Федор Викторович Ефросинин родился в 1923 году в с. Карповка Акбулакского района. На фронте с 1941 по 1945 год. Участвовал в прорыве блокады Ленинграда, воевал в Карелии и Прибалтике. Солдат-связист, старший радист на Ленинградскорм фронте. Награжден орденом Отечественной войны I степени, медалями «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией».

18-летним парнем в конце августа 1942 года Федор Викторович Ефросинин через Ладогу приехал в Ленинград. В пути бомбили и обстреливали. В город прибыла лишь половина состава ехавшей воинской части. Фёдор Викторович был в составе вновь сформированного 92-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона.

Воспоминания Федора Викторовича Ефросинина

«После прорыва блокады Ленинграда, официально отмеченного 18 января 1943 года (время встречи боевых частей Ленинградского и Волховского фронтов), бои за расширение коридора образованного прорывом, соединившего блокадный Ленинград с Большой землей, не прекращались и после. На левом фланге образовавшегося совместного фронта вели бои части Волховского и на правом Ленинградского фронтов. Бои не прекращались ни днем, ни ночью. Противник все время стремился восстановить утерянное и соединиться по Ладоге с Финскими войсками, находившимися в Карелии под Ленинградом. Наши части первоначально вели наступательные бои и отражали атаки, но положение было неравное в занимаемых позициях. Немецкие войска заняли выгодные, заранее укрепленные позиции на Синявинских высотах. Наши части оказались внизу, в Синявинских болотах, в торфяных разработках. Несмотря на зимние морозы, даже пехоте было тяжело по такой местности передвигаться, не говоря о боевой технике.

С 1942 года я находился в 92-ом ОПАБе (Отдельный пулеметно-артиллерийский батальон). Это был батальон насыщенный боевой техникой, - легкими орудийными и минометными батареями, пулеметными взводами, противотанковыми ружьями и пр. В составе батальона были взводы минеров, связистов, разведчиков, интендантской службы. Из транспорта были лошади и автомобили-полуторки.

С 20 января 1943 года по приказу наш батальон занял оборону в Синявинских болотах в районе треугольника железной дороги. Здесь мы наступающие части поддерживали огнем, отражали атаки немцев. Почти вся огневая мощь противника обрушивалась на нас. Кругом болота, укрыться и обогреться было негде. Ночью делали бруствера для прикрытия от пуль и осколков мин. Днем же эти сооружения прямой наводкой из орудий, минометов фашисты разносили в клочья. Наш батальон, так же, как и другие военные части, нес большие потери. Ночью приходило людское пополнение, а к вечеру следующего дня роты, взводы редели. Другой раз казалось, что уже все, подходит конец, людей уже нет, пополнения не будет, остатки выбьют, и фашисты пройдут по нашим трупам и замкнут кольцо блокады. Люди – не морской песок, резервам их есть и предел. Борьба шла не на жизнь, а на смерть, все мы себя считали смертниками. Выхода отсюда в жизнь не было. Голодных, без сна, плохо одетых, обутых, грязных – нас все это угнетало, истощало. В феврале затихли атаки и полностью перешли в оборону. Однако борьба продолжалась со всех видов оружия. А в весеннюю распутицу и начале мая положение на нашем участке фронта немного стабилизировалось. Наступили ясные, солнечные дни, питание немного улучшилось, стало тепло, солдаты оживали. Казалось, обе стороны старались не нарушать красоту природы. В такой день, когда немцы не проявляли активности, а обстрел вели только дежурные батареи через определенные промежутки времени, были минуты и полного затишья. В это время иногда слышно было гудки поезда, доставлявшего продукты, боеприпасы и прочие грузы Большой земли. Было видно как змейка поезда, казалось, мирно двигались к Неве, в Ленинград. Где-то там шла другая жизнь. На душе становилось и радостно, и грустно. Как только поезд появлялся на виду, фашисты открывали стрельбу из орудий, были попадания, горели вагоны.

