгина разрушительна, а стихийность Семки направлена на добро. Последний вариант встречается у Шукшина значительно чаще.

Рассказ «Срезал»

В свободное время Глеб Капустин развлекался и мужиков развлекал тем, что “срезал”, “осаживал” деревенских выходцев, добившихся разных степеней жизненного успеха, когда они приезжали в деревню. “Срезал” он и очередного “знатного” гостя, кандидата наук Журавлёва. Так зачем же мужики водят Глеба к знаменитостям? Получают ли они какое-то удовольствие от того, что их деревенский, свой, может срезать любого приезжего, учёного? В критике, как правило, осуждается Глеб, что, конечно же, имеет основания. Он жесток, а “жестокость никто, никогда, нигде не любил ещё”, как замечает Шукшин.

Но и кандидат Журавлёв оказывается не на высоте. Ни стал бы истинный интеллигент откровенно и снисходительно посмеиваться над Глебом, а потом довольно грубо “тыкать” ему”.

Через всё творчество Шукшина проходит резко отрицательное отношение к псевдоинтеллигенту, человеку полукультурному, самонадеянному. Стоит вспомнить слова другого героя. “И возьми даже своих учёных людей – агрономов, учителей: нет зазнавитее человека, чем свой, деревенский же, но который выучился в городе и опять приехал сюда. Ведь она же идёт, она же никого не видит! Какого бы она малого росточка ни была, а всё норовит выше людей глядеть” – это говорит не жестокий Капустин, а весьма симпатичный и тишайший Костя Валиков в рассказе “Алёша Бесконвойный”.

Мысль эта близка Василию Шукшину. Вот, что он писал: “Начнём с того, что явление это – интеллигентный человек – редкое. Это – неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда требуется – для созвучия – “подпеть” могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса: “Что есть правда?”, гордость... И – сострадание судьбе народа неизбежное, мучительное. Если всё это в одном человеке, – он интеллигент. Но и это не всё. Интеллигент знает, что интеллигентность – не самоцель”.

Легко посмеяться над “демагогом” Глебом Капустиным и осудить его, но ведь и этот образ, как и весь рассказ в целом, неоднозначен. Глеб, разумеется, не только не симпатичен, но и попросту вреден...

...Так что же движет Глебом Капустиным, почему взял он на себя такую неблагодарную роль, да ещё считает, что делает благородное и нужное дело – ставит “выскочек” на свои места? Может быть, он ревнует к тем людям, что каким-то образом прославились, не так давно ещё ничем не выделялись из среды земляков, а прошло время, они – полковники, лётчики, кандидаты наук, врачи, ведущие инженеры, корреспонденты и так далее, а он по-прежнему работает на пилораме? Ревнует к славе их, завидует ей, а потому всячески стремится принизить авторитет “знатных людей” в глазах земляков?

Нет, не ревность всё-таки и не зависть толкают Глеба Капустина “срезать” знатных людей. Было бы так – мужики, хоть им и весьма трудно судить об основательности, качестве его “вопросов и ответов”, давно бы это почувствовали и сделали-таки “укорот” “начитанному и ехидному” Глебу.

А они – напротив: чуть приехал в деревню Новую кто-нибудь из “знаменитых”, бегут к Капустину домой, без него в гости к приезжему земляку не идут...

...Да, кандидаты Журавлёвы, как и полковник, который перепутал фамилию генерал-губернатора Москвы 1812 года, не заслужили подобного к себе отношения. Но были, видимо, в деревне Новой до этого визитёры, которые вели себя высокомерно, относились к окружающим с пренебрежением, сами того не замечая, они противопоставили себя сельским жителям, чрезмерно выпятили своё “я”, чем глубоко оскорбили многих своих земляков, их гордость, чувство личного достоинства. Такого рода обида, возможно, и толкнула Глеба однажды на спор...

...И тогда Глеб решил, что лучшая защита – нападение. Он не только не успокоил некогда оскорблённое чувство собственного достоинства, но и ещё всячески разжёг внутри себя эту обиду, перенёс её на всех приезжающих “знатных людей”, не разбирая уже ни правых, ни виноватых...

Рассказ “Срезал” можно прочитать также как рассказ автобиографический. Вплоть до 1974 года находились в Сростках свои глебы капустины, которым казалось, что Шукшин оторвался от корня, “много о себе понимать стал” и что надо при случае “поставить его на место”. Он и соответствующие письма по московскому адресу получал (не позорь нас... и так далее), и всяческие колкие недомолвки, “шпильки”, когда бывал на родине, вынужден был выслушивать. Так, один знакомый пытал его ехидно: “Слыхал я, тебе заслуженного деятеля дали, а что ж не народного артиста – не взошёл?..” А когда Шукшин поделился однажды мыслью, что хорошо бы ему вернуться на Алтай навсегда, тот же знакомый “обеспокоенно” спросил: “Что же, Васька, выходит, не получилось у тебя в Москве-то? Ну-ну...”

