Примерно в это же время в Клойстергэме появилось новое лицо – седовласый мужчина с черными бровями. Плотно облегающий синий сюртук, застегнутый на все пуговицы, светло-коричневый жилет и серые брюки придавали ему до некоторой степени военный вид, но в "Епископском Посохе" (местной гостинице, верной клойстергэмским традициям, куда он прибыл с чемоданом в руках), он отрекомендовался как человек без определенных занятий, живущий на свои средства. Он объявил также, что думает снять здесь квартирку на месяц либо на два, а может быть, и совсем поселиться в этом живописном старинном городе. Все это он изложил во всеуслышание в гостиничной столовой, пока, стоя спиной к нетопленному камину, дожидался заказанной им жареной камбалы, телячьей котлетки и бутылки хереса. Единственным его слушателем был официант (ибо "Епископский Посох" не мог похвалиться обилием постояльцев), и официант почтительно выслушал эту биографическую справку и принял ее к сведению.

Голова у незнакомца была на редкость большая, а белоснежная шевелюра на редкость густая и пышная.

◊ ◊ ◊

Во время своей работы над продолжением романа я, к собственному своему удивлению, столкнулся с неожиданным препятствием: я не смог найти у Диккенса ни одного персонажа, способного (и имеющего право) арестовать Джаспера.

Посудите сами: клойстергэмская полиция в романе видимым образом отсутствует. Тело в реке ищут горожане, в погоню за Невилом пускаются горожане, улики в реке находит священник, а найдя, он не несёт их в полицию; вместо этого он с уликами в руке, прихватив «подозреваемого», отправляется к мэру города. Профессиональная полиция (организованная, кстати, в 1837 году, т.е. всего за пять лет до момента событий романа) упоминается в романе всего один раз ‒ когда констебли прогоняют из города бродяг в главе девятнадцатой. В одной из предыдущих статей я уже писал, что как раз в 1842 году полиция Рочестера (города, послужившего прообразом для романного Клойстергэма) подверглась сокращению и реформированию из-за коррупции суперинтенданта Томаса Корка, и существовала, можно сказать, лишь на бумаге. Заниматься расследованиями констебли не имели права, это должны были делать власти ‒ или «приглашённые» специалисты, такие как коронеры и судьи. Но чтобы эти специалисты вообще открыли дознание, требовалось сначала доказать сам факт преступления; например, найти мёртвое тело Эдвина Друда.

Лондонская же городская полиция не имела в Клойстергэме необходимых полномочий. Да и в любом случае, она не стала бы ничего расследовать, поскольку отсутствовал сам факт преступления: вполне могло оказаться, что Эдвин Друд просто-напросто сбежал из города, напуганный, скажем, попыткой ограбления, а его часы и заколка оказались в реке потому, что грабитель, опасаясь разоблачения, таким образом избавился от улик. В этом предположении нет ничего невозможного. Да, горожане во главе с мэром города подозревают преступление, и даже сажают под арест подозреваемого ‒ причём, дважды. Но потом они просто вынуждены снова предоставить Невилу свободу, так как не в состоянии доказать его виновность в той мере, которая необходима для передачи дела в суд.

И это Невил, которого подозревали все. Что же тогда говорить про Джаспера, которого не подозревал никто? Форстер упоминал, что Диккенс писал ему о своих планах в конце романа поместить своего персонажа Джаспера в камеру смертников. Но на виселицу отправляют только по решению суда, а чтобы кого-то судить, его нужно сначала арестовать. И сделать это должна была местная власть ‒ то есть, мэр Сапси, который, как мы помним, целиком был у Джаспера в кармане.

А если, скажем, мистер Сапси через несколько месяцев не будет переизбран снова, и приказ арестовать Джаспера отдаст уже новый мэр города? Такое тоже невозможно, так как в романе среди горожан мы не видим ни одной подходящей для того кандидатуры: все горожане, исключая разве что каноника Криспаркла, непоколебимо уверены в виновности Невила. А сам каноник ну уж никак не в состоянии стать светской властью в городке; по своему положению он не в состоянии даже баллотироваться в мэры.

То есть, Диккенс строит вселенную романа так, что помощь бессильным «силам добра» может прийти только со стороны.

– И не обманывайте себя надеждой, что какое-то чудо вам поможет, Невил, – сказал мистер Криспаркл с состраданием.

Но чудо, всё-таки, происходит ‒ в виде появления мистера Дэчери. Причём его предложение помощи абсолютно неожиданно даже для главных положительных персонажей романа, Грюджиуса и Криспаркла. Но вопрос, вынесенный мной в начало этой статьи, остаётся: если мистер Дэчери вдруг каким-то невообразимым усилием мысли распутает вдруг преступление Джаспера, сможет ли он арестовать преступника? Есть ли у него такие полномочия?

