Правление Александра II Николаевича (1855 - 1881)
По списку населенных мест Смоленской губернии за 1859 год, изданном Центральным статистическим комитетом МВД РИ в деревне Гвоздевицы находилось 24 дворохозяйства. Жителей мужского пола проживало 116, женского – 136 человек. Всего население деревни вместе с детьми и стариками – 252 человека. В среднем на дворохозяйство приходилось чуть более 10 человек. Численностью крестьян в округе поселение уступало только деревне Волоковой с 34 дворохозяйствами и общей численностью населения 348 человек. В двух деревнях: Малые и Большие Зарубинки имелось 29 дворохозяйств с количеством населения соответственно 150 и 153 человека. Церкви в Зарубинках тогда еще не было. Селом деревня станет в 1861 году, когда из Иньково перенесут одну из имевшихся там церквей. Других населенных пунктов с подобным числом дворохозяйств в округе 15 – 20 верст – не имелось. Деревне Орловка, где впоследствии родится бабушка по отцовской линии, в тот период находилось 6 дворохозяйств с численностью населения 24 мужского и 25 женского пола. Озерище (Андрюпы) – там родится бабушка по материнской линии, имела 3 двора с числом 22 и 23 человека мужского и женского пола соответственно. В деревне Большое Костылево малой родине деда по материнской линии было 5 дворов, где проживало 16 лиц мужского и 23 женского пола.
Поражение России в войне с Турцией и ее союзниками 1854 – 1856 годах показало несостоятельность внутреннего устройства империи. Крепостное состояние крестьян ярмом лежало на государстве, делая все его институты малоэффективными. Дворянство и помещики были крайне развращены имеющимися у них свободами при одновременном бесправии земледельцев.
Маленький пример. Идет тяжелейшая Российско – Турецкая война при поддержке Турции Англией. Россия начинает терпеть поражение и она его потерпит. Войска при защите Севастополя истекают кровью. Однако наша губернская аристократия, как и в мирные годы, ведет праздную светскую жизнь. Словно в насмешку о жертвах войны в губернском городе (1856 г.) в зале дворянского собрания устраивается костюмированный бал маскарад. Правда, сборы с его проведения предполагалось направить на помощь раненым воинам. Надо сказать спасибо благодетелям?
Крестьянская реформа готовилась долго и тщательно. Правительству необходимо было учесть непримиримые позиции двух сторон- угнетателей и угнетённых. Рабов и господ. Следовало найти компромиссное решение если невозможно их примирить. А это сделать практически невозможно. Дворянство категорически не желало уступать своих позиций. Чтобы уяснить их позицию следует почитать материал помещенный на этом сайте, где представители данного сословия виртуозно защищают свои интересы. Имеется ввиду переписка и общение Николая I и Смоленского дворянства. Не каждый адвокат сможет подобрать столько аргументов и доводов в отстаивании позиций сословия, которые они выдвинули против позиции императора. Несмотря на осознание необходимости перемен со стороны просвещённой части общества,
Сопротивление реформам было настолько серьёзным, что о радикальном решении комплекса проблем их инициаторы и исполнители не могли думать. Риск был огромный. С одной стороны опора престола - дворянство, которое представляло из себя исключительно грозную силу, наряду с множеством юридически значимых доводов против освобождения крестьян, обладали и чисто силовыми ресурсами. Нужно помнить о декабристах с обратным знаком.
Что касается крестьян, то они никогда не считали землю чьей либо собственностью. Земля Божья и принадлежит тем, кто её обрабатывает. На протяжении веков многими поколениями она обильно поливалась потом, а часто орошалась кровью. Поэтому, то что предложило им государство, когда за землю им придется платить на протяжении многих лет, это тоже грабёж.
Александр II, а также инициаторы и исполнители реформы сами будучи крупными землевладельцами, оказались в роли выступающих против собственных интересов. Хорошо понимая её взрывную силу император постарался миролюбивыми жестами успокоить этот агрессивный муравейник. Среди множества заявлений и обещаний с долей заискивания, накануне подписания ряда законов, посетил ряд губернских городов. В числе прочих побывал в Смоленске, где перед дворянским собранием произнёс речь:
Проведение крестьянской реформы началось с Высочайшего Манифеста от 19 февраля 1861 года. Первым пунктом в ее начале явилось освобождение крестьян. Крепостные стали лично свободными. Принятием закона от 24 ноября 1866 года «О поземельном устройстве государственных крестьян» началась реформа землепользования в нашей местности. Согласно положений закона, за сельскими обществами сохранялись земли, находившиеся в их пользовании на правах «владения» (прямого пользования). Выкуп наделов в собственность общин правительство регламентировало законом от 12 июня 1886 года. При осуществлении данных реформ наделы государственных крестьян сократились на 10 %. Выкупные платежи возросли по сравнению с оброчной податью на 45 % и должны были вноситься до 1931 года. Бывшие государственные крестьяне вносили налоги и подати в размере 92,75% своего чистого дохода от хозяйствования на земле, так что в их распоряжении оставалось 7,25% дохода. Естественно, что такая земельная реформа крестьян не обрадовала.