Конкретного Глеба Шукшин всё же не “осудил”, хотя и не “оправдывал”... он постарался его понять. Более того, некоторые собственные выстраданные мысли он вложил в уста этого персонажа. “Мы тут тоже немножко... “микитим”, – кричит Глеб кандидатам Журавлёвым. – И газеты тоже читаем, и книги, случается, почитываем... И телевизоры даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг ни от КВН, ни от “Кабачка “13 стульев””. Спросите почему? Потому что там – та же самонадеянность. Ничего, мол, всё съедят. И едят, конечно, ничего не сделаешь. Только не надо делать вид, что все там гении. Кое-кто понимает...”

Характерная особенность Шукшина-художника – доверять свои мысли, порой заветные, сокровенные, самым разным своим героям, и совсем не обязательно тем, на чьей стороне будут объективно симпатии читателя.

Василия Макаровича Шукшина, как художника, задевали любые жизненные проявления, он не делил увиденное и услышанное на основное и побочное, а считал, что все, существующее в жизни человека, важно и заслуживает того, чтобы перейти на страницы рассказов и в кадры фильмов. Он никогда не искал материал для творчества специально, он жил, как все. Но там, где большинство равнодушно скользили глазами — ничего интересного, пожимали плечами — ничего особенного, слушали вполуха — банально, скучали — как тянется время — там, именно там Василий Макарович видел и слышал и интересное, и особенное, и значительное, и умное, и веселое, и печальное. Самая текучка жизни давала ему “сюжеты” и характеры.

В рассказе “Срезал” - привычная для Шукшина деревенская обстановка, виденные неоднократно его мужики, неторопливо беседующие на завалинке или в сельской избе, но как меняется характер главного героя, его цели и авторская интонация. Обычно его герои — чудики, решающие глобальные, мировые проблемы. Их не интересует собственный неустроенный и убогий быт. Автор повествует о них с легкой теплотой, юмором. Здесь же все иначе. Его герой, Глеб Капустин, “начитанный и ехидный” мужик.

Свою неустроенность и неудовлетворенность жизнью Глеб вымещает на земляках, достигших определенных результатов в жизни. “И как-то так повелось, что когда знатные приезжали в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ — слушали какие-нибудь дивные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался;— тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знаменитого гостя”. В этом рассказе мы не слышим мягких, ироничных и теплых интонаций автора. Нет, он не высказывает впрямую своего отношения к герою, но чувствуется его неприязненное отношение к нему, граничащее с презрением. Откуда такое злобное отношение к людям, достигшим успеха, сделавшим в жизни чуть больше тебя? Глеб “типичный демагог-кляузник”, хотя не написал ни одного анонимного письма, по его собственному признанию. Но его желание “растоптать” успешных людей смешать их с грязью, чтобы не высовывались, знали свое место, вызывает резкое неприятие автора. Шукшин рассуждает, вернее, дает почву для рассуждения на тему: посредственность агрессивна и потому вредна и опасна. Глеб немного начитаннее окружающих, вернее, он нахватался верхушек, отдельных фраз. Он бросается громкими и непонятными словами: “натурфилософия”, “стратегическая философия”, он спутал науку лингвистику с философией — “филфак” принял за философский факультет. Но это ему не важно. Он считает себя вправе унижать людей только за то, что живут в городе, достигли определенного положения, “посмели” приехать в деревню на такси. Его мелкое самолюбие тешится, когда земляки говорят: — Срезал ты его... И в ответ звучит почти сакраментальная фраза Глеба: “Ничего, это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя...” — и все... а дальше читателям открывается простор додумать, почему это Глеб решает, кому что полезно?

Шукшин выступает здесь против любой косности, давления на человеческую личность. Для Василия Шукшина величайшей целью литературы, искусства было помогать человеку понимать самого себя, развивать способности и веру постичь истину.

“Ноль - ноль целых”

Неприемлемы для писателя бюрократически равнодушное отношение к людям, к человеческим нуждам и запросам, казёнщина, формализм.

По-разному можно отнестись к шофёру Кольке Скалкину: он и грубоват, и любит выпить, и в известной степени “летун”. Но он живой человек, у которого своя судьба, своё достоинство, а не ничтожная административная единица, каким его воспринимает бюрократ Синельников. А вот сам “кадровик” пугающе бездуховен: “средней жирности человек, с коротким, лоснящимся лицом”, смотрит на людей “безразлично, вяло, без всякого интереса”, и голос у него – ровный и унылый, “коровий”. Внешняя характерность в данном случае служит средством сатирического заострения определённых внутренних свойств. (Можно задать вопросы: По какому поводу разгорелся сыр-бор? Можно ли оправдать поступок Кольки? В чём смысл конца рассказа?)

