Дёмин иван васильевич

ПРОРЫВ

Приближалась третья годовщина со дня начала войны. Июнь 1944 года был в Беларуси жарким и солнечным. Даже близкое дыхание фронта не в состоянии было заглушить в прифронтовом лесу неугомонного шума жизни.

Иногда прошелестит в небе и гулко рванёт в лесу тяжёлый снаряд – и замолкнет на минуту птичье царство. Но не успеет замолкнуть эхо, не успеет ещё коснуться земли опалённый горячим дыханием взрыва почерневший лист, сорванный с дерева, а уже где-то вдалеке подаст свой голос кукушка, ближе ответит ей другая, пронзительно-звонко испуганно проверещит сойка – и вот уже снова всё вокруг засвистало, запело, защебетало…

Наш стрелковый полк вот уже несколько дней как снят с переднего края и стоит в этом лесу во втором эшелоне обороны. Приняли новое пополнение. Каждый день проходит в напряжённой учёбе. Особое внимание уделяется выработке навыков быстрого и умелого преодоления водных преград.

Все понимали, что скоро наступят решающие события на нашем участке фронта. Впереди нас ждут Березина, Буг, Висла и множество других рек и речек Беларуси и Польши.

На первый взгляд может показаться, что ничто не предвещает приближения больших событий. Но опытный взгляд солдата увидит примятую ночью гусеницами танков траву, заметит артиллерийскую батарею, тщательно замаскированную в лесу, которой ещё вчера здесь не было, отметит будто выросший за одну ночь склад боеприпасов - всё это говорит о том, что ждать долго не придётся.

И вот он наступил - этот день… Перед рассветом 23 июня небо заволокло тучами, начал накрапывать тёплый летний дождик. Все спали в своих палатках, шалашах и землянках, и только часовые, нахлобучив на головы капюшоны плащпалаток, не покидали своих постов.

Спите, воины, спите!.. Кто знает, что уготовил вам только что начавший заниматься новый день…

В пять утра началось что-то невообразимое… Прифронтовой лес, казавшийся до сих пор пустынным и безмолвным, вдруг застонал и задрожал от мощных и частых ударов, осветился ослепительными вспышками выстрелов.

Ничего подобного по своей грандиозности и мощи я до сих пор не видел, хотя и воевал уже не первый месяц.

Задранные почти вертикально вверх стволы мощных орудий Резерва Главного Командования изрыгали в небо гигантские столбы огня и дыма. Со страшным скрежетом и грохотом ударили залпы реактивных установок, посылая в сторону переднего края свои огненно-хвостатые снаряды. По всей опушке закашляли и зачихали часто-часто миномёты разных калибров. Прошла минута – другая, и весь лес заволокло белыми клубами едкого порохового дыма.

А передний край обороны противника представлял сплошную стену чёрного дыма, прерываемого зарницами взрывов снарядов и мин.

С тяжёлым надсадным гулом в сторону противника проплывали над лесом эскадрильи наших тяжёлых бомбардировщиков. И скоро там, за стеной чёрного дыма, перекрывая залпы и взрывы, тяжело заухали, сотрясая землю, бомбовые удары.

Поистине отрадное и страшное зрелище! Никто не подавал нам команды «подъём», но все мы с самого начала артподготовки были уже на ногах, проверяли оружие, подгоняли снаряжение.

Огненный шквал продолжался около получаса, затем постепенно стал ослабевать: артиллерия переносила огонь вглубь вражеской обороны.

Мы понимали: наступает время сказать своё слово пехоте. И она начала движение… Пошла, тесно прижимаясь к огневому валу, созданному артиллеристами и миномётчиками.

И вот уже сквозь грохот взрывов доносится до нас приглушённая расстоянием дробь пулемётов и автоматов. И это так знакомое солдату надсадное и протяжное, щемящее душу «Ура!»

Пехота атаковала первую траншею немецкой обороны. После мощного артудара она оказалась почти пустой: оставшиеся в живых поспешно покинули её.

