Полухин Юрий Петрович

ВТОРОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Родился 24 октября 1925 года в поселке Стеклянная Радица Брянского района в семье служащего. Семья вскоре переехала в город Дятьково (35 километров севернее Брянска), по месту работы отца. Здесь и прошло детство. В январе 1938 года отец был репрессирован, впоследствии реабилитирован. В 7 лет пошел учиться в школу. В 1941 году окончил 9 классов. В июле-августе 1941 года участвовал в строительстве оборонительного рубежа вдоль реки Десна (фронт здесь задержался на два месяца). В ночь на 7 октября 1941 года части Красной Армии оставили город Дятьково, но наступающие немецкие войска обошли его стороной, так что достаточно долго немцев мы не видели.

В январе 1942 года на территории почти всего Дятьковского района партизаны восстановили советскую власть. В городе работала баня для населения, врачебный пункт, издавалась районная газета. Работала даже узкоколейная железная дорога, связывавшая промышленные поселки Старь, Ивот, Бытош с райцентром. Партизанами была проведена в две очереди мобилизация военнообязанных мужчин, которые через «окно на фронте» были направлены в Красную Армию. На каждой улице города были созданы отряды самообороны, и моло­дежь моего возраста и постарше патрулировала днем и ночью улицы города с целью выявления незнакомых лиц, появившихся в городе. 7 мая 1942 года по рекомендации вот такого отряда самообороны я стал партизаном. Ядром нашего партизанского формирования, получившего позже название Рогнединская партизанская бригада, стала часть разведроты 330-й стрелковой дивизии Западного фронта (в 1944 году отличилась при освобождении Могилева) во главе с начальником разведки дивизии и другими командирами. Бригада наша в большей части состояла из выходивших из окружения и бежавших из фашистского плена военнослужащих. Видимо, поэтому у нас были сильны армейские порядки. Командному составу (начиная с сержантских) присваивались воинские звания, командиры всех степеней носили знаки отличия. Бригада действовала на стыке нынешних Брянской, Смоленской и Калужской областей и постоянно имела связь с Большой землей (радио, самолеты). 19 декабря 1942 года при нападении на вражеский гарнизон я был ранен и 25 декабря эвакуирован на самолете в тыл. После излечения учился на краткосрочных курсах младших лейтенантов Западного фронта, а затем участвовал в боях по освобождению Смоленщины (район Рославля), Беларуси (в декабрь 1943 года под Витебском, а в 1944 году в период операции «Багратион» – под Оршей и Борисовом), Литвы и Польши осенью 1944 года, Восточной Пруссии в 1945 году.

В 1946 г. при расформировании дивизии был уволен в запас (с учетом 5 ранений). Жил и работал в Гомеле, а в 1951 году вновь был призван в Советскую Армию и служил до марта 1974 года. Служил все время в Беларуси (8,5 лет – Брестская крепость, а с организацией Ракетных войск стратегического назначения – Сморгонь, Поставы).

В 1945 г. участвовал в единственных в СССР войсковых учениях на Тоцком полигоне Оренбургской области, в ходе которых была реально использована атомная бомба мощностью 40 килотонн. В период службы много учился, хотя тогда это было очень непросто. В 1954 году успешно окончил среднюю школу, в 1955 году экстерном сдал экзамен за курс Ленинградского военно-инженерного училища, а в 1967 году получил и высшее образование.

В период боев я был награжден двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны 2-й степени. В связи с 40-летием Победы награжден орденом Отечественной войны 1 степени.

Первый орден Красной Звезды я получил за участие в боях по освобождению Беларуси летом 1944 года. Наша 174-я стрелковая ди­визия держала оборону на левом фланге Белорусского фронта, после боев 1943 года, в ходе которых была очищена от врага Смоленщина. Эти два обстоятельства (фланг фронта и наша малочисленность) определили ту роль, которая могла быть назначена нам в наступлении. В ночь на 22 июня нас на переднем крае сменила полнокровная 220-я дивизия, а мы с рассветом должны были несколько левее провести разведку боем обороны противника. Цель: атакуя передний край вражеской обороны, заставить его максимально больше ввести в дело огневых средств, более полно раскрыть систему своей обороны. Пока мы атаковали, наши наблюдатели засекали расположение позиций вражеской артиллерии, пулеметные точки, чтобы максимально поразить их на рассвете 23 июня. Тогда и началась операция по освобождению Беларуси (операция «Багратион»). 23 июня мы (наш батальон) не участвовали в бою, находились примерно в километре от переднего края и только наблюдали за нашей мощной артиллерийской и авиационной подготовкой. А 24 июня и нам определили задачу: атаковать позиции противника левее того места, где разворачивались основные события, привлечь его внимание к себе, заставить часть огневых средств обратить против нас, а не на основном направлении.