Ещё раз: мистер Дэчери не может быть городским полицейским ‒ ни из Лондона, ни из Клойстергэма. Полиция пока не принимает участия в сюжете, потому что отсутствует событие преступления. Дик Дэчери не может быть Друдом, Еленой Ландлесс, Тартаром или любым другим светским персонажем ‒ все они не в состоянии законно производить аресты. Дик Дэчери не является частным детективом, которого мог бы нанять, скажем, Грюджиус ‒ частные детективы никого не арестовывают. Дик Дэчери не может быть и «охотником за головами» ‒ то есть, частным лицом, помогающим полиции поймать преступников, за голову которых назначена награда. Пока нет преступления, нет и предложения награды.

Для продолжения романа мне поневоле пришлось выдумать и ввести в сюжет инспектора Портерса, то есть лицо, облечённое властью производить аресты. Но и с таким «подспорьем» мне было затруднительно законно арестовать Джаспера в Клойстергэме. Лондонская полиция ведь не может расследовать преступления на чужой территории, поэтому в Клойстергэм мой инспектор выезжает как частное лицо, взяв трёхдневный отпуск. В гостинице он поселяется тоже совершенно частным порядком, и даже то, что ночной констебль Грин помогает инспектору, есть уже значительное преувеличение; в действительности такое было бы невозможно. Для законного ареста мне пришлось отправить Джаспера в Лондон ‒ вот там-то инспектор Портерс уже обладал необходимой властью задержать его. Но это у меня. А как же собирался обойти это препятствие Диккенс?

Совершенно фантастическим и гениальным способом. Таким, который ни вам, ни мне, ни читающей публике и в голову прийти не мог.

По ходу моих прошлых расследований я уже убедился, что все образы своих персонажей и все детали своих сюжетов Диккенс брал из реальной жизни, лишь творчески дорабатывая их. Мне удалось отыскать прообразы таких персонажей, как Принцесса Курилка, мистер Сапси, каноник Криспаркл, каменотёс Дердлс, Елена Ландлесс и парочки других. Человек, послуживший прообразом для филантропа Хонитандера был уже известен и до меня. Но если все они взяты из жизни, списаны со знакомых самого Диккенса, то что насчёт мистера Дэчери? Не удастся ли нам и для него найти прообраз в реальной жизни, и тем самым ответить на один из сакраментальных вопросов друдизма: «Кто же вы такой, мистер Дэчери?»

Более или менее понятно, что романный город Клойстергэм по большей своей части списан с реального английского городка Рочестер. Жителями его стали персонажи, тоже списанные с людей, известных Диккенсу. Но вот преступление Джаспера ‒ оно пришло из-за океана. Преступление хормейстера многими уникальными деталями напоминает «Бостонское убийство» 1849 года ‒ там профессор химии Джон Вебстер убил своего нетерпеливого кредитора доктора Паркмана, снял с трупа и выбросил в реку часы жертвы, а мёртвое тело сжёг в лабораторной печи. Так если преступление Джаспера позаимствовано в Америке, то не найдётся ли там и мистер Дэчери?

И он там незамедлительно отыскивается! Знакомьтесь: седоволосый «сыщик преступлений» мистер Дерастус Клэпп!

Именно Дерастус Клэпп, самый первый в истории сыщик Америки, арестовал бостонского убийцу Вебстера (хотя и сделал это не раньше, чем лаборант Эфраим Литтлфилд, прообраз каменотёса Дердлса, пробил дыру в кирпичной стене лаборатории и отыскал останки доктора Паркмана). И этот подвиг был далеко не единственным в его поразительной карьере «сыщика преступлений» ‒ таким странным словосочетанием аттестовал себя он сам. Статья в Википедии даёт лишь общее представление о нём; гораздо больше интересного можно почерпнуть из статьи Мэтью Перла об этом «первом детективе Америки» в газете «Boston Globe».

Дерастус Клэпп (это странно звучащее имя родственно нашему имени Эраст) родился 1 мая 1792 года в Кларемонте, штат Нью-Гемпшир. В отличии от лондонского инспектора Филда, который послужил Диккенсу прообразом для инспектора Баккета в романе «Холодный дом», и который был сыном трактирщика, родители Дерастуса происходили из семей местных интеллектуалов ‒ например, его дед по отцовской линии Презервед Клэпп (ещё одно странное имя) был доктором наук. Этот факт в какой-то мере снимает противоречие, отмеченное Реем Дюбберке в книге «Диккенс, Друд и детективы»: если инспектор Баккет у Диккенса разговаривает как выходец из народа, то речь мистера Дэчери ‒ это речь образованного человека.

После совершеннолетия в 1813 году юный Дерастус пробует себя в профессии аукциониста (привет, мистер Сапси!), но после женитьбы в 1818 году на Сюзан Бодвич остепеняется и в 1828 становится констеблем в городе Бостон. С этого момента (и с благословления престарелого мэра Квинси) и начинается его весьма продолжительная служба в области охраны правопорядка.

Сейчас нам сложно представить себе такое, но на протяжении двадцати лет Дерастус Клэпп с его офисом в доме номер три по авеню Франклина был единственным детективом Бостона. Люди в те времена вообще не очень понимали, для чего им требуется помощь полиции. Позднее Клэпп со смехом вспоминал, как один из горожан однажды пытался нанять его для поиска потерянных золотых часов. «Подозреваете ли вы кого-либо в краже, сэр?» ‒ спросил его Дерастус. «Почему я должен кого-то подозревать?! ‒ возмутился бостонец. ‒ Просто найдите мне часы, и сегодня же!»