Но постепенно положение на фронте менялось. Если раньше в обороне снаряды строго лимитировались, то в июне положение улучшилось. В нашем тылу появились новые артиллерийские и минометные батареи, лимитирование снарядов прекратилось. Наступил в этой малой войне перевес нашей огневой мощи. А осенью 1943 года немцы были вынуждены вести прицельный огонь по нашему участку фронта дальнобойными орудиями из Оренбаума. Наш 92-й ОПАБ в прорыве блокады участвовал в составе 67-ой армии, затем после 18 января передан во 2-ую ударную армию, чему, мы солдаты, были рады – здесь питание и обмундирование улучшилось, батальон переименовали в 123-й ОПАБ. На проявленную активность боевых действий наших войск немцы отвечали сильным огнем из всех видов оружия, подтянуты были новые свежие силы, особенно активизировались боевые действия переднего края. В конце второй и начале третьей декады июля начали сосредотачиваться около Невы в нашем тылу в укрытиях стрелковые части других родов войск. В ночь на 22 июля 1943 года, маскируясь, эти части стали выходить на исходный рубеж – передний край обороны нашего участка фронта. Мы, связисты, в это время снова не знали отдыха: от участившихся обстрелов противником, передвижения наших войск, телефонная связь нарушилась. Кабель, проложенный по земле, болотам, на всем протяжении рассекался осколками мин, снарядов или прямым попаданием.

Из всех поступавших сведений мы уже догадывались, что готовится наступление, но это были наши предположения. Точно никто не знал, кроме нашего командования. Однако накануне вечером и ночью все было приведено в полную готовность. Для нас война уже шла полным ходом, едва успевали устранять порывы кабеля.

22 июля 1943 года утром мы уже знали – сегодня начнется наступление Ленинградского и Волховского фронтов по разгрому немецких войск и расширению коридора блокады. День выдался ясный, тихий, на небе – ни облачка, весело и ярко светило солнце. Многие из солдат не спали, все были в каком-то возбуждении и волнующем ожидании. Каждый в это утро вел себя по-своему, у каждого была своя судьба, кому и что она сегодня приготовила оставалось в неизвестности. Во сколько часов не знаю, но утром в этот день по сигналу цветной ракеты в нашем тылу раздался орудийный выстрел и сразу в разнобой заработали орудия. Мы, связисты-линейщики, рассредоточились по основным направлениям телефонной связи – с наблюдательным пунктом командира, с ротами, соседними частями, штаба батальона, а также с тылом. Команды передавались как по телефону, рации, так же связными и ракетами. Все кругом грохотало и сотрясалось, вверху над нами с ревом на большой скорости проносились наши штурмовые группы самолетов. По железнодорожной насыпи ходили танки к переднему краю обороны. Первоначально противник, как бы растерявшись, молчал, затем начали появляться взрывы снарядов в расположении огневых позиций наших батарей, рвались мины на передовой.

В расположении немцев на Синявинских высотах сначала видны были фонтаны взрывов, затем все покрылось дымом и огнем, казалось горит земля. Артиллерийская обработка переднего края противника и второго эшелона оборонительных укреплений длилась больше двух часов, но нам казалось, что этот грохот длится бесконечно и на высотах после этого ничего живого не должно остаться. Когда вал огня перенесли вглубь обороны противника, штурмовые группы солдат и матросов из морской пехоты рванулись вперед на Синявинские высоты. Несмотря на шквальный огонь обработки первой оборонительной линии, не все было уничтожено, враг зарылся глубоко. Как из земли выросли и заработали пулеметы, минометы, сначала изредка, а затем сопротивление усилилось.

События разворачивались быстро. В первый день боев нашей пехоте удалось прорвать первую линию обороны в районе треугольника железной дороги и вклиниться в глубину обороны противника до одного километра, но дальше и на других участках продвинуться не удалось. Прорвавшие первую линию обороны, наши части оказались в крайне тяжелом положении. С трех сторон окружали фашистские войска. Переброска живой силы и боевой техники в этот «мешок» были почти невозможны. Все движение было по насыпи. Со всех сторон вели прицельный перекрестный огонь всеми видами оружия. Мешали болота, в которых увязали, погибали и остались многие наши бойцы. Танковая атака не удалась. Все таки, вышедшие на прорыв, застряли в создавшейся пробке и многие были выведены из строя. Но однако бои не прекращались ни днем, ни ночью. Наши части стремились расширить создавшийся «мешок» и продолжить прорыв, фашисты – восстановить оборону и все время бросались в контратаку. Противостоящие стороны настолько сблизились, что применение огневой мощи - артиллерии, реактивных минометов было невозможно.

