Корытко Адам Яковлевич

О том, что началась война, никто не знал. Я жил в деревне Дашковка Пропойского района, работал в колхозе. В тот день все были на полях. Вдруг услышали непрерывающийся тяжелый гул – летели самолеты. По ним и определили, что началась война. Радио не было, сообщений мы никаких не получали.

В сентябре 1943 года нашу деревню освободили. Фронт продвинулся на 9 километров и остановился на реке. Меня и еще пять ребят, таких же, как и я, направили в военкомат. Так как Пропойск (ныне Славгород) был занят еще немцами, мы пошли пешком в Хотимский военкомат. Мне тогда было 17 лет.

Обучали нас в Марийской ССР два месяца. В декабре 1943 года я попал на Украинский фронт. Бой за боем, километр за километром мы освобождали нашу землю от фашистской навалы.

7 июля 1944 года я впервые был ранен. В это время мы наступали на город Ковель, оборонялись на станции Кошары. Все произошло на закате дня. За железной дорогой находился лес, откуда и стрелял немецкий снайпер. В перестрелке меня ранило осколком в правую сторону груди. От неожиданности я остановился. С левой стороны от железной дороги находилась насыпь около 50-70 см. Туда я и спрятался. Снайпер стрелял, видимо, в голову, так как пули летели всего в 1,5-2 сантиметрах от головы. Я старался двигаться вдоль самих рельс, потому что пули от них отскакивали и летели выше моей головы. В своем спасении мне помог опыт ведения боя. Когда стемнело, пошел к своим. Иду, а впереди виднеется огонь. Это двигалась машина, и солдаты собирали раненых и убитых. Я был ранен не тяжело, поэтому стал им помогать. Это было страшное и чудовищно жуткое зрелище: кто без ноги, у кого рука висит только на коже... Меня отправили в госпиталь, автомат забрали. Прооперировав, вынули осколок, перевязали.

Госпиталя как такового не было. Все раненые были размещены по домам. В доме, куда меня направили, находились уже полковник, капитан, офицеры (точно не помню сколько) и один рядовой украинец. На следующий день начальник госпиталя обратился ко всем раненым: «Товарищи! Сегодня бандеровцы разгромили два наших дома. Нам необходимо в каждом доме организовать охрану из легкораненых солдат». Я и украинец заступили на вахту. Мне выдали мой автомат и диски к нему. Все было тихо. Нас больше никто не беспокоил.

Фронт медленно шел на Запад, и госпиталь двигался за ним. Мне дали 9-12 человек и указали пункт, где будет размещаться госпиталь в дальнейшем. Мы своим ходом отправились туда: где на попутке, где пешком.

Запомнился мне такой эпизод. Ехали мы на попутной машине. Остановились на перекрестке. Нам надо было ехать налево, а шоферу – направо. Высадились и отошли к придорожному дереву. Решили ждать следующую машину, которая следовала бы в нашу сторону. Через некоторое время на дороге показалась женщина. Она остановилась и стали разговаривать. По говору я определил, что женщина из Могилевской области. Подошел к ним, разговорились. Оказалось, что она из деревни Хацковичи Чаусского района, откуда родом моя мать. Вот так на Украине я встретил свою землячку. Вскоре подъехала машина, и мы опять двинулись в путь.

Еще некоторое время я находился в госпитале. После выздоровления меня направили в другую часть. Был рядовым. В одном из боев в Польше меня контузило. Снаряд разорвался совсем недалеко от меня, и я весь оказался под землей. Видны были только одни сапоги. Мои товарищи меня откопали. Слух и речь были потеряны. От госпитализации я отказался, решил свои силы восстанавливать сам. Через несколько дней все прошло.

Во время войны меня и похоронили. Домой выслали похоронку. А все произошло так...

Это было в Польше. Мы вели наступательные бои в августе 1944 года. Завязался большой бой: стрельба, громыхание орудий, стоны раненых... Наши части вынуждены были отступить. Об этом я и еще несколько человек не знали (мы находились на переднем краю боя в самом центре). Поняли это тогда, когда увидели, что нас окружают немцы. Вчетвером решили покинуть этот безнадежный для нас бой. Недалеко от того места, где вели бой, находилось озеро, заросшее тростником. Туда мы и направились. Вырезали из тростника трубки, залезали в воду и так дышали до отхода фашистов. Когда мы вышли на берег, то увидели ужасную картину: все, кто с нами находился, были расстреляны.

Выяснилось, что наши войска отступили очень далеко. Приблизительно на 20 километров назад. Нам пришлось передвигаться по немецкому тылу к своим. Были стычки, мы отстреливались. В основном старались идти тихо. К своим пришли на четвертый день. Все обрадовались, что мы живы. Но нашу радость прервали – срочно вызвали в штаб полка. Это была 47 армия, 260 дивизия, 1026 полк. Всех четверых допрашивал капитан в отдельности. Где были? С кем встречались? И так далее. Я отвечал последним. В конце «беседы» я сказал: «Товарищ капитан, я вижу, что вы хороший человек». Он ответил: «Довольно. Возьмите карандаш и пишите домой письмо. Скажите, что, жив, здоров, гоню немцев. А то мы на вас послали похоронку».

Похоронка дошла до матери, но она ее не получила. У нас в деревне была почтальонкой девочка Соня. Приходит она к нам домой и видит, что моя мать довольная, веселая, ждет письмо от меня, только поговорила и ушла. Соня не знала, как отдать матери похоронку. Ведь это такая трагедия в семье. Вот так она еще заходила к маме 2-3 раза, пока не отдала то письмо, которое я написал. До сих пор я не знаю, куда же эта похоронка делась.

Дошел я до Берлина. Не доходя до города километров двадцать пять, меня ранило. Это ранение было самым тяжелым. В госпитале я пролежал 7 месяцев и 20 дней. Все произошло в марте 1945 года. Главные силы противника находились напротив нашей части. Пулемет строчил без остановок. Разрывная пуля противника попала в плечо, прошла по ребрам и вышла из ягодицы (в это время я полз, и пуля как бы проехала по мне). Сгоряча я повернулся, и вторая пуля вошла в пятку, задела кость и вышла сзади пятки. Вскочил и побежал, упал в первый попавшийся окопчик. Дышать становилось труднее, так как было задето легкое. Потом я потерял сознание.

Очнулся от небольшого удара. Слышу голос: «Он живой». Как оказалось, это искали раненых. Меня привезли в госпиталь. Сделали операцию, вырезали пять ребер. Три ребра у меня срослись, а два остались так. Без сознания я находился около 12 дней. Все это время меня «кормили» уколами, возили на перевязки. Когда я очнулся, повезли на очередную перевязку, я не смог потушить даже свечку. На каждой перевязке я терял сознание. За мной все время ухаживала одна молоденькая сестричка. Как мне казалось, она была очень красивая. «Что будем кушать?» – спрашивала она. Есть я совершенно не хотел. «А много и не надо. Мы чуть-чуть. Это лекарство. Чтобы жить, надо кушать. (Я съем одну ложку). Вот молодец! Еще одну». И так через каждые полчаса. Только она меня и выходила. К сожалению, имени я ее не знаю. Но ей я очень благодарен.

Подготовил Голдовский А.А.