Действительно, детективу Клэппу приходилось искать и потерянные часы, и украденную серебряную вилку, и даже мальчишек, отлынивающих от посещения воскресной школы ‒ такое тоже входило в его обязанности. Зарплата констеблю полагалась не слишком высокая: два доллара за день дежурства и доллар за ночь ‒ в месяц выходило всего лишь вдвое больше, чем у простого рабочего. А семья у Дерастуса к этому времени была уже не маленькая: в 1819 году родилась дочь Сюзан Оливия, в 1822 году сын Роджер, в 1823 году ещё один сын именем Джордж Вашингтон, а так же Чарли, Натаниэль и Агата, родившиеся в 1824, 1832 и 1834 годах соответственно. Всех их надо было кормить, и констебль Клэпп нашёл преотличнейший способ дополнительного заработка: он стал «сыщиком преступлений».

Те преступления, которые он распутывал в часы дежурства и по долгу службы, оплачивались плохо, но оставались ещё выходные дни и вечерние часы, которые тоже можно было посвятить охоте на преступников. Если констебль Клэпп арестовывал кого-либо в нерабочие часы ‒ скажем, просто потому, что он, проходя по улице, заметил попытку ограбления лавки ‒ мэрия платила ему премиальные. Это были уже совсем другие, много большие суммы. Вот выписка из расчётной книги мэрии Бостона за 1844 год:

Дерастус Клэпп, за арест Б. Харфорда ‒ $60;
Дерастус Клэпп, за арест двух изготовителей контрафакта ‒ $80
Дерастус Клэпп, за арест трёх дезертиров ‒ $77.20
Дерастус Клэпп, за привлечение к суду Леви Дженнингса ‒ $35
Дерастус Клэпп, за арест Дэвида Ватсона ‒ $56.72
Дерастус Клэпп, за арест E. Г. Грили ‒ $39.75

Итого: $348.74 (это больше 12000 сегодняшних долларов)

И это только мэрия Бостона. Если же Клэпп обнаруживал преступление где-нибудь в провинции и арестовывал преступника, то деньги ему выплачивала мэрия того городка, в котором был произведён арест. И констебль Клэпп принялся сознательно выискивать возможные преступления: прочитав в газетах или услышав какую-либо новость, за которой могла скрываться афера, Дерастус выезжал на место, принюхивался, присматривался, следил ночами, а потом, набрав достаточно доказательств, вдруг арестовывал какого-нибудь Дэвида Ватсона, убийцу, который уже считал себя безнаказанным. Или вот этих двух самогонщиков, разливавших своё зелье в бутылки из-под виски и сбывавших контрафакт в распивочные. Такая работа, разумеется, требовала постоянных разъездов и терпения, но и оплачивалась тоже очень хорошо. Кроме того, констеблю муниципалитета не возбранялось оказывать детективные услуги состоятельным горожанам.

В 1874 году в своём интервью корреспонденту «Бостон Трэвеллер» Дерастус Клэпп сообщил, что за сорок шесть лет он арестовал отправил в тюрьму 136 преступников, и ещё несколько сотен ‒ в Исправительный дом; одних только украденных ценностей он возвратил на многие тысячи долларов. Преступники по всему штату не чувствовали себя в безопасности: в любую минуту констебль Клэпп, прозванный «Приносящим беду», мог положить им руку на плечо и ласково сказать: «Пошли-ка со мной, дружок!».

Дерастус был известен своим добродушием и гуманным отношением к подозреваемым, но никакое добродушие не мешало ему при необходимости заломить преступнику локоть к затылку и нацепить на него наручники. В конце карьеры Клэпп утверждал, что его правая рука за всё время настолько натрудилась при арестах, что теперь даже дружеское пожатие его ладони при встрече с другом или знакомым отдаётся в ней болью. И тут мы поневоле вспоминаем, что при знакомстве с Джаспером и господином мэром Дэчери не обменялся с ними рукопожатием, а вместо этого «расшаркался, держа по своему обыкновению шляпу под мышкой». Просто у мистера Дэчери был артрит!

В 1846 году новый мэр Бостона Джосайя Квинси-младший (по примеру англичан) организует в городе сыскной департамент полиции. Дерастус, который является самым очевидным кандидатом в его сотрудники, не спешит, однако, влиться в ряды Детективной полиции (вскоре прозванной в народе «Тени»). Его многочисленные подработки слишком уж хорошо оплачиваются. Поэтому мэрии приходится набирать в детективы абсолютно случайных в этой профессии людей: один из новых «теневых» полицейских ранее был пожарным, второй ‒ официантом, а все заслуги третьего сводились к тому, что он однажды спас из воды тонущего.

