Начало

НАЧАЛО

Если бы вокруг не было свидетелей, стыду не нашлось бы места на земле.

Юкио Мисима

Война пришла неожиданно. Впрочем, она всегда приходит неожиданно, ведь признаки её наступления — верные признаки — почему-то стараются не замечать. От них отмахиваются, их стараются не видеть, все пытаются смотреть в будущее с беспримерным оптимизмом — но кому и когда это помогало?

Так же неожиданно война пришла и в славный город Краматорск — крупный серьёзный город, промышленный центр северного Донбасса. Город процветал во времена СССР, там работали пять заводов союзного значения, потом, при клятой «незалежности», всё потихоньку разваливалось и приходило в упадок, как и везде. И в этом, по большому счёту, нет ничего удивительного. В этом заключается весь так называемый украинский менталитет — вынесу с завода хоть гаечку, всё в доме лишним не будет, но ради других кирпич на кирпич не положу. И всё украинское государство следовало этому правилу — прожирали советское наследство, воровали русский газ, и при этом сами для своей же страны не ударяли пальцем о палец. А Боже ж ты мой… В 1990-м году перед развалом Союза сколько было криков: мы, мол, всё сумеем, накормим хлебом всю Европу и Америку, будем самыми-самыми, и — главное! — на карте появится новый цвет. Весомейший повод для развала страны. Новый цвет появился. И что? Кому от этого стало легче? Так что я не вижу ничего удивительного в том, что наступило время, когда народ Донбасса возмутился и решил, что с такой Украиной, да ещё и начавшей возвеличивать Бандеру и его соратников, ему не по пути.

Мой старый друг Алик, известный многим под прозвищем Хроник^[1], поэт, писатель и бродяга, ставший в русских столицах достаточно известным литератором и весьма хорошим специалистом в области полиграфии, вернулся домой, на Донбасс, после двадцатилетних странствий — и угодил в эту заваруху. Нельзя сказать, что он был этим ошарашен, но всё-таки ситуация была неприятной, хоть он и видел заранее, к чему всё идёт.

Алик знал признаки войны в лицо. Хорошо знал. Не понаслышке. Когда-то давно, в начале смутных времён, ещё в прошлой жизни, он два с лишним года скитался по Кавказу и смотрел на всё, происходящее вокруг, широко раскрытыми глазами. И видел, что происходило и в Баку, и в Карабахе, и в Абхазии, и в Грузии… да где угодно. Видел, как хорошие и добрые по отдельности люди, собравшись в толпу, впадали в безумие. В безумие национальное, религиозное, гражданское, обывательское, какое угодно другое, искренне веруя в свою правоту и непогрешимость, а потом, когда безумие набирало свою критическую массу и всё вокруг вспыхивало и взрывалось, каждый разводил руками и совершенно искренне говорил: «Вах… Я же этого не хотел». Тогда-то и родился бессмертный афоризм «хотели как лучше, а получилось как всегда».

Алик на это насмотрелся, и сейчас понимал, что дома начинает происходить то же самое. Что люди, собравшись в толпу, точно так же впадают в националистическое и бандеровское безумие. «Бандера прийде — порядок наведе!» А такое наведение порядка чревато взрывом. Ой как чревато… Но если на Кавказе он в какой-то момент собрал рюкзак и уехал, сказав друзьям: «Вернусь, когда всё успокоится», — то из дома куда уезжать? Нельзя из дома. Нет, в принципе, можно. Кто мешает? Россия недалеко. Можно подняться и уехать, а там поднять шум и крик о несовпадении своих политических убеждений с генеральной линией правительства, объявить себя политическим беженцем, запросить — нет, затребовать! — убежище для себя любимого, а дальше как получится. Есть возможность, пройдя через множество инстанций и бюрократических унижений, получить это самое убежище и какую-то работу, может быть, даже и неплохую, а со временем и гражданство. Есть возможность набраться наглости и, так сказать, заняться политикой, чтобы обрести статус высокопоставленного эмигранта и впоследствии просиживать штаны в различных «комитетах по спасению». Есть возможность сколько угодно времени просто прожить нелегалом — в прошлой жизни Алику и к этому было не привыкать. Есть много других возможностей. Всё так, но эмигрантский хлеб горек, уехавшим сложно позавидовать. Кроме того, все войны и смуты имеют свойство когда-нибудь заканчиваться. И как тогда уехавший сможет вернуться домой? Нет, конечно же, сможет, но как он будет смотреть в глаза тем, кто остался и вынес на своих плечах и поражения, и победы? Это не высокопарные слова. Мне интересно, какими глазами он будет смотреть в глаза оставшимся и пережившим? По этому поводу на Украине есть образная присказка — очiу Сiрка позичити. Так что вопрос об отъезде Алик перед собой не ставил — здесь его земля, здесь его дом. Бежать некуда и незачем.