Ранним утром мы начали нашу атаку. Человек 8-10 добрались до проволочного заграждения и там собрались в вырытом немцами котловане для блиндажа. Артиллерия противника вела против нас непрерывный огонь. Один из снарядов угодил в край котлована и обрушил большую массу земли. Я оказался засыпанным этой землей. Я не слышал взрыва снаряда, не слышал, как обрушилась стена котлована, потому что ударом взрывной волны был контужен и потерял сознание. Очнулся под землей. Голова лежала на скрещенных руках, и между руками сохранилось очень маленькой пространство, не заполненное землей. Попытки пошевелиться оказались безуспешными. Похоронен я был заживо и основательно. И только благодаря тому, что в котловане остались несколько человек невредимыми, меня откопали. Когда вытащили из-под земли, я задыхался от удушья, рванул ворот гимнастерки так, что отлетели все пуговицы. Голова гудела, спина разламывалась. Находившийся вместе с нами заместитель командира батальона предложил мне уйти в тыл. Но я не получил ни одной ца­рапины, внешне был здоров и не мог покинуть товарищей. Мы отошли метров 30 назад и оказались на склоне неглубокого оврага. Весь долгий июньский день вражеская артиллерия нещадно молотила нас.

Мы задачу выполнили, в какой-то мере облегчили действия тех, кто прорывал вражескую оборону правее нас. Так этот день 24 июня 1944 года стал как бы вторым днем моего рождения. Только благодаря товарищам я не остался навсегда в земле на подступах к Орше.

Вечером мы вернулись на исходные позиции, то есть в свою траншею. Чувствовал себя очень скверно. Страшно болела голова и поясница. Заместитель командира батальона принес мне стакан легкого вина (откуда оно?) и заставил меня выпить. Я тут же свалился в нишу траншеи и отключился, словно получил наркоз. Спал мертвецки. Не слышал ни грохота разрывов, ничего. На рассвете меня подняли на ноги. Немцы перед нами оставили позиции и отходили, а мы двинулись их преследовать. Чувствовал себя по-прежнему очень плохо. Меня освободили от командования взводом (правда, делить нас на взводы и роты было бессмысленно, нас осталось мало). На третий день мы пересекли шоссе Орша – Могилев у километрового столба 4, то есть в 4 километрах от Орши. Впереди за кустами и деревьями в километре от нас виднелись крыши деревенских хат. Командир полка остановил всех и сказал, что деревня эта на берегу Днепра. Есть мост, но он подготовлен немцами к взрыву. В деревне только небольшой заслон. Вызвал добровольцев, чтобы сесть на машины артиллерийской батареи, проскочить деревню и захватить мост. Добровольцами стали все, кто стоял перед машинами. В деревню мы проскочили на большой скорости, но, когда до моста оставалось метров 50-70, немцы взорвали его. Осколки сыпались на наши головы. Мост был деревянный, и обрушившиеся его конструкции держались на плаву. Мы, человек 25, успели по ним перебраться на правый берег и залечь под обрывом у реки. Остатки моста стало разносить течением, и кто-то на левом берегу начал как-то закреплять эти остатки. Потихоньку мы накапливали силы на правом берегу. Командир батальона приказал мне вернуться на левый берег, найти радистов артбатареи и переправить их на правый берег, чтобы наладить огонь батареи и помочь нашей атаке. Так мне пришлось еще дважды под огнем преодолеть этот мост. Мы сбили немцев у берега, началось стремительное преследование, короткие стычки и снова вперед. Под Борисовом нас посадили на машины и срочно бросили закрыть брешь – преградить путь отступающим фашистам. Прямо с машин развернулись в цепь все, включая и командира полка, и атаковали занятую немцами деревню, через которую проходила дорога, единственно возможная для отхода немцев на этом участке. В этом бою 1 июля 1944 года я получил свое четвертое ранение. Вот по итогам этих боев я и был награжден орденом Красной Звезды.

Вторым орденом Красной Звезды я был награжден в декабре 1944 года. Мы занимали оборону на территории Польши. Всего в 7 километрах впереди была Германия (Восточная Пруссия). 14 декабря 1944 года утром, еще затемно немцы обрушили на наших соседей справа (другая дивизия) огонь артиллерии и бросили в атаку разведку боем. Соседи накануне получили пополнение из молдаван, солдат необстрелянных и слабо подготовленных. Молдаване под огнем легли в траншее и не оказали сопротивления. Немцы ворвались в траншею, захватили пятерых молдаван и увели их в плен. Пройдя траншею соседей, немцы вышли на правом фланге в тыл нашей роты. Одновременно с фронта нашу роту также атаковали. С трудом мы отстояли свои позиции и с фронта, и с тыла. Мы потеряли троих убитыми и одного раненого (боюсь, что ранение в живот было смертельным). Так как это случилось на стыке двух дивизий, и в одной из них увели 5 пленных, то, как я полагаю, в штабе корпуса состоялся неприятный разбор случившегося. Из соседней дивизии под суд отдали двух офицеров. А на их несчастье я получил орден (я исполнял обязанности командира роты). Просто, я думаю, что произошло противопоставление беды соседей и нашего относительного успеха.