Не задерживаясь, пехотинцы вслед за танками двинулись вперёд и после жестокого короткого боя заняли и вторую линию. Наступил и наш черёд…

– Приготовиться к движению! – прозвучала команда.

В ней, казалось, не было необходимости. Полк походными колоннами двинулся вслед за фронтом и вступил в первую линию немецких траншей.

Страшная картина… Всё исковеркано и перепахано взрывами снарядов и бомб, дымятся обрушенные развалины блиндажей и дзотов, валяется исковерканное оружие, противогазы, раскинувшиеся в неестественных позах трупы солдат, обрывки окровавленных бинтов, обмундирование.

Казалось, ничто не могло остаться живым после такого удара. Но немцы оказывали упорное сопротивление: впереди, то затихая, то усиливаясь, шла перестрелка.

Во второй линии траншей наш полк остановился и занял оборону, видимо, на случай контратаки противника. Появились немецкие бомбардировщики и несколько истребителей.

Но это был не 41-й год! В завязавшемся над нашими головами воздушном бою было сбито две машины противника. Густо дымя, они врезались в землю и долго над местами их падения стояли чёрные столбы дыма.

Сбросив бомбы на лес, немецкие бомбардировщики поспешили удалиться и больше в этот день не появлялись.

А бой между тем удалялся, не слышно уже ружейной пальбы, но артиллерия продолжала вести огонь. Подтягивались тылы, меняли позиции артиллеристы.

А мы стояли на месте. Все удивлялись, почему не идём за фронтом, почему стоим?

К полудню стало известно, что фронт на нашем участке Быхов - Рогачёв прорван на 8 километров в ширину и на 6-8 км в глубину. Немцы отступают. В эту брешь бросили танковый корпус, а затем и нашу стрелковую дивизию для развития наступления вглубь и вширь.

В первом эшелоне дивизии должен был идти наш 1320-й стрелковый полк, в котором воевали много моих земляков-дубровчан, бывших партизан бригады Данченкова.

Часам к 3 пополудни в расположение полка прибыло десять самоходных установок СУ-76, приданных, как потом оказалось, нашему полку. Полку вместе с приданными самоходками была поставлена задача - к исходу дня овладеть четырьмя населёнными пунктами в тылу врага и двигаться по местным дорогам на запад по намеченному маршруту.

Взводу пешей разведки, где я в то время находился, выделили две самоходные установки. Оседлав бронированные машины, мы двинулись на выполнение боевой задачи. Подразделения полка двигались вслед за разведчиками.

К вечеру первого дня наступления полк освободил несколько белорусских деревень и продвинулся вперёд километров на восемь-десять.

Вечером, во время отдыха в лесу, к нам прибыл командир полка подполковник Милехин. Разведчики, да и все бойцы полка, беззаветно любили своего бесстрашного командира, всегда были рады встретиться и поговорить с ним. Он сообщил нам, что за новый день наступления фронт прорван в нескольких местах, что в тыл противника брошены наши пехотные и мотомеханизированные части. Был уточнён маршрут нашего движения на завтрашний день.

В последующие дни прорыва вражеской обороны стремительное продвижение наших войск продолжалось. Держа направление на Бобруйск, шёл по лесным дорогам Белоруссии и наш стрелковый полк. За сутки продвигались иногда на 25-30 километров, проходили через десятки сёл и деревень.

Если на пути встречались немецкие воинские части – а это было нередко – полк разворачивался, с помощью самоходок и пехоты атаковал, сбивал их, и, не ввязываясь в длительный бой, не преследуя противника, устремлялся снова вперёд по намеченному командованием маршруту.

Особенно много работы выпало во время наступления на долю разведки. Двигаясь всё время впереди, или, как говорили, в голове полка, мы первыми принимали на себя удар противника, вели бой до подхода основных сил, вели разведку местности и расположения противника.

Уставали страшно. Но сердца наши наполнялись гордостью и радостью при виде того, как восторженно встречали нас исстрадавшиеся в немецкой неволе советские люди из освобождённых нами сёл и деревень.