Но и дома пока что делать было особо нечего — все главные события происходили в Киеве, а Алик был убеждён, что на майдане приличному человеку делать нечего. И он, как, собственно, и весь Донбасс, работал целыми днями, пил пиво по вечерам и ожидал развития событий. А развитие всё больше и больше напоминало воспетое Юрием Шевчуком предчувствие гражданской войны.

И предчувствие сбывалось. Победа майдана заставила Алика саркастически хмыкнуть и предположить, что они все перегрызутся и сожрут друг друга. Последующее поспешное вооружение западной Украины насторожило. Успокаивала мысль о том, что здесь тоже достаточно воинских частей и, соответственно, оружия, так что всегда можно будет принять какие-то ответные меры. А когда меры были приняты, следующей шальной мыслью была такая: не вредно бы и себе стволом обзавестись. Но как всегда помешала лень: то руки не доходили, то ноги.

А дальше был приезд «западных братьев» в Донецк, где они, ко всеобщему изумлению остальной Украины, были жестоко избиты и поставлены на колени. Спасибо, что без большой крови обошлось.

Дальнейшее развитие событий было всё более и более стремительным, и в конце концов случилось то, чего никто, вроде бы, и не хотел, но что должно было случиться: из уст высокопоставленного руководителя (не называю его имени, чтобы, как говорят на Востоке, не оскорбить ничей слух его звучанием) прозвучало новое словечко — АТО, что означало антитеррористическая операция. Омерзительная аббревиатура, не правда ли?

И под прикрытием этого словечка на Донбассе появились первые украинские войска.

Поначалу это не вызвало ничего кроме смеха. Мол, идиоты. Приехали террористов искать. И что? Ну побегают по лесам да по степям, никого, естественно, не найдут, и уберутся восвояси. У многих людей просто не возникала на первый взгляд дикая мысль о том, что уже никто никуда не уберётся. Что, не обнаружив искомых террористов по лесам и степям, войска войдут в города и объявят террористами мирных жителей двух областей. Всех. Поголовно. И прольётся кровь.

И так будет. Но это будет потом. А пока…

А пока, проснувшись, Алик вышел прогуляться, и как всегда заглянул в привокзальный пивнячок неподалёку от дома. Сегодня он был относительно свободен, и мог себе позволить кружечку пива в любое время суток. Впрочем, в последнее время он был довольно часто относительно свободен, поскольку официально не работал нигде, хотя и без работы особо не сидел — парадокс нашего времени. Всё объяснялось просто — когда Алик вернулся домой из прошлой жизни, из дальних странствий, после двадцатилетнего отсутствия, он, естественно, задумался о какой-то работе. Он не привык сидеть без дела, и находил приложение рукам своим даже в те времена, когда никому по большому счёту не были нужны ни его много умеющие руки, ни его весьма неглупая голова, ни диплом технического вуза. Да что диплом — некоторые заправилы рыночной торговли даже от грузчиков требовали наличие диплома! Образование было обесценено. И вот тогда он совершенно случайно попал в издательский мир, освоился в нём, сел за технику, разобрался с принципом действия и со временем стал специалистом по книжной предпечатной подготовке. Специалистом очень высокого класса. Но когда он пришёл в местный центр занятости, какая-то молодая и чрезмерно наманикюренная девица посмотрела в его трудовую книжку и надменно сказала:

