Мироненко Николай Пилеонович

Память ничем не измерить

Панас бредил. Сознание то возвращалось к нему, то снова меркло – от острой боли, обжигавшей все тело. «Терпи, милый», – склонялась над ним сестра милосердия. Но он не слышал этих слов. Мерещился солдату последний бой, где наши изрядно помяли французам бока. Гремели залпы артиллерии, дыбилась от взрывов земля, падали убитые. И, метаясь по подушке, он продолжал «воевать»...

А однажды, когда Панасу уже полегчало и он готовился вернуться в строй, зашел в палатку к раненым князь. «Ну что, служивый, со вторым тебя рождением?» – улыбнулся. – Возьми, это за твою храбрость», – и на его ладони сверкнули два золотых червонца.

Может, так оно было, а может, иначе. Ведь рассказ Панаса, участника Отечественной войны 1812 года, передается его потомками из уст в уста почти два века. А вот червонцы в самом деле были. За один, вернувшись в Осиновку, поставил солдат новую хату. Второй, состарившись, отдал младшей дочке Агафье: «Как помру - схорони меня достойно». Ту монетку, отчеканенную еще в 1730 году, сберегли как семейную реликвию. А дочь Агафьи – Ульяна – одного из своих сыновей в честь воевавшего с французами деда нарекла необычным для наших мест именем – Пилеон. Он и стал впоследствии отцом Николая Пилеоновича Мироненки, которого мы навестили в Осиновке, как ветерана войны, но уже Великой Отечественной... Кстати, единственного здесь, кто после победы над Германией еще участвовал и в войне с японцами.

– Рассказать, как воевал? – переспрашивает он, затягиваясь самокруткой. – Ну, я вам лучше для начала покажу еще одну реликвию. И вот перед нами – прошитые машинописные страницы с множеством любительских снимков. «Краткий очерк истории деревни Осиновка» за подписью полковника в отставке Василия Мироненки. «Это – мой старший брат, – пояснил Николай Пилеонович. – О нем самом можно книгу писать».

Василий готовился стать учителем. Но судьба распорядилась иначе. Па­рень уехал в Ленинград, где на одном из заводов возглавил рабочком. По направлению комсомола поступил в Ленинградскую объединенную школу связи, а вскоре и военную академию закончил – как раз перед войной.

Николай был в то время 15-летним пацаном – младшим в семье. Вместе с матерью пережил все тяготы немецкой оккупации здесь же, в Осиновке. А как подошло ему время служить, восточная часть района уже была освобождена Красной Армией. И вот однажды возле их выжженной деревни сел самолет. В подтянутом, с бравой выправкой подполковнике трудно было узнать Василия. Он, офицер связи при штабе 1-го Прибалтийского фронта, направлялся в Смоленск для координации боевых действий. Ну и попросил разрешения у командующего фронтом И.Х.Баграмяна навестить родных. «Полетишь со мной», – сказал Николаю. И определил его в 699-й отдельный линейный батальон связи.

А вскоре ждало рядового Мироненку и первое боевое крещение: ему довелось участвовать в освобождении Витебска. Город этот, как известно, был одним из немецких укрепрайонов на пути операции «Багратион». Именно здесь и возле Бобруйска были окружены и уничтожены фланговые группировки противника. Вспоминает Николай Пилеонович, как в составе кабельно-шестового взвода приходилось налаживать связь между отдельными участками фронта по непролазным тамошним лесам.

А затем их батальон, переименованный в отдельный Клайпедский, пройдя через Прибалтику, воевал уже в Восточной Пруссии. Здесь зацепило Николая Пилеоновича осколком снаряда. «Всегда считал, что в одну и ту же воронку дважды снаряд не попадает, – шутит он. Вот и ошибся». Но в госпиталь не пошел: ранение было касательным, и солдат «дохромал» со своими до Кенигсберга, где и встретили долгожданную Победу.

Все были несказанно рады известию, что возвращаются на родную землю. Но их эшелон, как и многие другие, проскочив Белоруссию, устремился на Восток. Конечной остановкой стал Биробиджан – автономная еврейская область в Хабаровском крае. Дальше добирались своим ходом, уже зная, что предстоит война с Японией.

Остановились в трех километрах от Амура, возле горы Комсомолка. В блиндажах разместились отдыхать. А в 3 часа ночи – тревога. Навели понтоны, стали переправляться через Амур: вначале – танки, потом – моторизованные войска. Связисты – следом. Первые 70 километров прошли спокойно. Но дальше начались японские укрепрайоны.

И все же это была уже совсем другая война. Не прошло и месяца, как наша группировка разбила японскую Квантунскую армию, освободила Северо-Восточный Китай, Северную Корею, Южный Сахалин и Курильские острова. Действовали слаженно, стремительно. А у Николая Мироненки к ордену Отечественной войны, двум медалям «За боевые заслуги», медали «За взятие Кенигсберга» еще добавилась «За победу над Японией» и благодарность Сталина «За освобождение Маньчжурии».

– А я ведь семь лет отвоевал и отслужил Отечеству, – говорит он. – Как японцев разгромили, оставался в 5-м запасном полку в Биробиджане. Потом – 530-й рабочий батальон: японские военнопленные заготавливали лес, мы их – охраняли. Довелось и радиолокационные станции возле Хабаровска строить. А в завершение послужил еще и секретным делопроизводителем (почерк у меня был хороший...)

Демобилизовался Николай Пилеонович в звании старшины. Но домой не спешил – пообвыкся в Хабаровском крае. Слесарем-монтажником пошел на судостроитепьный завод. Познакомился с воронежской девчонкой Анютой: она работала в клубе, он участвовал в художественной самодеятельности. Образовалась у них дружная семья. «Давай, Коля, поближе к родине перебираться», – не раз просила Анна мужа. И уговорила-таки – на переезд в Донецк, где жили ее родичи. А там – шахта, работа в забое. Уже начали обживаться, и тут умер отец Николая Пилеоновича. «Ты – младший, – сказал ему брат. – Обязан досмотреть мать». Вот так, спустя почти 20 лет, вернулся он, уже с тремя детьми и женой, в свою Осиновку. Сделал пристройку к родительскому дому. Вырастили с Анной Егоровной двух сыновей и дочь, всем помогли получить высшее образование. Трудились в совхозе, да и дома хватало работы для умелых рук: держали Мироненки пасеку, разную домашнюю живность. Жизнь, кажется, на одном дыхании пролетела...

– А что же случилось с той, второй монеткой? – возвращаемся к началу нашего разговора.

– Не сберег я семейную реликвию. Один из местных коллекционеров узнал о ней, попросил на время для выставки, но так и не вернул. Пробовал с ним судиться, но всякий раз проигрывал. Говорят, что ж не взял расписку? Вот так, на доверии, и «прогорел». А денежке той, как мне сказали в Ленинградском монетном дворе, теперешняя цена 9 тысяч долларов. Но не в этом дело – память ничем измерить нельзя...

Колесникова, Н. Память ничем не измерить / Н. Колесникова // Іскра (Чавусы). – 2004. – 22 красавіка.