Кроме того, отношение горожан к нововведению было по большей части отрицательное. Новые детективы начали строить свою работу тоже «по-новому»: они не стеснялись вербовать в преступной среде осведомителей, избивать на допросах подозреваемых и совершать многие другие, вполне предосудительные поступки. «Новые полицейские есть продукт больного и испорченного положения вещей, и, следовательно, они морально больны сами,‒ писал в то время один из судей штата. ‒ Если необходимо, они способны лгать, хитрить и идти против всех принципов». Дерастус, который заботился о своём реноме, не хотел, чтобы и о нём отзывались так же.

Однако, новые полицейские-«тени» настолько рьяно взялись за дело, что всего лишь за пару лет почти оставили Клэппа без выгодных заказов. В 1848 году Дерастус волей-неволей вливается в ряды «теней», и становится там самым пожилым и самым опытным сотрудником. Вместе с детективом Старки он взялся за преследование и арест преступников-рецидивистов. Бостонские детективы настолько хорошо и массово использовали «новые методы расследования» (то есть, осведомителей, подкуп, досудебные договорённости и несанкционированную слежку), что расследование преступлений стало представляться горожанам «каким-то магическим, сверхчеловеческим искусством». Вспомним, что и мистер Дэчери, появившись в Клойстергэме, первым делом находит себе осведомителя в лице мальчишки Депутата, и ведёт за Джаспером несанкционированную властями слежку.

В 1849 году в карьере Дерастуса Клэппа случился «прорыв»: власти Бостона поручили ему расследование таинственного исчезновения одного состоятельного гражданина Гарварда (пригорода Бостона). Пропавшего звали доктор Джордж Паркман, и он был известен тем, что ссужал деньги под залог. 23 ноября 1849 года Паркман вошёл на территорию Гарвардского медицинского колледжа, чтобы переговорить со своим должником, профессором химии Джоном Вебстером, и назад, судя по всему, уже не вышел. Профессор Вебстер не отрицал, что виделся с Паркманом, но утверждал, однако, что при встрече полностью выплатил ему долг, и Паркман покинул колледж вполне себе живым и здоровым. Полицейские рьяно взялись за дело: пропавшего искали тут и там, распространили 28000 листовок, обещавших три тысячи долларов награды за информацию о его местонахождении, городской маршал Френсис Тьюки протралил кошкой дно реки в попытке отыскать тело Паркмана, но нашёл в воде лишь его карманные часы. Эта находка навела полицию на мысль о возможном убийстве. 26 ноября детектив Клэпп и констебли Клее и Фуллер вошли в Медицинский колледж, чтобы устроить там обыск. Профессор Вебстер, понятно взволнованный появлением полиции, сопровождал их от одной двери до другой.

Дальше случилась анекдотическая история. Когда детектив Клэпп попросил отворить ему именно ту лабораторию, где за пару дней до того и произошло убийство, профессор Вебстер, чья любовь к пиротехнике была широко известна, предупредил детектива, что там хранятся взрывоопасные материалы. Дерастус Клэпп со словами «Что-то мне не хочется быть разорванным на куски!» ограничил свой осмотр лаборатории тем, что бросил лишь беглый взгляд внутрь через щель приоткрытой двери. Если бы он вошёл, он мог бы обнаружить в печи не полностью сгоревшие фрагменты костей скелета доктора Паркмана. Но этого не произошло. Осмотрев колледж и не найдя следов пропавшего, детектив Клэпп удалился. На следующий день он снова осмотрит колледж ‒ с тем же нулевым результатом.

Тем временем сторожа и уборщика колледжа Эфраима Литтлфилда начали терзать подозрения: последние дни профессор Вебстер вёл себя чрезвычайно странно, запирался на ночь в лаборатории, что-то сжигал там, потратив месячный запас угля, а после как будто бы пытался подкупить сторожа, прислав ему индейку на День благодарения ‒ впервые за всё время работы в колледже. Литтлфилд решил проникнуть в запертую лабораторию и осмотреть её. Для этого он пробил дыру в подвальной стене, и расчленённые фрагменты тела доктора Паркмана буквально посыпались ему на голову. В ужасе Литтлфилд помчался к руководству колледжа, те отправили его к детективу Клэппу, и Литтлфилд рассказал ему о своей страшной находке.

Клэпп, прихватив с собой двух констеблей, отправился арестовать профессора Вебстера. Когда полицейские в кэбе подъехали к дому профессора, тот как раз на крыльце прощался с каким-то визитёром. Дерастус, желая чтобы арест обошёлся без скандала и сопротивления, сказал профессору, что полиции требуется снова осмотреть здание колледжа, и попросил Вебстера сопровождать их. Вебстер согласился и, сняв с вешалки своё пальто и шляпу, в сопровождении детектива спустился по ступенькам, но потом «спохватился», что забыл дома ключи от лаборатории. Клэпп уверил его, что у полиции уже есть все необходимые ключи. Вебстер, кивнув, молча занял своё место в кэбе.