— А зачем вы вообще к нам пришли? Вы двадцать лет проработали на благо другого государства, вы ничего не сделали для нашей незалежной Украины, — так что вы сейчас от нас хотите?

Сказать, что Алик был изумлён — это очень мягко выразиться. Немалым усилием воли он сумел скрыть переполнившие его эмоции и ответил:

— Барышня, лично от вас я не хочу ничего, кроме безукоризненного выполнения вашей должностной инструкции. Я вас даже как женщину не хочу. А после таких ваших высказываний мне хотелось бы порекомендовать вам надеть на шею большой барабан и возглавить колонну посланных… сами понимаете куда. А мне с вами больше не о чем разговаривать.

И ушёл.

И вот тогда он первый раз послал по общеизвестному адресу и Украину, и её незалежность, и её государственное устройство, и многое другое. Огорчаться из-за этого он не стал. В эпоху интернета без дела сидели только самые отъявленные лентяи. Алик быстро связался со своими старыми русскими друзьями, коллегами и заказчиками, и стал регулярно получать работу оттуда. И оплату работы на карточку. И это было чрезвычайно удобно — проснулся, нажал на кнопку и пошёл умываться. Вернулся, а компьютер уже загрузился — всё, ты работаешь. И выстраиваешь свой рабочий день так, как тебе угодно. Не от сих до сих, а сколько захочешь. Или сколько надо. Когда набегает много работы, можно сидеть за столом сутками, Алик это умел. Когда работы немного, можно и поспать подольше. А в скором времени нашлась регулярная подработка в типографии соседнего города Славянска, известного теперь без преувеличения всему миру. Там люди не просиживали время в кабинетах, как та девица из центра занятости, а занимались делом. И им было всё равно, где до этого работал Алик. Они увидели его работу, и этого было достаточно. Регулярно они звонили и высылали что-нибудь сложное, с чем самим справиться было возможно, но проблематично. И платили по факту сдачи работы. Суммы не самые большие, из России приходило побольше, но разумные.

Впрочем, я отвлёкся. Итак, на сегодняшний день больших и срочных работ у Алика не было, и он мог позволить себе кружечку пива, а может быть, и не одну.

За столиком сидела знакомая компания завсегдатаев. Алик поздоровался, присел за столик, вслушался в разговор.

— Алька, — спросил его друг Вася, сидящий в компании. — Вот ты неглупый человек. Скажи, как ты считаешь: будет война или нет?

— Васюня… — вздохнул Алик в ответ. — Ну почему же «будет или нет»? Война уже есть. Она уже пришла. Встречайте.

— Да брось… — усомнился Васюня. — Тут же не война, а цирк сплошной. Они террористов ищут. Ну поищут ещё неделю-другую, и уйдут.

— Цирк. С конями. Но кто им позволит уйти? Васюня, ты же понимаешь, что если этот… пассивный гомосексуалист дал приказ войскам подниматься и идти на поиски террористов, то он просто не сможет после этого сказать, что ошибался и что здесь всё спокойно. Это будет последнее, что он скажет, находясь на престоле. Или вообще последнее, что он скажет в своей никчёмной жизни. А жить ему хочется. Мало того, масштабные передвижения войск стоят денег. Больших денег. И ему за эти деньги отчитываться. Если он отведёт войска по причине ложной тревоги, то потом задницей своей за это не рассчитается. Так что он прикажет найти террористов во что бы то ни стало. И найдут. Из рукава вытащат, как козырного туза.