Трудно понять логику Синельникова, который устало и равнодушно издевается над Колькой, поучает его, грозит, оскорбляет. В результате обсуждения выясняется, что никакой реальной силы у Синельникова нет. Власть, которой он пользуется, минутная, и он восторженно и жадно упивается ею. Горячась, Скалкин по-своему хамит: обливает Синельникова чернилами. Это, конечно, не решение вопроса, но оставаться равнодушным к хаму, который рассчитывает на безнаказанность, тоже нельзя.

«Обида»

Обидели Сашку Ермолаева: “несгибаемая” продавщица приписала ему какой-то пьяный скандал в магазине, а он там и не был. Опять хамство. “Это при дочери его так! Но он не знал, что делать”. Почему? А тут и очередь поддержала продавца – все спешат, некогда: “Да хватит там: был, не был! Отпускай!” Особенно один, пожилой, в шляпе, старается: “Хватит! Не был он в магазине! Вас тут каждый вечер – не пробьёшься. Соображают стоят. Раз говорят, значит, был”. Чем объяснить такую реакцию покупателей? “Что за проклятое желание угодить продавцу, чиновнику, хамоватому начальству?! Угодить во что бы то ни стало”. Обыденное житейское столкновение, безразличные плоские реплики вызывают в герое рассказа живую, непримиримую реакцию, подводят к размышлениям о природе человеческого хамства, равнодушия и вообще о человеческой жизни: “Что такое творится с людьми?”, “Как же он жил? Что делал в жизни? Может, он даже и не догадывается, что угодничать – никогда, нигде, никак – нехорошо, скверно?..”

Наводит на размышления и конец рассказа: “...И покорно пошёл домой”.

В рассказе "Обида" речь идет об обыкновенном житейском случае, свидетелем или участником которого может оказаться каждый из нас в любую минуту: в транспорте, в магазине, в любом учреждении. Это, к сожалению, стало обыденной реальностью. Речь идет о... хамстве, обыкновенном хамстве. Сашке Ермолаеву нахамила продавщица, ее поддержала очередь. И все это в присутствии крохотули-дочки, которая еще в силу своего возраста не может понять, что случилось, но сердцем чувствует, что эти тети и дяди "плохие", они обидели ее папу. И Сашке стыдно перед дочерью за этих людей. Как поступить ему? Может, промолчать, повернуться и уйти? Как говорится, лбом стену не прошибешь, только шишки себе набьешь. А этих людей словом не переубедишь. И грубиянку-продавщицу, и людей из очереди, поддержавших ее, особенно Плаща-Чукалова. Но ведь далеко не каждый человек сможет хотя бы внешне спокойно перенести обиду. Просто не сможет. Тогда, может быть, проще на грубость ответить грубостью, отвести душу и тут же забыть о случившемся? Как говорят в народе, когда не хватает слов, помогают выражения. Но опять-таки не каждый человек может опуститься до грубости и хамства. По своему складу он не может этого. Но есть еще один аргумент — сила, к которому и решил обратиться Сашка Ермолаев. В данном случае этот аргумент — молоток. И только счастливая случайность, только вмешательство жены предотвратило катастрофу, иначе могло произойти непоправимое. В состоянии аффекта, не рассчитав силы, Сашка мог бы убить человека... А это уже самое страшное. Как потом жить дальше, зная, что ты лишил жизни пусть и плохого, но человека. Убить кого-то — это убить и большую часть своей души, самого себя. Это однозначно. Что может быть труднее и страшнее жизни с постоянным ощущением своей вины, вечными угрызениями совести? Об этом страшно даже подумать. Так как же быть? Сам автор не дает однозначного ответа, но как бы между прочим говорит: "...Ведь мы сами расплодили хамов, сами... Никто нам их на парашютах не забросил...". Значит, он оставляет решение на совести каждого из нас. Я лично в подобной ситуации просто бы расплакалась и долго не могла забыть происшедшего. А между тем беззаконие, произвол и хамство все умножаются. Мы живем среди обозленных, агрессивно настроенных, грубых людей. И грубость, к несчастью, становится как бы нормой поведения и общения. Если тебе спокойно, доброжелательно ответили, то ты воспринимаешь это не как норму, а как редкое и приятное исключение. И в этом мире зла все труднее жить каждому из нас и всем вместе. Поневоле задаешь тот же вопрос, что и Василий Макарович Шукшин: "Люди, что с нами происходит?" Да, что с нами происходит? К чему мы идем? В этом быстром ритме жизни, наверное, обязательно нужно найти минуту и вспомнить истину: "Надо человеком быть". Быть человеком...

Источник: http://soch.tom.ru/avtor/shukshin-vm