Нередко на нашем пути встречались следы чудовищных злодеяний и бесчеловечных преступлений, совершённых фашистами на белорусской земле.

Чувство ненависти и мести вело воинов вперёд, заставляло забывать об усталости, пренебрегать опасностями.

В начале июля полк уже вёл наступательные бои на подступах к Бобруйску, первому на нашем пути большому городу.

НА БЕРЕЗИНЕ

Мы шли на Запад…

По всем признакам угадывалась близость большого города, и все радовались, что наконец-то и нам удастся участвовать в освобождении Бобруйска, первого на нашем пути города.

До сих пор долгое время наша 413-я стрелковая дивизия, входившая в состав 50-й Армии генерала Болдина, воевала в глухих лесах и болотах Белоруссии; даже сами солдаты прозвали её в шутку болотной и непромокаемой, так что радость эту вполне можно было понять.

Но полк вдруг резко изменил направление и двинулся на север. Командованием нам была поставлена задача - неожиданным ударом захватить железнодорожный мост на реке Березине северо-западнее Бобруйска, не дать немцам возможности взорвать его. Железная дорога, соединяющая Могилёв – Осиповичи - Барановичи имела большое значение для Белорусских франтов. Наше командование стремилось как можно скорее наладить движение по этой важной магистрали, что обеспечило бы быструю доставку боеприпасов, техники и других военных грузов. Во что бы то ни стало надо было спасти этот мост.

Для обеспечения внезапности удара и для быстроты движения по приказу командира полка И.Ф. Милехина была создана особая ударная группа кавалеристов. Полк наш был пехотный, но после боя у Подречье, где мы захватили большое количество немецких лошадей, половина полка стали кавалеристами.

Группе этой было придано два самоходных орудия СУ-76. В эту подвижную группу вошёл и наш взвод разведки, а возглавил её заместитель начальника штаба полка по разведке капитан Верёвкин. Форсированным маршем полк двинулся на выполнение боевой задачи.

А артиллерийская канонада гремела уже где-то далеко впереди на западе. Осуществляя план разгрома немцев в Белоруссии, наши мотомеханизированные части, сомкнув клещи окружения западнее Бобруйска и завершив окружение боевой группировки вражеских войск, рвались дальше, к Минску, обходя его с юга.

Другие части обходили столицу Белоруссии с северо-запада, угрожая полным окружением минской группировке войск.

Березина… Историческая река… Где-то в этих местах наши славные предки окончательно растрепали хвалёные полки Бонапарта. И вот она снова стала свидетельницей битвы правнуков кутузовских чудо-богатырей с гитлеровским нашествием.

Головная группа полка пересекла железную дорогу, и, оставив лошадей в лесу, двинулась вдоль железнодорожного полотна к мосту через Березину. Было сделано всё, чтобы обеспечить внезапный удар.

Восточный берег реки был пологим, поросшим кустарниками и тростником. Укрываясь в кустарниках, в прибрежных зарослях тростника, прячась в высокой траве, автоматчики незаметно подошли почти вплотную к мосту.

Западный берег Березины был более крутым, метрах в пятидесяти от моста, на той стороне немцы устроили нечто вроде небольшой крепости из брёвен, из мешков с песком. Сделано это было, видимо, для охраны моста от партизан.

Как выяснилось потом, мост через реку охраняла сапёрная немецкая часть. Всё было подготовлено к тому, чтобы в случае опасности уничтожить его: под опоры моста заложены ящики со взрывчаткой.

Залп самоходок по крепости, ураганный огонь множество автоматов и пулемётов по мосту смёл всё живое, что было поблизости. Немцы, не ожидавшие удара, были ошеломлены, но скоро пришли в себя. Крепость отвечала сильным пулемётным огнём. Застучали с того берега крупнокалиберные, видимо, зенитные пулемёты. Их небольшие снарядики стали густо рваться в камышах и кустарниках, где залегли наши бойцы. Появились убитые и раненые. Мы держали мост под непрерывным обстрелом. Пули звонко цокали по чугунным фермам моста и, высекая искры, с визгом рикошетили в стороны.