— Да где ж его вытащат…

— Васюня, как говорил один мой знакомый поэт, я долго живу. Долго и насыщенно. Нечто подобное я уже видел. Мне самому страшно об этом думать, но возможен и такой вариант: нас всех, население двух областей, объявят террористами. И не нужно будет по лесам шарить. Заходишь в любой город и открываешь огонь на поражение.

— Да ну…

— Ну да. И представь себе, что ещё два года назад я, будучи в Кишинёве, говорил товарищам молдаванам: вы, мол, у себя в Приднестровье такую кашу заварили, век не расхлебать, а на Украине, по крайней мере, у людей хватило ума не довести ситуацию до гражданской войны. Нам теперь их Приднестровье раем покажется.

— Пессимист ты…

— Я реалист. Знаешь, в чём разница?

— Скажи.

— Оптимист изучает английский язык, пессимист китайский, а реалист автомат Калашникова.

Компания завсегдатаев невесело рассмеялась.

Разговор плавно перешел на какую-то другую тему и, скорее всего, забылся бы через пять минут, но вдруг дверь пивняка распахнулась настежь, туда влетела хозяйка этого заведения и прямо с порога огорошила всех:

— Сидите? Что ж вы тут сидите? Там такое творится!..

— Где?

— На площади у базара.

— Что там?

— Танки!

Все вскочили с мест.

— Мать… — буркнул Алик. — Дождались… — и, допив кружку одним затяжным глотком, выскочил на улицу. Васюня заторопился следом.

— Вот об этом я тебе и говорил, — комментировал происходящее Алик на ходу. — Вот они и вошли в город. По лесам террористы не обнаружены, сейчас здесь найдут полный город. Странно, что до сих пор стрельбы не слышно.

Базарная площадь находилась неподалёку за углом. В Старом городе (так назывался район, в котором Алик жил) это было самое людное место. Рядышком, метрах в пятидесяти, находилась привокзальная площадь, поэтому здесь, на базарной, были конечные остановки всех автобусов. Очень даже удобно — вокзал под рукой, но толчеи у вокзала нет. А на базаре всегда толчея — на то он и базар. Вот и в этот раз базарная площадь была до отказа переполнена народом. Алик с удивлением увидел, что никто даже не собирался разбегаться, наоборот, толпа густо запрудила всю площадь, и танковая колонна, туда въехавшая, беспомощно встала посреди толпы и застряла там безнадежно. Давить людей пока не решались. В первый раз это всегда тяжело.

Танки стояли с заглохшими моторами. Их было то ли пять, то ли семь, Алик сразу не сосчитал, а потом и не вспомнил. Люди обступали их всё плотнее. Все молчали, и это молчание становилось невыносимым.

«Как перед грозой», — мелькнула у Алика в голове неуместная мысль. Действительно, эта тишина уж больно напоминало предгрозовую. Такая тишина может перейти во что угодно. Люди стояли вокруг танков и, судя по всему, пропускать их к вокзалу никто не собирался.

Наконец у одного из танков открылся люк, и оттуда на свет Божий высунулась голова сержанта с совершенно измождённым лицом. Он с явным недоумением во взгляде смотрел на толпу народа и, судя по всему, не имел ни малейшего понятия, как ему поступить в этой ситуации.

Вокруг стояли люди и молча, тяжело смотрели на него.

Глаза. Море глаз.

И тут внезапно в толпе заголосила какая-то сердобольная баба.

— Сыночек! Да ты ж голодный и холодный! Сколько ж ты не ел, сколько ж ты не спал? — и баба рванулась сквозь толпу к этому сержанту, на ходу вытаскивая из сумки всяческую только что купленную на базаре снедь.

У остальных машин тоже начали открываться люки. Изумлённые солдаты, видя, что никто их не собирается бить, начали вылезать на броню, и тут же к ним протянулись руки с различной едой и питьём.

— Поешьте, попейте, сыночки.