В 1861 году в губернию входили 12 уездов: Смоленский, Поречский, Духовщинский, Бельский, Сычевский, Вяземский, Гжатский, Юхновский, Дорогобужский, Ельнинский, Рославльский и Краснинский, которые в свою очередь подразделялись на 238 волостей.
В рамках проведения крестьянской реформы в губернии произошло разукрупнение некоторых волостей. В 1861 году путем выделения из Лоинской образована Иньковская волость. Деревню Гвоздевицы и близлежащие населенные пункты отнесли к ней. На тот момент в данное территориально - административное образование входило 109 деревень, которые в свою очередь включали в себя 597 дворов. Население волости состояло из 2 371 душ мужского и 2 456 душ женского пола. Вероятно первым волостным головой избран Ераст Иванов, писарем Силиверст Парфенов.
Данные на 1862 год. Те же 109 деревень состоящие из 597 дворов, но количество населения несколько изменилось. В волости проживало 2375 душ мужского пола и 2456 душ женского пола. Волостным головой стал Афонасий Иакимов (Акимов), а писарем Яков Семенцов.
На территории Поречского уезда, с преобладающим расселением государственных крестьян, землей распоряжался сельский коллектив (мир, община). Община предоставляла каждому жителю деревни земельный надел во временное пользование. Община воплощала принцип мужицкой справедливости. Участки делились по числу едоков или работников. Сенокосами, лугами, лесами пользовались совместно. Важные хозяйственные решения принимал сход. Недостатки уравнительной системы хорошо известны. Например, крестьянин не мог продать свой участок для того, чтобы переехать, скажем, в город. Стремление к справедливому разделу вынуждало сельское общество нарезать землю в каждом поле узкими полосками. Тем самым межевое пространство между участками выбывало из земельного оборота. Переезды с одной полоски до другой занимало у крестьян много времени. Сельский житель не был заинтересован в использовании удобрений, так как через несколько лет мог получить другой участок.
Все же община обладала значительными экономическими и моральными достоинствами. В ней концентрировалась нравственная сила крестьянства, воспитывалось уважение к демократии. Как отметил один из будущих членов реформаторской команды министра Столыпина последний царский министр земледелия А. Риттих: « … в массе общин несомненно развиты очень высокие нравственные начала взаимопомощи: маломощным, женским семьям, дают землю, освобождая от повинностей, которые мир принимает на себя, снимают подати с погорельцев или пострадавших от падежа скота. Отмечены случаи организованной помощи больным и маломощным; мир наряжает (подводы) вывозить навоз на их полосы, помогает при уборке хлеба. Часто это делается совершенно добровольно «для ради Христа», косцы или жницы, оканчивая свои полосы, идут помогать тем, кто задержался на работе по «маломочности»… Наконец, на почве общинных интересов возникает иногда кооперативный труд, в особенности по уборке сена…Распространено общинно-артельное устройство прудов, осушение заболотей, постройка изгородей, общих гумен, овинов, мельниц, покупка машин, племенного скота и т. д.».
Реформа 1860-х годов сохранила общинную организацию крестьянства с круговой порукой, запрещением покидать место жительства без временного паспорта и запрещением менять место жительства и записываться в другие сословия без увольнения от общины. Признаками сословного неполноправия крестьян оставалась подушная подать, отмененная лишь в начале ХХ века. Это случилось лишь после того, как в 1906 году крестьяне получили право свободного выхода из общины и право частной собственности на землю, их сословная обособленность уменьшилась.
В империи проведена также земская реформа. В каждом уезде, в том числе и Поречском, начали созывать уездное земское собрание. На началах бессословности создана выборная уездная земская управа. Правом выбора в уездные собрания пользовались:
а) местные землевладельцы не из крестьян;
б) местные крестьяне;
в) жители уездного города.