Во время передвижения солдат на исходные позиции м в первые минуты боев как на передовой, так и ближе расположенных частей, появились убитые и раненые. Дальше количество их увеличилось. Тяжело раненых по возможности вытаскивали, кто мог двигаться выходили сами или с помощью. Многие оставались в создавшемся «мешке». Наши части понесли большие потери. Эти бои продолжались в течение месяца, до тех пор, пока не истощились людские силы, как наших, так и немецких войск.

В один из дней в августе немцы подтянули свежие силы, после сильного перекрестного обстрела с трех сторон наших частей в «мешке», атаковали с флангов и, соединившись, замкнули кольцо. Наши части попали в окружение, в том числе и часть нашего батальона. Внутреннее сопротивление окруженных и атаки извне не дали результатов, кольцо не смогли прорвать. В основном в окружении все погибли, раненых фашисты расстреляли, немногим удалось оттуда выбраться.

Мне приходилось на Ленинградском фронте участвовать во многих основных крупных операциях: обороне, прорыве блокады, освобождении блокады Ленинграда, на Карельском перешейке, под Нарвой, в Прибалтике, но такого ада кромешного приходилось видеть не везде. Это было уничтожение людей с обеих сторон. Большие людские потери понес наш батальон, не говоря о технике и сооружениях. Связисты и разведчики в течение месяца не знали ни времени, ни отдыха, кушать приходилось один раз в сутки и то ненормально. Много выбыло из строя. Многие погибли, в том числе и мои друзья. В нашем взводе было 30 человек, а к 22 августа 1943 года осталось 7 человек.

Такое же положение было и в других взводах, ротах нашего батальона и соседних частей. Люди были измучены, устали от непрерывных боев, потеряли свое первоначальное стремление в силу энергии победить.

Того времени мне не забыть никогда, не забыть силы и отваги наших людей, когда требовались их стойкость и выносливость там, где железо ломалось, горело, все разносилось в клочья, дышать было нечем. Эти солдаты, матросы стояли, боролись на смерть, выживали и побеждали.

Не забыть мне того отважного русского балтийского моряка, который в бою получил тяжелое ранение, без левой оторванной руки, в тельняшке, весь окровавленный, зажав правой рукой рану, с автоматом на шее, шел самостоятельно с поднятой головой победителя к медпункту, презирая плясавшие вокруг него взрывы.

На медпункте моряк-военврач с сестрами и санитарами под обстрелом оказывали первую помощь раненым и отправляли в медсанбат. Сколько спасли они жизней, это нигде не записано, было не до того.

Эти бои, шедшие в течение месяца, вошли в летопись под названием «июльско-августовсих боев», а в фронтовой и Ленинградской печати были описаны, как «бои местного значения».

Конечно, мы, рядовые, не могли всего знать и понять, но как потом стало известно, два фронта – Ленинградский и Волховский выполняли приказ ставки Верховного Главнокомандующего в период боев на Курско-Орловской духе.

15 января 1944 года, когда мы вырвались на Синявинские высоты и наступали на станцию Мга, мы все были поражены открывшимся перед нами видом: расстилались бескрайние поля со строго аккуратными рядами березовых крестов – это были захоронения убитых солдат в июльско-августовских боях 1943 года.

А многие из них – десятки тысяч – лежали в Синявинских болотах. Кто лежал там, в гнилых болотах Синявино, так и остались неизвестны. Как писала газета «Ленинградская правда» в семидесятых годах: «Из Невской группы войск в боях в районе Невы до 1944 года погибло солдат и офицеров более пятисот тысяч».