Алик с Васюней посмотрели друг на друга и одновременно покачали головами.

— Васюня, это что происходит? — произнёс Алик, не веря глазам своим.

— Я и сам не понял, — отозвался Васюня, — но очень похоже на то, что убивать их не будут.

— Зря, — с сожалением резюмировал Алик.

— Почему?

— Они вернутся. Не эти, так другие.

— Но ты же видишь…

— Люди не всегда настолько милосердны. Эти просто растерялись. Выстрели хотя бы один — всех растерзали бы.

Васюня вздохнул:

— Может быть, ты и прав.

— А может быть, и лев, — хмыкнул Алик в ответ.

— Тигр, — уточнил Васюня. — Уссурийский.

В это время милосердные бабы скормили солдатам какое-то количество еды и откатились на базар за добавкой. И вот тут-то к танкам подошли суровые мужики.

— А ну, хлопцы, — донеслись до Алика слова. — Вылезайте, рассказывайте. Кто такие, зачем сюда явились, кто вас приглашал, что вам командиры ваши приказали… Всё рассказывайте, не стесняйтесь. Вы в наш дом пришли.

«А вот это уже другой разговор», — подумал Алик и попытался было протиснуться поближе к говорящим, но вновь притихнувшая толпа стояла стеной. И снова море глаз. Устремлённых в каждого из слезавших с брони военных. А те, опустив глаза, по очереди спрыгивали с брони и тут же деловито окружались суровыми мужиками. И было им всем очень не по себе.

— Ну, смотрите, — услышал Алик. — Не отворачивайтесь, в глаза нам смотрите. И скажите: где вы тут видите террористов? Покажите их нам всем, мы на них тоже посмотрим.

Военные молчали. А суровые мужики заговорили с ними. Разговор был тихий, но, судя по всему, убедительный. А толпа стояла вокруг и негромко шумела. И это был шум стихии. Именно так шумит море. За этим шумом, к сожалению, не было слышно разговора. До слуха Алика лишь изредка долетали отдельные фразы, но по ним было невозможно представить общий ход разговора. Суровые мужики убеждали в чём-то солдат, те пытались возражать, но неуверенно. Прилагая неимоверные усилия, Алик таки сумел протиснуться сквозь толпу поближе к разговору. Васюня от него не отставал.

Оказавшись поближе, Алик успел услышать конец беседы.

Один из суровых мужиков говорил одному из военных, очевидно, командиру:

— Короче, ты сам понимаешь: дороги назад вам нет. Если мы вас сейчас отпустим восвояси, то вы вернётесь, причём с подкреплением.

«Точно заметил, — подумал Алик. — То же самое и я Васюне говорил».

— Живыми не выпустим, — медленно и веско произнёс другой суровый мужик.

Первый продолжил:

— Поэтому у вас теперь дорога одна: ехать в Славянск и там переходить на нашу сторону. В народное ополчение. Вместе с танками и прочими железяками. И не нужно мне рассказывать про присягу. Вы её уже нарушили, вас за это уже можно расстреливать. Вы кому присягали?

— Украинскому народу, — ответил командир.

— Ты сам это сказал. Ну так вот: это я — украинский народ. Это вот он — украинский народ. Посмотри вокруг: все эти люди — украинский народ. Мы здесь живём. А ты в наш дом на танке приехал. И где после этого твоя присяга? Или ты пришёл нас мороженым кормить? Где ты здесь увидел террористов? Покажи мне хоть одного. Не покажешь. Они все в Киеве собрались. А в наших глазах террористы — вы. Или по крайней мере исполняющие их приказы. Думаешь, мы тут ничего не понимаем? Так ведь не дураки. Короче, хватит. Видишь вон ту машину?

— Вижу, — ответил командир.

— Сейчас вы все к ней подойдёте и сложите в багажник затворы от автоматов. На всякий случай, чтоб дурить не вздумали. Машина проводит вас до Славянска, там их обратно и получите. Не бойся, не обману. Донбасс порожняк не гонит.