Поречская уездная управа состояла из 6 человек, выбираемых в своей среде земским собранием. Собрание созывалось один раз в год (за исключением экстренных случаев, например, для принятия мер против голода). Управа заседала постоянно. Собрание принимало распоряжения, контролировало управу, претворяла в действие постановления собраний. Собрание было своего рода законодательная властью, а управа - исполнительной. Председателем уездного собрания являлся уездный предводитель дворянства. Правительственный контроль над действиями земских собраний и управ был сосредоточен в руках Смоленского губернатора.
Земства позволили возвратить допетровские всесословные органы самоуправления, а не сословные (т.е. дворянские), какими они стали после Петра I и его наследников
Третьей серьезной реформой императора Александра II стала судебная реформа. Необходимость преобразования старого суда, притом преобразования коренного, была осознана в первые же годы царствования. Громадное влияние на весь ход реформы и освободительный ее характер оказало освобождение крестьян. После того как акт 19 февраля возвратил многомиллионному населению, «вчерашним рабам», их гражданские права, прежний помещичий (вотчинный) суд утратил свой смысл, и его надлежало заменить судом государственным, справедливым, общим и одинаковым для всех.
Манифест, опубликованный по этому случаю, содержал в себе знаменательные слова, возвещая русскому народу желание государя «водворить в России суд скорый, правый, милостивый, равный для всех подданных наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем всех и каждого, от высшего до низшего».
Одной из важнейших и несколько облегчающих жизнь крестьянина стала военная реформа. Вводилась всеобщая воинская повинность. Ее следует поставить наряду с великими реформами крестьянской, земской, городской и судебной. Прежняя система рекрутских наборов в своей основе была крайне несправедлива, так как ложилась тяжелым бременем почти исключительно на одни низшие, притом беднейшие классы населения. После того как дворянству удалось освободить себя от этой повинности, она всецело легла на плечи податных сословий (крестьянство, купеческий класс, мещане-ремесленники, разночинцы). При этом люди состоятельные могли откупаться от рекрутчины, внося за себя денежный выкуп или выставляя вместо себя «охотника», который продавался за деньги, чаще всего ввиду того, чтобы поддержать бедствующую родню. Эта система выкупа привела к тому, что из 25 миллионов, подлежащих рекрутчине, 5 миллионов освобождались от нее. Значит тем, кто оставался, приходилось еще труднее. Рекрут служил солдатом почти пожизненно (25 лет), во всяком случае, отдавал военной службе свои лучшие годы. Суровая дисциплина в войсках, жестокие наказания, полная беззащитность перед начальством, зачастую грубым, малообразованным и несправедливым, превращала военную службу в настоящую «каторгу», тяжелое наказание. Рекрутчина отрывала человека от семьи, от общества и возвращала обратно в родную ему среду по большей части уже больным, с надломленными силами, настоящим инвалидом и бесполезным членом общества. Высокое звание солдата, воина, защитника Родины было настолько принижено, что выражение «отдать в солдаты» стало равносильным другому выражению: «наказать, как тяжкого преступника». В самом законе об уголовных преступлениях отдача в солдаты была приравнена к ссылке в Сибирь или заключению в арестантские роты.
Гуманный дух, каким был проникнут акт 19 февраля, не мог не отразиться на устарелых началах несения рекрутской повинности. Освобождая крестьянина от личной зависимости, превращая его в равноправного гражданина, нельзя было оставлять его на прежнем положении обездоленной парии. Сама военная повинность из сословной, должна была стать всеобщей, одинаковой для всех классов населения. Наряду с без сословным земством, с без сословным судом, и армии надлежало превратиться в без сословную, что и было достигнуто реформой 1874 года (манифест от 1 января). Срок действительной службы (в строю) сразу понизился с 25 до 6 лет. Денежный выкуп или наем за себя охотника стал теперь невозможен, равно и отдача в солдаты за преступления.
Все молодые люди годные по состоянию здоровья, без различия классов, достигшие 20 лет, призывного возраста, вынимали жребий, кому поступить в действительную службу, в строй, кому — в ополчение. Неграмотные, вообще не прошедшие никакой школы, числились в строю 6 лет, а потом переходили на 9 лет в запас. Для окончивших городскую школу шестилетний срок понижался до 4-х, для кончивших гимназию — до 2-х лет, а студенты высших учебных заведений, по окончании курса, служили в строю всего один год. Вовсе избавлен был от строевой службы и прямо переходил в запас педагогический персонал средних и высших заведений (учителя, профессора).