В дороге детектив Клэпп после парочки общих фраз завёл с ним разговор о поисках доктора Паркмана. Клэпп рассказал профессору, как далеко продвинулись поиски, постаравшись при этом так строить фразы, чтобы в них не чувствовалось сомнений в правдивости показаний профессора. Возле моста через реку Вебстер попытался привлечь (или отвлечь) внимание детектива, указав рукой на какую-то женщину, прогуливающуюся по набережной. «Это миссис Бент, ‒ сказал он. ‒ Возможно, она что-то знает про исчезновение доктора. Давайте поговорим с ней!». Клэпп уверил профессора, что они так и сделают, но позднее. Когда кэб уже грохотал колёсами по мосту, детектив, показывая на реку, заметил профессору, что поиски тела доктора Паркмана проводились и с той, и с другой стороны от моста, но не было найдено ничего, кроме шляпы, вероятно принадлежавшей пропавшему (заметим, что оперативную информацию о находке часов он тут не разгласил). Вебстер никак не прокомментировал эти слова, но через минуту с тревогой обратил внимание Клэппа, что кэбмен пропустил поворот, ведущей к колледжу, и поехал неправильной дорогой. Клэпп успокаивающе ответил, что кэбмен, наверное, работает недавно и ещё плохо знает город, но, без сомнения, он в конце концов привезёт всех куда надо. После этих слов Вебстер, что называется, замкнулся в молчании.

Возле здания тюрьмы Клэпп «вспомнил», что ему надо на минуточку заскочить в офис, чтобы забрать кое-какие бумаги. «Не будут ли господа так любезны сопроводить меня внутрь, поскольку я ещё плохо здесь ориентируюсь», ‒ сказал он, обращаясь ко всем троим. Констебли с охотой согласились, и Вебстеру пришлось тоже присоединиться к ним. Все четверо прошли в здание тюрьмы. Там профессор, словно бы вдруг очнувшись, вдруг остановился и воскликнул: «Что всё это значит?! Зачем вы меня сюда привели?» ‒ «Профессор Вебстер, ‒ ответил ему детектив Клэпп, ‒ помните, как на мосту я говорил вам, что в поисках тела мы обыскали всю реку вдоль и поперёк? Так вот, точно так же мы обыскали и ваш колледж, и теперь, профессор Вебстер, я арестовываю вас по подозрению в убийстве доктора Паркмана».

В январе профессор Вебстер был отдан под суд, в апреле признан виновным и в конце августа повешен. Перед этим Вебстер успел написать обжалование приговора, получить отказ, а после этого составить письменное признание в убийстве для передачи его прокурору. В признании, сделанном, подобно Джасперу, из камеры смертников, он утверждал, что убил доктора в порядке самозащиты, когда тот слишком уж агрессивно начал требовать возврата долга. Орудием убийства ему послужила тяжёлая деревянная трость (и тут мы не можем не вспомнить бедного Невила Ландлесса).

Для горожан, жаждавших своими глазами увидеть место столь знаменитого преступления, были организованы экскурсии по колледжу; в них приняло участие более пяти тысяч человек. В 1868 году (то есть, за год перед началом написания романа) во время своего Американского турне там побывал и Чарльз Диккенс. Не известно, встречался ли великий писатель с Дерастусом Клэппом ‒ хотя тот был ещё жив и даже неплохо себя чувствовал в свои 74 года ‒ но ему наверняка рассказывали историю ареста профессора, и Клэппа при этом тоже упоминали. Вероятно именно из этого рассказа Диккенс и узнал такие детали, как раннюю седину знаменитого детектива и его нелюбовь к рукопожатиям.

Итак, если Диккенсу по сюжету потребовался кто-то, кто мог бы силой своей проницательности распутать преступление, аналогичное бостонскому убийству, а после ещё и арестовать преступника, невзирая на то, что местные власти были у убийцы в кармане, писателю было бы трудно найти для такого персонажа лучший прообраз, чем детектив Клэпп. Как Конан Дойл двадцатью годами спустя изобрёл «детектива-консультанта» Холмса, так и Диккенс для своего романа изобрёл (взял из жизни) «сыщика преступлений» Дэчери.

Давайте посмотрим, как могли бы развиваться события романа, если мы будем придерживаться этой версии.

Вот в декабре 1842 года в городке Клойстергэме исчезает Эдвин Друд. Мэр города (руками своего подчинённого, суперинтенданта полиции) арестовывает подозреваемого Невила Ландлесса и помещает его сначала под домашний арест, а после в тюрьму. Эта история попадает в газеты (позднее Дэчери в разговоре с миссис Топ упоминает, что прочитал о случившемся в прессе). «Сыщик преступлений» отмечает для себя, что в провинциальном городке наверняка произошло убийство, но не предпринимает пока ничего. По двум причинам: полиция ещё имеет шанс самостоятельно отыскать убийцу, да и Эдвин Друд ещё может вдруг обнаружиться живым и здоровым. Дэчери кратко записывает обстоятельства исчезновения в записную книжечку и решает несколько месяцев погодить с расследованием.

Проходит ровно полгода, день в день. Листая записную книжку, Дэчери натыкается в календарике на свою пометку на память и полагает, что настало время действовать. Заметьте, что его никто не нанимает для расследования ‒ он предпринимает его абсолютно самостоятельно. Дэчери не является ничьим родственником, он никому не мстит и у него нет ни малейшей враждебности лично к Джасперу. Дэчери просто «сыскал» преступление и хочет его распутать ‒ чтобы позднее получить от мэрии Клойстергэма вознаграждение.