Часа через два к месту боя подошли основные подразделения полка. Фашисты уже несколько раз пытались пробраться к мосту, чтобы взорвать его, но ни один из них не дополз до цели: наши пулемётчики не спускали глаз с моста, следили за малейшим движением на том берегу.

Ещё в самом начале боя командир разведвзвода лейтенант Ильин послал группу разведчиков во главе с Иваном Стёпиным вверх по реке, правее моста, с целью разыскать переправу и, если удастся, переправиться и разведать расположение немцев на западном берегу.

Березина в этом месте довольно широка, где-то недалеко, вверх по течению, в неё вливает свои воды Свислочь.

Вскоре от этой группы с донесением прибыл разведчик Иван Кученков. Его тот час же позвали к командиру полка. Командный пункт его был на железнодорожной насыпи, метрах в двухстах от моста.

Разведчик доложил, что неподалеку от крепости, в овраге, замечено скопление немецкой пехоты. Численность установить трудно, но немцев много. Возможно, готовится атака с целью захвата моста.

Разведчика тотчас же отправили обратно, дав ему в помощь ещё двух ребят, с приказом продолжать наблюдение и докладывать результаты в штаб.

После ухода разведчиков прошло не более десяти минут. Мощный залп батареи реактивных миномётов потряс воздух, заставив содрогнуться и своих, и врагов. Опушка леса, откуда они вели огонь, заволоклась клубами дыма. Над Березиной, как молнии, с шумом и шелестом пронеслись огненные снаряды, и скоро там, на западном берегу, за крепостью, часто-часто, как заухало, замолотило…

Не позавидуешь тому, кто попадёт под такой залп! На следующее утро, когда мы форсировали Березину, я видел следы этого залпа. Страшное зрелище! Поделом! Никто не звал их на нашу землю…

Между тем день уже клонился к вечеру. Ярко заходившее солнце слепило глаза бойцам, затрудняло, мешало вести наблюдение.

Оставлять мост в таком положении в ночь нельзя - понимал каждый. В темноте немцы могли незаметно подобраться и взорвать его.

Подполковник Милехин вызвал на КП командира роты, бойцы которого занимали позиции непосредственно перед мостом.

- Будем брать! – сказал он. – Твоя рота пойдёт первой. Поддержим. За тобой – другие. Готовься. Сигнал – зелёная ракета.

Всем подразделениям и самоходкам была дана команда открыть ураганный огонь по тому берегу.

Под прикрытием шквального огня бойцы по двое, по трое выходили на полотно дороги и по гладкому, как пол, дощатому настилу моста, прижимаясь ближе к его чугунным фермам, бросались вперёд. Как трудно идти первым! Падали, вскакивали, опять бежали. Вскакивали не все. Несколько человек так и остались лежать, обливая своей кровью серый дощатый настил. Перебежавшие здесь же ложились и вели огонь по крепости.

За первой ротой пошла вторая, третья. Через полчаса наши были уже в крепости, вели огонь по удирающим фашистам. Вскоре все подразделения полка, кроме самоходок – они не смогли всползти на насыпь – были на западном берегу.

- Занять круговую оборону! – последовала команда.

Солнце уже совсем садится, окрашивая ферму моста, земляную крепость, верхушки деревьев в зловеще-розовый кровавый свет.

И вот тут-то над районом боя появились восемь тяжёлых немецких транспортных самолётов.

- Десант! Десант! – пронеслось над нашими позициями.

В лучах заката купола парашютов казались красноватыми и напоминали праздничный воздушный парад довоенных лет.

Из крепости и окопов в сторону парашютов потянулись нити трассирующих пуль.

- Прекратить огонь!