В год проведения реформы по сведениям учреждений учета воинской повинности процент не призванных на военную службу был значителен: «…по недостатку роста и разным болезням не принято 18,5%, получило отсрочку по невозмужалости 33,5%». Поречский уезд один из беднейших в губернии, это не благодатная Украина с ее чернозёмами. Постоянное недоедание и тяжелый физический труд никак не способствовали развитию физической силы будущих призывников.
В армии создали школы для дачи солдатам элементарного образования, улучшена медицинская и санитарная помощь, Строились качественные помещения казарм. Много сделали и для поднятия образовательного уровня офицеров. Пять академий: Генерального Штаба, Инженерная, Артиллерийская, Военно-Медицинская и Военно-Юридическая — готовили офицеров с высшим образованием (университетским), а военные училища: Артиллерийское, Инженерное, Военно-Топографическое, Павловское, Константиновское, Александровское (первые в Петербурге, последнее в Москве) давали знания по специальным отраслям военного искусства.
Личное освобождение крестьян логично привело к отмене телесных наказаний за уголовные преступления. Прежнее законодательство отличалось большой жестокостью. При ссылке на каторжные работы или поселение в Сибирь преступника предварительно публично наказывали плетьми (до 100 ударов). При отдаче в арестантские роты секли розгами. Особенно бесчеловечно наказывали провинившихся солдат, матросов (об этом смотри выше) и ссыльнокаторжных: их прогоняли сквозь строй и били шпицрутенами (иногда давали по несколько сотен и даже тысяч ударов). Нормальное число, по закону, определялось в 6000, и хотя с восшествием на престол императора Александра II негласно предписывалось, не давать более 1000 ударов (при Николае I — не более 3000), все же сам закон оставался неизменным. Плеть и пропускание сквозь строй нередко кончались смертью истязуемого. Помимо того, каторжников клеймили, вытравляя на лбу и щеках три буквы: К. А. Т. («каторжник»). Эти жестокие наказания вытекали не только из жестокости нравов и недостатка уважения к человеческой личности, но также из самого взгляда на наказание, в котором видели средство не исправления, а устрашения и возмездия. Теперь, после манифеста 19 февраля, который саму отмену крепостной зависимости объяснял «уважением к достоинству человека и христианской любовью к ближним», телесным наказаниям — этому надругательству над личностью не могло быть более места. Указом от 17 апреля 1863 г. (в день рождения государя) их отменили.
Новый закон отменил шпицрутены, плети, кошки, наложение клейм, но временно сохранил розги. Это была уступка многочисленным противникам гуманной меры, опасавшимся, как бы полная отмена телесных наказаний не "разнуздала" низшие слои населения и не была понята ими, как потачка самому преступлению (министр юстиции граф Панин, московский митрополит Филарет).
Совершенно освобождены были от телесного наказания:
а) женщины;
б) духовные лица и их дети;
в) учителя народных школ;
д) окончившие курс в уездных и земледельческих и, тем более, в средних и высших учебных заведениях;
е) крестьяне, занимающие общественные должности по выборам.
Розга оставлена:
а) для крестьян по приговорам волостных судов;
б) для каторжников и сосланных на поселение;
в) в виде временной меры, до устройства военных тюрем и военно-исправительных рот, для солдат и матросов, наказанных по суду.
Очень важным лицом для деревенских жителей стал урядник. Учрежден институт полицейских урядников 21 марта 1879 года. Урядники придавались в помощь становым приставам «для исполнения полицейских обязанностей, а также для надзора за сотскими и десятскими». На Поречский уезд приходилось 11 урядников. В соответствии с инструкцией 1878 года данной категории должностных лиц предписывалось «охранять общественное спокойствие и следить за проявлением каких бы то ни было действий и толков, направленных против правительства, власти и общественного порядка». Короче говоря, это тот же нынешний участковый только покруче. По приговору волостного суда урядник мог выпороть мужика за какую либо провинность. Крестьяне их побаивались и поэтому относились с почтением.
Освобождение крестьян от крепостной зависимости вовсе не сделало их не только экономически (об этом даже говорить не приходится), но даже в человеческом плане равноправными людьми. В глазах вчерашних своих господ они как были скотами, быдлом, так ими и остались. И те, и другие говорили на одном языке — русском, исповедовали одну и ту же религию — православие, жили в одной стране — России, но это были два разных народа. Однако если «малый» свысока презирал «большой народ», то «большой» люто ненавидел «малый народ» и только ждал случая, чтобы эту свою ненависть обрушить на него в очередной раз. Вот какие горькие строки читаем мы в послереформенной повести Глеба Успенского «Теперь и прежде».