Субботним вечером Грюджиус в Степл-инне видит Джаспера, следящего за Невилом из окна и указывает на него приехавшему в город Криспарклу, замечая попутно, что «надо бы не спускать с него глаз». В тот же самый вечер знакомство с Невилом заводит Тартар.

Следующим утром в дверь Грюджиуса стучится мистер Дэчери. Так как свои поиски «сыщик преступлений» начал с Лондона, самым логичным перед отъездом в Клойстергэм было бы переговорить с тем свидетелем, который находится неподалёку. Дэчери уведомляет Грюджиуса, что заинтересовался фактом исчезновения Друда и собирается начать неофициальное расследование этого дела. Заметим, что Грюджиус не нанимает Дэчери для расследования ‒ тот уже предпринимает его по собственной воле. После этого разговора Дэчери едет дилижансом из Лондона в Клойстергэм, и через пять часов путешествия сходит с него у дверей гостиницы «Епископский посох», где и поселяется. Сразу же по прибытии он обедает ‒ в этот момент Диккенс и знакомит его с нами. Время на часах: половина шестого вечера (вспомним, что в первой главе Джаспер тоже возвращался из Лондона дилижансом как раз к началу вечерней службы).

Пока мистер Дэчери обедает и через весь город идёт в направлении собора, чтобы поселиться у миссис Топ, Джаспер делает предложение Розе Буттон, получает отказ и возвращается домой. По дороге он встречает мэра Сапси, который провожает его до квартиры и даже заходит к хормейстеру в гости. Идут эти двое, определённо, по Главной улице городка, и теперь становится понятно, почему Диккенс послал Дэчери в обход ‒ чтобы они не столкнулись с «сыщиком преступлений» где-нибудь на улице: такое сделало бы нелогичной очень выигрышную сцену знакомства Дэчери и Джаспера в квартире у последнего.

К этому моменту Роза уже очнулась от обморока, сбежала из пансиона и последним поездом едет в Лондон. В десять вечера она стучится в дверь квартиры опекуна, а в двенадцать уже поселена в комнату отеля Фурнивал.

В Клойстергэме директриса школы-пансиона мисс Твинклтон обнаруживает исчезновение Розы и лично бежит сообщить об этом Криспарклу. Но поезда уже не ходят, и канонику приходится ждать до утра.

Утром следующего дня Криспаркл в Лондоне встречается с Розой и Грюджиусом. Горничная отеля уведомляет их, что некий молодой джентльмен просит о встрече. Грюджиус произносит странную фразу, что «никогда нельзя знать, с какой стороны придет помощь. <…> Я мог бы по этому поводу рассказать вам кое-что любопытное, но сейчас это преждевременно.» Здесь он, определённо, имеет в виду свой разговор с Дэчери прошлым утром. Отметим, что интерес Дэчери к расследованию дела Друда был для Грюджиуса неожиданным, и что он не передаёт эту информацию дальше, считая такое «преждевременным».

И таким образом получается, что с этого дня Тартар присматривает за Невилом в Лондоне, а мистер Дэчери «присматривает» ‒ то есть, устанавливает несанкционированную слежку ‒ за Джаспером в Клойстергэме. И каждый новый факт, который может указывать на виновность Джаспера, мистер Дэчери отмечает меловой чёрточкой на дверце углового буфета.

Надо отметить, что такой способ ведения учёта является новым для мистера Дэчери ‒ ведь он «оценивает» его через неделю использования, говоря: «Мне нравится <…> этот способ вести счета, принятый в старинных трактирах». Если бы мистер Дэчери поступал так всегда, ему не было бы необходимости говорить это именно сейчас. Значит, он попробовал его впервые. Но почему, и где он его подсмотрел? Так у мистера Грюджиуса же!

– Пока что я не ошибаюсь, – сказал мистер Грюджиус. – Отметим это, – и он сделал отметку большим пальцем правой руки на большом пальце левой.

Возможно, и в разговоре с Дэчери несколько дней назад Грюджиус тоже демонстрировал этот способ упорядочивания фактов. Дэчери такое понравилось, и он взял этот способ себе на вооружение. Но не сразу. В первый свой вечер в Клойстергэме, несмотря на то, что он уже познакомился с Джаспером, Сапси, Депутатом, Дердлсом и миссис Топ, Дэчери ещё не делает никаких отметок на дверце буфета, всего лишь замечая своему отражению в зеркале, что у него «выдался хлопотливый денёк». Почему, кстати? Разговоры со всеми этими персонажами заняли у Дэчери хорошо если два часа, где же хлопоты? Но тут надо вспомнить, что ранним утром того же дня Дэчери говорил с Грюджиусом, что он, возможно, освежил свою память чтением газет в библиотеке, что он пять часов ехал дилижансом, а потом заселился в гостиницу, выписался из неё и нашёл себе новое жильё ‒ и тогда мы поймём, что это было, действительно, довольно утомительно для пожилого уже человека.

