Городу и мiру

Отрадно сознавать, что оба слова,

из одного быв извлеченны корня,

двумя стволами разветвили крону.

Один ствол в белом небе держит книгу,

другой ствол в черном небе, белоглазый,

многоочитый ствол и многогрудый,

Идейской матери дырявые чертоги.

Держатель книги держит книгу в небе

так высоко, что ничего не видно –

она одна, а может, ее много?

Под ним земли сподручная держава

оплетена воздушными корнями,

над ними груди Реи гордо реют,

единство всех Коранов утверждая,

бюстгальтер их поддерживает дерзкий.

Гроссбухи на вершине накренились,

вот-вот и рухнет груда счетовода,

и градом всю побьет листвы корону,

но книжных корешков не дрогнет город.

А дервиша в пыли лежит старуха

и пыльной пресмыкается дорогой.

Никто уж многотомной не коснется –

ни вороха бумажныя страницы,

ни ворога подмога древоточцы.

Ее змеиной судорогой сводит.

Вершки и корешки не поделивши

грядущего, мужик и черт на грядках

сидят и судят, черт-те что городят,

рядят о смычке города с деревней.

Судьба была им, видно, скорешиться.

Они стоят под городом осадой,

они сидят под городом дружиной,

Рух-птица во древлянах новых княжит

и Гарудой с червем земным Нидхеггом

бухгалтерскому подлежит учету.