«Как известно, а может быть и не известно читателю, в настоящее время [те же начальные 1880-е годы] телесные наказания при волостных правлениях не только не умаляются в своих размерах, но, напротив, с каждым годом возрастают. <...> Дранье на волостных судах… проходит без малейшего внимания, а дранье — непомерное. <...> Я сам был свидетелем летом 1881 года, когда драли по тридцать человек в день. Я просто глазам своим не верил, видя, как «артелью» возвращаются домой тридцать человек взрослых крестьян после дранья — возвращаются, разговаривая о посторонних предметах. <...>…»
«…Осенью самое обыкновенное явление — появление в деревне станового, старшины и волостного суда. Драть без волостного суда нельзя — нужно, чтобы постановление о телесном наказании было сделано волостными судьями, — и вот становой таскает с собой суд на обывательских подводах. Суд постановляет решения тут же, на улице, словесно, а «писать» будут после. Писарь тут же. Вы представьте себе эту картину. Вдруг в полдень влетают в село три тройки с колокольчиками: на одной — становой, на другой — старшина с писарем, на третьей — шесть человек судей… Въезжает эта кавалькада, и начинается немедленно ругань, слышатся крики: “Розог!”… “Деньги подавай, каналья!”… “Я тебе поговорю, замажу рот!..” <...> Не раз я становился в тупик перед этим явлением. Я никак не мог понять, каким образом можно положить на пол, раздеть и хлестать смородиной вот этого умного, серьезного мужика, отца семейства — человека, у которого дочь невеста». И тут же писатель приводит ответ старосты на вопрос о том, силой ли кладут на землю приговоренных к экзекуции, или они ложатся добровольно: “Кое — силОм валят, кое — сами ложатся”».
А вот и пророческое предвидение: «...Этот посев ежедневной и ежегодной жестокости, как и всякий посев, должен, непременно должен дать всходы, плоды. Но едва ли они будут похожи на смородину».
В 1863 году вспыхнуло польское освободительное восстание. Конечно, беспорядки не достигли и не могли достигнуть наших мест, захватив лишь часть Могилевской и Витебской губерний. Подавлено восстание решительными действиями генерала Муравьева. Все же удивительным образом оно коснулось государственных крестьян Поречского уезда. Губернская власть в основном духовенство с целью показать лояльность самодержавию и поправить свои церковные дела организовала ряд акций имевших целью одобрить действия правительства. Как бы стихийно крестьяне приветствовали подавление сопротивления поляков, сделав ряд символичных жестов.
В октябре 1864 года на волостных крестьянских сходах приняты адресные послания на имя генерал-губернатора Муравьева, где выражалась благодарность за сохранение их жизней от «кровожадных шаек польских мятежников, готовившихся в 1963 году, с мечом и огнем напасть на наш мирный край». В подтверждение чувств благодарности Виленскому губернатору передавался список с чудотворной Смоленской иконы Божьей Матери и обещание горячих молитв за его здоровье. Выбранным депутатом от 2991 душ населения Лоинской волости и направленным для вручения иконы стал волостной голова крестьянин деревни Марышев - Никифор Алексеев. Ввиду того, что волостной голова оказался неграмотным то подпись в послании за него учинил протоирей Павел Жданов. От 2376 душ крестьян Иньковской волости направлялся волостной голова житель села Иньково Яков Алексеев. По его безграмотности подпись учинил тот же протоирей Павел Жданов.
Поскольку одной иконы оказалось недостаточно, то семь волостей нашего уезда в пользу Виленской православной церкви собрали 256 рублей серебром. Уполномоченными вручать деньги выбраны те же крестьяне, которые должны были вручить икону Смоленской Божьей Матери.
Из семи волостных голов трое оказались абсолютно неграмотными, не умевшими даже поставить свою подпись. О грамотности населения уезда будет немало сказано в других очерках данной работы.
Все же институты гражданского общества постепенно эволюционировали. Развивалось попечительское дело. Правда стать в одночасье цивилизованным государством Россия конечно не могла. Так, в 1866 г. председатель приходского попечительства в с. Каспля Поречского уезда священник Афанасий Неудачин доносил архиерею о непорядках в двух приходских богадельнях, возникших из-за своеволия содержателей. Он подчеркивал, что «в богадельни принимаются и живут, по воле их хозяев, лица не богадельные, <…> но способные к работам, а любящие праздность; лица чужеприходные – от чего <…> происходят беспорядки и даже безнравственность, а именно: одна богадельная чужеприходная девка родила; другой, живущий в богадельне чужеприходный крестьянин, оженился и живет в богадельне с женою. Таковые беспорядки и поведение богадельных имеют дурное влияние на приход».