Алик не верил ни глазам, ни ушам своим, но так и случилось. Произошло невероятное. Вооружённые бойцы украинской армии под цепкими взглядами суровых мужиков медленно, по одному подошли к указанной машине и сложили в багажник затворы. И все окружающие выдохнули. Опасность миновала. Ведь стоило хоть одному военному испугаться и выстрелить, даже вслепую, в никуда, — их бы порвали на куски, толпа безжалостна, но мирные люди, просто пришедшие с утра на базар, могли погибнуть. Кому нужны трупы? Кому нужны гробы в домах? Никому. И сейчас всё обошлось без крови. И это было хорошо.

— Ну что, — сказал один из мужиков. — Поехали?

Кто-то сел за руль машины и завёл двигатель.

— По машинам! — крикнул командир, и солдаты один за другим полезли на броню.

А когда командир садился на броню последним, кто-то вставил ему в руки древко.

— Возьми, старшой. А то пристрелят, не дай Бог.

Командир с изумлением увидел привязанный к древку российский триколор. Откуда он взялся в этой толпе, одному Богу известно. Но взялся. Командир замешкался на секунду, а потом понял, что в российский флаг на блокпостах стрелять не станут, развернул его — и на глазах изумлённой публики колонна тронулась вслед за машиной с затворами. Под российским флагом.

— Ни хрена себе, — прокомментировал произошедшее Васюня. — Что это было, Алик?

— Васюня, — ответил Алик задумчиво. — То, что мы сегодня видели, называется народной дипломатией. И я, честно говоря, чрезвычайно изумлён тем, что она сработала. Что ни у кого не хватило ума психануть или испугаться и нажать на курок. Запомни этот случай, Васюня. Такого ты больше никогда не увидишь, я точно тебе говорю. Это необходимо запомнить. И внукам рассказать. Жизнь — не те дни, что прошли, а те, что запомнились. И такой день грех не запомнить.

— Всё так, — отозвался Васюня. — Мне только до сих пор страшно представить, что могло бы быть.

За этой беседой они дошли до дверей пивняка, из которого уходили на базарную площадь совсем недавно, не сговариваясь зашли туда и уселись за прежний столик.

— Ну что там было? — поинтересовалась хозяйка заведения. — Они недавно проехали мимо, и почему-то под русским флагом.

— Ириша, — ответил Алик. — Этого не опишешь. Это нужно видеть.

Отхлебнул пива и задумался. И лишь через какое-то довольно продолжительное время сделал вывод.

— Знаешь, Васюня, — произнёс он. — Мне кажется, что всё дело в том, что эти бойцы ещё не успели потерять стыд. Ни солдаты, ни их командир. Понимаешь, Васюня? Стыд — очень человеческое качество. Когда сегодня этих вояк пристыдили и объяснили им всё насчёт присяги, им непременно стало стыдно. Особенно потому, что их пристыдили публично. И они не могли ответить на это стрельбой. Вокруг было слишком много людей. Свидетелей, если хочешь. И каждый из них запомнил бы этих вояк на всю жизнь. А им с этим как-то жить дальше. Но опять же, мне кажется, что второго такого случая мы уже не увидим. Стыд — очень тонкая субстанция, а на войне делается всё возможное для уменьшения его количества. В идеале — для полного его исчезновения. И если это произойдёт, если слетят все моральные тормоза, создаваемые стыдом… Васюня, этого лучше не видеть!

Впоследствии Алик не раз думал над этими выводами, и не нашёл в них ни единого изъяна. Да и все последующие события убедили его в собственной правоте. Но это было потом. А тогда они с Васюней ещё долго сидели за столиком в пивняке и грустно пили пиво. Грустно — ибо хоть у них и был, на первый взгляд, повод для радости, поскольку всё закончилось хорошо, но обоим не давал покоя вопрос о том, что же будет дальше. Ни оптимист Васюня, ни реалист Алик не могли даже предположить что-либо. Тем более, они не подозревали, что действительность окажется страшнее всех возможных предположений. Они просто молча грустно пили пиво.