Орденом Отечественной войны 2 степени я был награжден в феврале 1945 года за бои в Восточной Пруссии, но получил его только в августе 1998 года, то есть спустя 54 года. Наибольшее впечатление от боев в Восточной Пруссии оставило взятие города Растенбурга, того самого, в лесу около которого находилась знаменитая Ставка Гитлера «Вольфшанце» (Волчье логово). Правда, мы никогда не знали о ней; лес, в котором располагалась Ставка, видели с расстояния 3-4 километров, но в него не заходили. Растенбург мы увидели с прилегающих холмов. Увидели, что из города вытянулась длинная колонна отступающих немцев. Наши артиллеристы развернули орудия и открыли огонь по уходящей колонне. Подошли четыре СУ-76 (самоходно-артиллерийские установки) и, как заправские тачки, ринулись в город, давя на его улицах вражеские обозы.

Мы, пехота, быстро достигли первых домов. Сопротивления здесь не было, но мы бегло осматривали каждый дом. В одном трехэтажном доме в подвале вдруг обнаружили много мирных жителей. До сих пор немцы оставляли совершенно пустые города и деревни (в домах даже сесть не на что было). И вот эта первая встреча с немецким населением оставила сильное впечатление. Мужчин в подвале не было. Два-три солдата спустились в подвал. На лицах людей ужас. Геббельсовская пропаганда так запугала их что наше появление они восприняли как конец света. Стоя у входа в подвал, я полез в карман за носовым платком. Но при этом сначала из кармана надо было вы­нуть гранату. И тут подвал огласил дикий нечеловеческий вой, рев, леденящий душу. Ничего подобного никогда не приходилось ни видеть, ни слышать. Я пробкой выскочил за дверь, а за мной и солдаты. Это было что-то жуткое. Улицы были труднопроходимыми. В центре на чердаке трехэтажного дома засели немецкие солдаты и обстреливали улицы. Прижимаясь к стенам домов, мы подбирались к дому, где засели фашисты. И тут из какой-то двери вынырнул старик лет 60-ти, схватился за мою шинель и с угодливостью начал расхваливать сначала шинельное сукно, а потом вообще русских. Вот эта угодливость была неприятна.

От командира батальона я получил приказ выйти с ротой на западную окраину города и там закрепиться. К вечеру нас разыскал посыльный от комбата и сообщил, что батальон остается в городе, и я с ротой должен вернуться в центр. Но там из командования не нашел никого, хотя посылал искать в разные стороны. Тогда я выбрал дом на перекрестке улиц и решил расположиться в нем. Из этого дома хорошо просматривались улицы на четыре стороны. Солдатам сказал, чтобы всех, кого встретят из нашего батальона, собирали в этот дом. На втором этаже сразу при входе обнаружил группу дрожащих немецких женщин с сумками, узлами. Я только рукой показал, что им надо уйти отсюда, как они, бросая свои вещи, в паническом страхе бросились вниз по лестнице. Вот опять мы столкнулись с запуганными до животного состояния людьми.

Два дня я оставался «хозяином» этого дома и фактически города. Ко мне обратились две польские семьи с детьми за помощью, и я их разместил в этом же доме, снабдив продуктами, которые здесь обнаружили. Привели троих немецких солдат, которые наперебой старались рассказать, что они французы из Эльзаса, что в германскую армию зачислены насильно, показывали фотографии периода службы во французской армии. Одним словом, понадобились мои скудные знания немецкого. Я должен был решать их судьбы. На их солдатских книжках я написал, что это французы, что их надо направлять на сборный пункт для пленных. Другого решения не было. В Растенбур-ге впервые увидел богадельню (так называли в свое время заведения для стариков). Брошенные всеми, они бродили. словно тени. Но помочь им я был бессилен. На третий день, наконец, отыскался штаб батальона. Нас, оказывается, оставили в городе, чтобы поддерживать какой-то порядок и очистить улицы от всего, что «накрошили» самоходки. Привлекли для этого и жителей. И снова вперед.

Четвертый орден Отечественной войны 1 степени я получил в дни празднования 40-летия Победы.

После увольнения в запас мне была выделена (в порядке отселения из закрытого военного городка) квартира в Могилеве. Так я оказался в единственном областном центре Беларуси, в котором до того не приходилось бывать. Некоторое время работал в Могилевском облсобесе, а затем семейные обстоятельства вынудили оставить работу.

Сейчас живем вдвоем с женой, тоже участницей Великой Отечественной войны, прошедшей в качестве медсестры фронтового эвакогоспиталя путь от Сталинграда через Донбасс, Крым, Западную Украину до Южной Польши. В настоящее время она инвалид первой группы с нарушением психики (следствие тяжелого инсульта). Сын умер, есть две внучки: старшая живет и работает в Мурманске, младшая – в Минске.

Подготовила к публикации Захарова Ю.М.