Далее отец Афанасий спрашивал, как поступать приходскому попечительству по отношению к светским жертвователям богаделен, ссылаясь на 7 статью Положения о приходских попечительствах», которая предписывала «приходские или частные благотворительные учреждения» улучшать, не стесняя их деятельности.
В ответ на рапорт священника, Смоленская духовная консистория 12 августа 1866 г. направила следующее письмо:
«Каждое приходское попечительство имеет право обращать внимание и на нравственное поведение своего прихода; почему и Касплинское приходское попечительство <…>, нимало не стесняясь тем, что богадельни при их церкви устроены частными лицами, может и имеет право или предложить этим лицам немедленно удалить из устроенных ими богаделен лиц, как опорочивших себя дурным поведением, так и явных тунеядцев, так как богадельни должны давать приют отнюдь не подобным личностям; или же в случае упорства в этом случае, или со стороны самих строителей богаделен, или со стороны живущих в них, - просить о сем надлежащего распоряжения местной светской власти».
Теперь о другой стороне вопроса – быте крестьян. Достаточно сказать, что крестьяне и после освобождения большей частью жили в «курных» (или «черных») избах. Колоритно описал их крестьянский сын, народник Е.Е. Лазарев (прототип Набатова в романе Л.Н. Толстого «Воскресение»). Дым в такой избе «из печного чела должен был валить прямо вверх к потолку, наполняя собою всю избу чуть не до самого пола, и выходить в отворенную дверь (а летом и в окна) наружу. Так было летом, так было и зимой. Вследствие этого по утрам, во время топки печи, обитатели этих жилищ ходили обыкновенно согнувшись, со слезами на глазах, кряхтели, пыхтели и откашливались, глотая время от времени чистый воздух близ самого пола». Это называлось «топить по-черному». В таких избах крестьяне жили многолюдными семьями, а зимой «к двуногому населению приобщалось население четвероногое - телята и ягнята, к которым по утрам и вечерам приходили их матери покормить молоком. Коровы-новотелы морозной зимой по утрам сами являлись в избу доиться, протискиваясь сквозь узкие сенные и избные двери с бесцеремонностью исконных членов семьи...»
В.Б. Безгин в основательном исследовании «Крестьянская повседневность (традиции конца XIX - начала ХХ века)» описывает бытовые условия российского крестьянина уже рубежа веков: «Постороннего человека, прежде всего, поражал аскетизм внутреннего убранства. Крестьянская изба конца XIX в. мало, чем отличалась от сельского жилища века предыдущего. Большую часть комнаты занимала печь, служащая, как для обогрева, так и для приготовления пищи. Во многих семьях они заменяли баню. Большинство крестьянских изб топились «по-черному». В каждой избе был стол и лавки вдоль стен. Иная мебель практически отсутствовала. Не во всех семьях имелись скамейки и табуретки. Спали обычно зимой на печах, летом на полатях. Чтобы было не так жестко, стелили солому, которую накрывали дерюгой… Солома служила универсальным покрытием для пола в крестьянской избе. О гигиене русские крестьяне имели смутное представление. Большинство крестьян мылись раз - два в месяц в избе, в лотках или просто на соломе. Старики чтобы погреть кости могли залезть и в саму печь, после того как хозяйка основательно ее протопит и выметет с пода угли. Традиция мытья в печи сохранялась в деревне вплоть до Великой отечественной войны. И это не вина наших предков, а их беда.
В 1868 году в губернии разразился голод. Его последствия особенно проявились на территории Поречского уезда. В распоряжении автора имеется газетный материал освещавший причины и последствия этого бедствия. Тяжело жилось нашим землякам.
"По поводу переселенческого движения".
Газета «Москва», 4-го октября 1868г.
"... Мы со своей стороны передадим читателям несколько фактов: может быть, таким путем легче раскроется и выяснится многое, нами не знаемое и не понимаемое ... Остановимся на этот раз на Смоленской губернии, как на местности, в которой современный народный порыв к переселению выразился сильнее, чем в других.