Когда Алик вернулся домой, к нему тут же бросился огромный серый кот тигровой масти, и ласково потёрся о его ноги. Алик рассмеялся и погладил кота.

— Котишка! Зверик… Сидишь дома и ничего не знаешь, а тут такие дела творятся! Надо будет тебе поводок с ошейником придумать и на прогулку тебя с собой брать. Или нагрудный рюкзак для тебя сшить. Такого насмотришься — век не забудешь!

— Сынок, — сказала мама из комнаты. — Что там сегодня происходило? Мне подруги звонили, такого понарассказывали… Но подробностей никто толком не знает. Всё с чужих слов.

— Мама, ты не поверишь!

И Алик рассказал в подробностях обо всём произошедшем. Мама, умная женщина, помнящая ещё Великую Отечественную, не разделила ни бодрости Алика, ни оптимизма Васюни, а просто покачала головой и заметила:

— Страшно мне. Нехорошие времена наступили. И в этой истории тоже не всё понятно. Вот ты говоришь: наши мужики объяснили военным ситуацию и убедили их перейти на сторону ополчения. Без шума, крика и стрельбы. А ты уверен, что у них в карманах не было стволов? Я не уверена. И российский флаг непонятно откуда взялся… Как чёрт из табакерки. Мутная история. Непонятная.

— Мама, так главное, что всё без крови обошлось!

— Это да, сынок, но я тебя об одном прошу: будь осторожен.

— Всё будет хорошо, — нарочито уверенным тоном ответил Алик, хотя сам в этом крепко сомневался.

А ещё через пару часов Алик прочёл в интернете следующее сообщение:

Сегодня, 16 апреля, в Краматорск Донецкой области вошли шесть единиц бронетехники вооруженных сил Украины, которые действовали по плану антитеррористической операции. В центре города движение колонны заблокировали местные жители, среди которых были замечены представители диверсионно-террористических групп. В результате блокирования экстремисты захватили технику, и колонна направилась в сторону Славянска.

В Минобороны подчеркнули, что сейчас бронетехника располагается неподалеку от одного из административных зданий в центре Славянска. Вблизи нее находятся вооруженные лица, которые не имеют отношения к вооруженным силам Украины.

Информация о месте нахождения украинских военнослужащих уточняется[2].

— Мама, посмотри! — вскричал Алик. — И оцени, как брешут товарищи хохлы! Как кобели цепные! Какие представители диверсионно-террористических групп там были замечены? Да я всех этих мужиков в лицо знаю! Нашли, понимаешь, террористов! Они же все наши, все местные! И захватили технику! Как же! Сами же вояки сели в технику и поехали на Славянск! Или хохлы считают, что водить танк у нас умеет каждый ребёнок? И что — сейчас техника стоит в Славянске, бесхозная, а местонахождение экипажей уточняется? Испарились? Остались верными присяге и организованно застрелились? Что ещё можно предположить? Смешно! Сейчас позвоню, расскажу Васюне, пусть тоже посмеётся!

А мама вздохнула в ответ и повторила:

— Будь осторожен, сынок.

Вот так и произошла первая попытка захвата Краматорска доблестными украинскими войсками. Вот так она с треском провалилась. Первый раз в своей жизни Алик убедился воочию, что словом, разумным словом можно победить вооружённую силу. Словом — и уверенностью в своей правоте. И если бы вся история на этом закончилась, люди были бы счастливы безмерно.

Но вся эпопея только начиналась.

^[1] Герой романа «Богемная рапсодия (книга, для чтения не обязательная)» пятнадцать лет спустя (прим. авт.).

[2] Текст сообщения подлинный (прим. авт.).