Дома нечего есть!!!

Так уж сложилось, что я один из немногих с детства бывал в гостях у этих московских родственников два-три раза в год, а то и чаще.

Поэтому, услышав слова тёти, всегда наполненные необъяснимыми эмоциями: «Дома нечего есть!», я привычно отправлялся,.откушав за ломящимся от яств столом, в магазин за буханочкой ржаного.

Потому что мой двоюродный брат идти в магазин за хлебом никогда не торопился. Он попросту на всю открывал дверку забитого аппетитной провизией и бутылками пива огромного холодильника и, с обаятельной улыбкой, подмигнув, обращался ко мне:

– Серёж, и это называется в доме нечего есть…

Дом, по правде говоря, полная чаша изобилия. О чём я тёте и говорил вполне искренне.

(Это если не упоминать об уникальных, потрясающей красоты кинжалах ручной работы, рукоять которых усыпана драгоценными камнями… Прикосновение к этим кинжалам вызывало трепет даже больший, нежели долгожданный поцелуй желанной и любимой…)

Порой же, спускаясь в лифте этого шикарного дома в центре столицы, пересекая потом прекрасный парк привычной аллеей, грешным делом, откровенно говоря, подумывал, что тёте просто нравится эта своего рода «игра». Когда я, провинциал, искренне восторгаюсь их – даже по московским меркам – благополучием. У брательника – отличная работа. И не только в плане оплаты. Он тоже в совершенстве (как и его отец) владеет несколькими иностранными языками, за плечами – МГИМО. В общем – потомственный. Очень интересный человек, эрудированный. Наши шахматные баталии нередко затягивались до утра.

Я явно видел, что тёте ласкают слух мои слова о её сыне. Однако с чёткой мысли это, собственно как и что-то иное, её не сбивало. И я с удовольствием – ну люблю я Москву! – неторопливо шагал в знакомую булочную, в которую ходил уже не один год…

…Однажды, уже в своём городе, я застрял в лифте. Дело было поздней зимой – ранней весной. В общем, был я даже в дублёнке. А лифт – совсем не из тех, что в некоторых зданиях для избранных. В которых и вентилятор есть, и даже работает он. И система подкачки воздуха, и прочие разные «навороты для круизных лайнеров». В таких лифтах, быстро взлетая на очень высокий этаж (или спускаясь с оного) даже не ощущаешь, как лифт останавливается. Словами это не опишешь, – нужно почувствовать. Короче говоря, словно бы на месте лифт стоит – только двери распахиваются через несколько секунд уже невесть на каком этаже.

Крохотная кабинка стандартного лифта, в котором я застрял, вентилятора не имела. Узенькая полоска вентиляционной решётки была под потолком. Вся забита «столетней» пылью. Когда лифт в движении – создаётся принудительный приток воздуха в кабину лифта. Но, как оказывается, когда он стоит – всё... А здесь даже уплотнительная резина на дверях не была традиционно изрезана, прилегала очень плотно.

Нажал кнопку вызова диспетчера. Женщина, поспрашивав, где лифт застрял, посокрушалась, когда поняла, что между этажами. И сказала, что вышлет механика.

Я же скомандовал себе: «Взять себя в руки! Без паники! Никаких лишних движений! Экономить кислород!»

Распахнул дублёнку. Потом скинул её и вовсе. На пол. И пиджак туда же. Расстегнул рубашку. Тусклейший свет единственной лампочки добавлял уныния. Я уже вспотел. Становилось душно. Нажал кнопку диспетчера. И на её удивлённый вопрос, что я «ещё там?» вполне искренне ответил: «а куда же я на … денусь?». С подводной-то лодки…

Диспетчер ещё раз пообещала прислать механика, утешив меня тем, что он не где-то ещё, а конкретно на моём участке. Мне повезло! И механик придёт не позднее чем через два-три часа!

Я ответил, что оплачу механику такси, пусть едет. Ибо через три часа механик мне уже может и не понадобится…

Дав себе чёткую команду, впился ногтями в уплотнительную резину створок двери лифта. Удалось чуть-чуть раздвинуть створки. Прильнул носом к образовавшейся щёлочке: потянуло живительным воздухом. Живём!

Протиснул в щёлочку кончики пальцев – их сильно сдавило. Разжать дверки дальше не поучалось. Однако и отвоёванную щёлочку я уже не сдавал! Правда и кнопку диспетчера уже нажать не мог – не стал рисковать.

Минут через тридцать-сорок по шахте лифта разнёсся сверху грохот, скрежет. И вновь тишина. Я попинал дверь и услышал:

– А, вон где ты застрял! Сейчас…

Вскоре лифт дёрнулся, немного опустился. Дверки распахнулись.

…Я вышел на улицу всё так же в расстёгнутой рубашке. Мы стояли с механиком – пожилым дяденькой – у подъезда. Он, приободрённый, рассказывал о «лифтовых случаях», с которыми ему доводилось сталкиваться за годы работы. И лишь добродушно улыбался, когда я восклицал:

– Господи, какой же воздух сладкий!!!

…После того случая я не один год и на шестнадцатый этаж поднимался по лестнице. Потому что в лифте – даже в суперлифте элитного дома мне не хватало воздуха, нечем было дышать…

…Совершенно неожиданно всплыли в памяти слова «дома нечего есть!». И я вдруг понял искренность панического ужаса тёти, пережившей в юности все дни блокады в самом Ленинграде. Это не слова были, а крик её души:

– Дома нечего есть!!!

Если не было дома хотя бы кусочка ржаного хлеба…