Еще в начале прошлого месяца один из наших корреспондентов (№121 «Москвы»), писал нам, что несколько волостей Ельнинского уезда, доведенных до отчаяния, решились выселиться во что бы то ни стало и отправили ходоков в Петербург просить о выселении куда бы то ни было. Кроме того, мы имеем положительные известия, что в уездах Духовщинском, Бельском и Поречском – то же прискорбное явление: народ толпится в волостных правлениях, просят записывать в какие-то книги имена желающих, - а желающие чуть не все поголовно; в каком-то чаянии лучшего, многие не засевают полей, приискивают покупателей на усадьбы, на скот, уцелевший от голода и от взыскания недоимок... Чтобы лучше понять силу этого народного движения, мы передадим его словами официальных бумаг.
Начавшиеся, так называемые «самовольные», выселения из Поречского уезда обратили на себя внимание местного начальства: г. вице-губернатор, вместе с жандармским полковником, объездил весь уезд и представил губернатору подробный отчет о своей поездке. Эта официальная бумага, вместе с рапортом по тому же предмету поречского исправника, была передана в Смоленское губернское земское собрание и обсуждалось в заседании собрания 7-го прошлого июля. Вот, что говорят эти документы:
«Крестьяне, пишет г. вице-губернатор, задумав переселиться, начали распродавать свое имущество еще зимою и распродали оное постепенно; затем, с согласия сельских обществ, брали годовые и полугодовые паспорта в разные губернии для приискания заработков и уходили семьями... Первые семейства начали уходить в конце марта и в апреле сего года, но в малом количестве; а усилилось движение в конце июня...». Поречский же исправник доносил губернатору, что « движение это обнаруживается все более и более, и если бы не противодействующие меры, то дошло бы до громадных размеров...». Меры эти, сколько мы можем судить, состояли в насильственном возвращении крестьян и в водворении их на прежних местах.
Еще с зимы началась распродажа имущества, с марта стали уже двигаться целые семьи, - и до июля ни одной предупредительной меры, ни одного распоряжения о раскрытии причин такого явления! Что же делали власти? Что делали мировые посредники? Где «деятельная» смоленская земская управа? На все эти и на десятки других вопросов, рядом с ними возникающих, ответят впрочем следующие факты, которые мы сейчас передадим.
Правила о переселении, циркуляр по этому поводу министра внутренних дел, как свидетельствуют нам те же официальные бумаги, были объявлены и разъяснены крестьянам еще прежде и совершенно ими усвоены; следовательно, не ложное или злонамеренное истолкование тех правил и циркуляра, как нас в этом не раз старались уверить, было поводом к народному движению. Нет сомнения, были случаи и неправильных толкований, но, кроме того, что источник подобных неправильностей кроется большей частью не в злоумышленных искажениях текста, а в общем настроении крестьян, мы никак не можем допустить, чтобы два-три неправильных истолкователя могли увлечь целые уезды, если бы они уже не были к тому подготовлены. Чем же? Это мы узнаем из тех же официальных бумаг, переданных смоленскому земству.
Господин поречский исправник, с хладнокровием искусного хирурга, вскрывает нам отчасти тайну народного недуга:
«Вследствие затруднительного в настоящем году положения по продовольствию крестьян государственных имуществ вверенного мне уезда, Верховской, Касплинской, Лоинской, и Иньковской волостей, крестьяне одиночки, обремененные семействами, распродали на покупку продовольствия скот и другое имущество; не удовлетворив же этим своих нужд по продовольствию, приступили к распродаже засеянного хлебы, построек и всего остального своего хозяйства, и под предлогом заработок забирают свои семейства с целью переселиться в другие губернии...». «Безысходное голодающее состояние крестьян, пишет он далее, - поселило в них дух отчаяния, недалекий до беспорядков, отстранить который только возможно утолив их голод...».
С содроганием читаем эти строки и начинаем смутно понимать истинную причину выселений... Но пойдем далее за официальным рассказом:
«Главною причиною, этого движения, пишет г. вице-губернатор, должно считать недостаток продовольствия, вследствие неурожая прошлого года и в особенности непринятия своевременных мер к обеспечению продовольствия...». Крестьяне Иньковской волости положительно объявили ему, что «семейства их нуждаются в дневном пропитании и что, не имея надежды на получение семян для обсеменения озимых полей, тем более что часть урожая сего года истреблена бывшем в недавнем времени градом, они отправятся с семействами искать заработки в другие губернии. На все убеждения мои и г. полковника Соколова они продолжали повторять, что здесь семейства их умрут с голода, что ходоков посылать им не на что, что они лучше пойдут сами со всеми семействами, и что если их воротят с дороги и подвергнут тюремному заключению, то это все-таки будет лучше, чем умирать дома от голода, в виду незасеянных полей».