Моё утверждение, что мистер Дэчери является констеблем, но при этом не является в общепринятом смысле полицейским, может показаться странным. Но это всего лишь проекция американских реалий сороковых годов девятнадцатого века на Англию. 1842 год был одним из переломных: в это время на смену старой полиции приходила новая, и какое-то время обе они действовали одновременно. Дерастус Клэпп принадлежал как раз к «старой гвардии», и был констеблем Сити-холла, т.е. магистрата. В полицию нового типа он перешёл лишь в 1847 году, да и то только после того, как был из «полиции старого типа» уволен ‒ он попал под суд из-за того, что ошибочно выпустил из-под ареста фальшивомонетчика Хаскета Стэплса.

Таким образом, и мистер Дэчери мог принадлежать к параллельной полицейской структуре ‒ то есть, служить в полиции лондонского Сити, ведущей своё происхождение от так называемых «Бегунов с Боу-стрит». Сначала эти «бегуны» были кем-то вроде курьеров, вручающих преступникам постановления магистрата об их аресте. Но чтобы такое предписание кому-то вручить, преступника сначала требовалось разыскать ‒ и вот этой в некотором смысле детективной работой и занимались те шесть человек, которые поначалу и составляли команду, занимающую офис в доме номер четыре по Боу-стрит. Подчинялись они непосредственно магистрату, оттуда же получали и финансирование.

После учреждения в 1829 году полиции лондонского Сити, работы у «бегунов» стало ощутимо меньше: теперь только 10% всех преступлений в столице раскрывалось с их помощью. Но их опыт стал востребован в провинции, и лондонский магистрат всё больше и больше поручал своим констеблям помогать прокуратуре расследовать преступления за пределами Лондона. То есть, мистер Дэчери (если мы примем, что он был из «бегунов») вполне мог предпринять розыскные действия в Клойстергэме ‒ правила ему такое разрешали.

Более того, с целью юридически обеспечить полномочия «бегунов» действовать в провинции, их шеф сэр Джон Филдинг стал членом мировых комиссий в ряде английских графств, в том числе и в Кенте. Так что, констебль Дэчери имел бы полное право арестовать в Клойстергэме любого преступника, если бы ему такое понадобилось.

В 1834 году «бегунов» попытались (поначалу неудачно) переподчинить полиции лондонского Сити; в 1837 году была предпринята вторая попытка, после чего констебли магистрата перестали быть самостоятельной структурой. «Бегуны» надели форму полиции лондонского Сити.

Именно это мы и видим в первых строках восемнадцатой главы: там мистер Дэчери предстаёт перед читателями в штатском варианте униформы полицейских лондонского Сити, т.е. в приталенном и «застёгнутом на все пуговицы» (подобно мундиру) тёмно-синем сюртуке и брюках серого цвета. Именно такое сочетание цветов и было принято в полиции Сити; прочая же столичная полиция была одета во всё синее. При этом получает объяснение и воинская выправка мистера Дэчери ‒ просто он был полицейским.

И сразу же проясняется странный диалог между мэром Сапси и мистером Дэчери:

– Вы служили в армии, сэр? – осведомился мистер Сапси.
– Его милость господин мэр делает мне слишком много чести, – отвечал мистер Дэчери.
– Во флоте?
– Опять-таки его милость господин мэр делает мне слишком много чести, – повторил мистер Дэчери.
– Дипломатия тоже достойное поприще, – произнес мистер Сапси в порядке общего замечания.
– Вот это меткий выстрел, – сказал мистер Дэчери с поклоном и широкой улыбкой. – Уважаемый господин мэр попал в самую точку. Вижу, что никакая дипломатическая хитрость не устоит перед его проницательностью.

Диккенс здесь как бы отсекает “поприща”, могущие объяснить военную выправку мистера Дэчери. Мы узнаём, что Дэчери никогда не находился ни на военной, ни на морской службе. Тогда, возможно, он служил в другой военизированной организации — в полиции? Но мистер Сапси у Диккенса не делает этого предположения, а вместо того “в порядке общего замечания” упоминает дипломатию, хотя от дипломатов военной выправки ожидать и не приходится. Но не выправка, а поведение Дэчери и его манера говорить напоминают мэру о дипломатах. И мистер Дэчери, не подтверждая правильности догадки прямо, хитро соглашается с общим замечанием Сапси, что дипломатия — это достойное поприще. Дэчери не говорит, что сам является дипломатом, он говорит, что дипломатия как профессия есть занятие достойное. И больше ничего!

Становятся понятны и те странные манипуляции Дэчери со шляпой, которые Диккенс описывает в восемнадцатой главе. Полицейские правила, принятые в 1829 году предписывали констеблям постоянно носить особой конструкции кожаный цилиндр-шлем — такие головные уборы (вместе со специальным высоким воротником со вшитым внутрь металлическим обручем) должны были предохранять констеблей от банд “душителей”, которые с целью ограбления нападали на ночных прохожих с гарротой. Этот цилиндр был настолько прочной конструкции, что констебль мог даже встать на него, как на скамеечку, если бы ему вдруг потребовалось посмотреть через забор или заглянуть в окно. Понятное дело, кожаный шлем с деревянными вставками был крайне тяжёлым и неудобным в ношении. Тем не менее, снимать его с головы воспрещалось правилами. После многих лет службы констебль и представить себе не мог появиться на улице без своего неразлучного цилиндра-шлема. Цивильная шляпа была для полицейского чуждым, почти незнакомым предметом.