«Безысходное голодающее состояние», «недостаток дневного пропитания», «лучше в тюрьму, чем умирать дома от голода», - «без надежды на получение семян – для обсеменения полей...». Вот они истинные причины народного движения: с отчаяния, с голода, при неимении ни хлеба, ни заработков, а главное – при обманутых надеждах на содействие органов власти в борьбе с грозною бедой, убежишь в степь, поверишь Рифею, погонишься за самым невероятным призраком благодати! Не до соблюдения тут правил о переселении, установленных петербургским циркуляром: он приказывает заявить о желании, после ходоков для осмотра и выбора земли, и потом ждать, терпеливо ждать, пока испишутся все отношения, предписания, рапорты и т.д. Но голод не тетка – говорит народная пословица – и не стать ему ждать конца многописанию; все уже распродано: скот, земля, одежда есть хотят и мать, жена, грудной ребенок, лишившийся материнского молока, - а тут еще несоразмерно высокие подати да повинности... Помощи нет ни откуда: «не приняты своевременные меры к обеспечению продовольствия», «крестьяне не имели надежды на получение семян», канцелярским слогом гласит официальная бумага. Как это? – с изумлением спрашиваем мы: на Смоленскую губернию, не с нынешнего, не со вчерашнего дня было обращено все должное внимание: комиссия под председательством Государя Наследника, дала ей обильную помощь; московский отдел той комиссии пособил ей щедро и скоро: земству отпущен миллион рублей на производство дорожных работ с единственною целью – воспособления нуждающимся крестьянам Смоленской губернии; смоленская губернская земская управа не раз и не два печатно заявляла о своей деятельности – неусыпной, плодотворной и т.п. И при всем этом, голодают не один Петр или Иван, не одна волость, а целый уезд, - не один Поречский уезд, а и другие...».
Ну, и какой же может быть комментарий по поводу жизни земляков и предков живших на этой земле?
Прогресс, однако, проникал и в наш глухой угол. Как мы видим из вышеизложенного, если в конце XIX века избы топились по-черному, то в первые десятилетия ХХ века печи начали выкладывать с трубами.
Строительство железной дороги Рига - Орел /1868 г./ затронуло и наши деревни. Жители подряжались на ее возведение. Была построена пограничная с Могилевской губернией станция Голынки.
К 1873 году уже наладилось железнодорожное сообщение по маршруту Орел – Витебск. Ходили пассажирские поезда. Остановочными пунктами по маршруту Смоленск – Витебск и обратно являлись в числе прочих ближайшие к нам станции Голынки и Рудня.
Как строилась дорога? Задаемся ли мы себе таким вопросам когда мчимся по стальным магистралям, многие из нас через всю Россию? Чего стоило строительство? А ведь строили ее наши предки - крестьяне. Уходили на заработки. Конечно от прежней "чугунки" ничего не осталось. Проходили реконструкции, перекладка и замена путей, много других работ. Но редко кто думает о том, что построена она на костях человеческих. Об этом автору напомнил Николай Некрасов в стихотворении "Железная дорога". Вот как она строилась:
"... Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
Труд этот, Ваня, был страшно громаден -
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии: в море судами
Правит: в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
Он-то согнал сюда массы народные,
Многие - в страшной борьбе,
В жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то все косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Чу, восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?... "В ночь эту лунную,
Любо нам видеть свой труд!
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цынгой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда...
Всё притерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!
Братья! вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено...
Всё ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?...
Не ужасайся их пения дикого!
С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
С разных концов государства великого -
Это все! братья твои - мужики!
Стыдно робеть, закрываться перчаткою,
Ты уж не маленький!... Волосом рус ...
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый, больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь век...
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!
Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять...
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ,
Вынес эту дорогу железную -
Вынесет все, что бог ни пошлет!
Вынесет всё - и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только - жить в эту пору прекрасную
Уж не придется - ни мне, ни тебе...".
Император прозванный «ОСВОБОДИТЕЛЕМ», который уже практически подготовил конституцию, где ограничивалась власть монархии, в результате ряда покушений со стороны «гнилой» в позорном смысле слова интеллигенции – был убит. В ответ народ за действия кучки фанатиков от следующего императора получил Манифест «О незыблемости самодержавия». Эти действия Александра III объяснялись отчасти следованием жесткому принципу и совету одного из своих министров Победоносцева: «Россию надо подморозить».