Но мистер Дэчери прибывает в Клойстергэм, замаскировавшись под штатского. Шлем-цилиндр остался в Лондоне, поэтому мистеру Дэчери пришлось обзавестись шляпой. Для викторианского полицейского носить вместо шлема обычную шляпу — это был шаг вниз, сродни разжалованию; носить на голове гражданскую шляпу было для них просто стыдно. Шлем — это святое; шотландские гвардейцы у ворот королевского дворца терпят от туристов почти любые издевательства, но попробуйте прикоснуться к их шлему — кара воспоследует немедленно. Дэчери надевать шляпу на голову просто не хочет, предпочитая носить её в руке, но тоже на военный манер — под мышкой. В армии, на флоте и в полиции существуют редкие ситуации, во время которых принято обнажать голову: во время молитвы, на похоронах или в присутствии коронованных особ. Тогда шлемы и фуражки принято держать под локтем. Так поступает и мистер Дэчери в обществе мэра города, что высокомерный глупец Сапси принимает за знак уважения к своему положению, а сам мистер Дэчери объясняет желанием “дать прохладу голове”.

Забавно, но и тут Диккенсом был заложен намек на профессиональную принадлежность своего персонажа. Дело в том, что в сороковых годах 19-го века (т.е. именно во времена событий романа) широко дискутировался вопрос вентиляции полицейских шлемов. Тяжёлые и плотные кожаные цилиндры, которые запрещалось снимать даже летом, совершенно не пропускали воздух. Газеты в ту пору даже публиковали карикатуры, изображавшие констеблей со шлемами, снабженными вентиляторами и флюгерами, делавшими служителей закона похожими на голландские мельницы. Только в середине сороковых годов шлемы-цилиндры получили две небольшие дырочки для вентиляции. Поэтому, вопрос “прохлады для головы” был для мистера Дэчери весьма актуальным. Именно по этой причине он с удовольствием и позволял свежему ветерку трепать свои седые волосы — такое было для констебля редким и почти запретным наслаждением.

Таким образом, мы видим, что все особенности поведения мистера Дэчери, которые мы привыкли объяснять наличием на его голове седого парика, можно гораздо более логично объяснить отсутствием на его голове привычного для него полицейского шлема.

Сразу же по прибытии в городок Дэчери нанимает себе информатора, мальчишку Депутата. В таком деле требуется осторожность и полная уверенность в помощнике, и мистер Дэчери за последующие пару дней наводит справки о своём информаторе в ночлежке, где тот работает. Именно там он и узнаёт его настоящую фамилию: Винкс. Это логично; вспомним, что свой псевдоним «Депутат» мальчишка получил только после найма на службу в гостиницу. До этого момента его ведь ещё не называли „deputy“, т.е. «помощником». Владельцу ночлежки мальчишка при найме на работу называл свою настоящую фамилию. Поняв при разговоре с Дэчери в последней главе, что настоящую фамилию сохранить в тайне не удалось, мальчишка (довольно глупо и неудачно) пытается обернуть этот свой промах в шутку, заявляя, что Винкс ‒ это вовсе и не фамилия, а тоже что-то вроде прозвища, которое ему, верите ли, «дали постояльцы из-за того, что ему не удаётся толком поспать ночью». Мистер Дэчери, называя вслух настоящую фамилию своего нового информатора, вовсе не проверяет, вправду ли того так зовут ‒ он намекает своему помощнику, что знает теперь его тайну, и что он может (в случае непослушания или обмана) сдать Винкса властям, которые его разыскивают. Именно так, методом «кнута и пряника», т.е. шантажа и подкупа, и строили свою розыскную работу новые полицейские, что Бостона, что Лондона.

Вспомним, наконец, как в разговоре с содержательницей опиумного притона мистер Дэчери «представляет» ей хормейстера:

– Фамилия – Джаспер. Имя – Джон. Мистер Джон Джаспер.

Не кажется ли вам, что именно так, словно в графы на странице полицейского гроссбуха, записывают фамилию и имя, скажем, арестованного?

Дерастус Клэпп, за арест Дэвида Ватсона ‒ $56.72
Ричард Дэчери, за арест Джона Джаспера ‒ £40.00

Подведём итог: мистер Дэчери ‒ это совершенно новый персонаж в романе, до восемнадцатой главы на её страницах не только не появлявшийся, но даже и не упоминавшийся. Мистер Дэчери не является ничьим родственником, он никому не мстит, и он не испытывает к Джасперу личной неприязни. Мистер Дэчери не носит седой парик. Мистер Дэчери не является «охотником за головами» или частным детективом. Его никто не нанимал для расследования. Мистер Дэчери ‒ констебль полиции лондонского Сити, «сыщик преступлений». Движущим мотивом его деятельности на страницах романа является желание получить денежную премию от муниципалитета за поимку преступника ‒ Джона Джаспера.

15.04.2022