Парашюты снижались, и было видно, что спускаются на них не люди, а ящики и какие-то тюки. Ветром их сносило на наши позиции. Несколько из них упало в непосредственной близости от моста. В тюках, обтянутых плотной парусиной, были медикаменты, в ящиках – мины и патроны.

Опоздала помощь фашистам!

Наступила ночь. Для нас она была тревожной. В любую минуту немцы могли пойти в атаку, чтобы сбросить нас с западного берега Березины, ликвидировать наш плацдарм и взорвать мост.

Но атаки не последовало. Наутро немецкие позиции оказались пустыми.

Под покрывалом ночной темноты и тумана они поспешили удалиться от берегов белорусской реки.

А мы, сдав мост нашей сапёрной части, двинулись дальше на Запад.

Много было ещё боёв, маршей по бесконечным дорогам войны. За месяц наступления мы прошли от Быхова до Бреста, от берегов Днепра – до Западного Буга.

25 июля мы торжественно готовились к историческому событию – выходу на государственную границу СССР. Впереди уже просматривалась голубая лента Буга, и вот тут-то осколок вражеского снаряда, прилетевшего уже с территории Польши, на время вывел меня из строя.

Ушёл я, как тогда говорили, «на ремонт» в госпиталь…

ПОД БОБРУЙСКОМ

Вот уже несколько дней продолжается успешное наступление войск Второго Белорусского фронта. Усиленный десятью самоходками СУ-76, движется по направлению на Бобруйск и наш стрелковый полк. Дни стояли солнечные, жаркие. Духота и пылища…

К исходу одного из таких дней головной разведывательный отряд полка остановился в лесной деревушке Подречье. Деревня словно вымерла – нигде ни души, даже собаки куда-то попрятались.

Командир взвода разведки лейтенант Ильин, спрыгнув с брони головной самоходки и присев на куче бревен возле крайней избы, развернул на коленях вынутую из планшетки новенькую, полученную накануне наступления карту, ещё не успевшую истереться на сгибах.

- На сегодня, кажется, хватит. Здесь намечено отдыхать.

Из погребов, откуда-то с задворков, из кустов стали выходить жители. Слёзы, объятия, поцелуи… Тащат кринки молока, хлеб, свежую, пахнущую лесом и солнцем землянику.

Подходили подразделения полка. На бричке подкатил командир полка Милехин. Легко спрыгнув с сиденья, он подошёл к разведчикам. Все: и жители, и солдаты - залюбовались им. Высокий, стройный, подтянутый, с орденами во всю грудь, он был поистине красив. Его тотчас обступили жители, завязалась живая беседа, расспросы, угощения…

Перейдя через шоссе, чёрная лента которого убегала на запад, в сторону Бобруйска, подразделения полка втягивались в лес и располагались на привал по его опушке вдоль шоссе.

Утомленные жарой и длительным переходом люди, вступив под освежающую сень леса, тут же растягивались на мягкой подстилке из мха, травы и опавшей хвои в предвкушении долгожданного отдыха. Подходили полевые походные кухни. В аромат накалённой солнцем сосновой хвои вмешался запах нехитрого солдатского ужина.

Коротка летняя ночь. Предрассветный туман осел холодными каплями росы на кусты, траву, оружие, спящих людей. Стреноженные лошади санчасти паслись на поседевшей от утренней росы лесной лужайке. Полный рассвет ещё не наступил, лес стоял в предутренней сиреневой дымке.

Проснувшийся от утренней свежести ездовой пошёл проверить лошадей. Выйдя на лужайку, он заметил, что какой-то человек, согнувшись у передних ног лошади, распутывает её. «Хочет увести лошадь!» - мелькнуло у него догадка.

- Ты что это делаешь, сукин сын?! – с возмущением крикнул ездовой, подойдя к нему почти вплотную.

- Камераде, камераде… - услышал он чужой картавящий голос. Человек испуганно вскочил, поднял вверх дрожащие руки, в одной из которых он зажал верёвочное путо.

- Тревога! Немцы! – заорал во всё горло ездовой и бросился к палатке, где оставил оружие.

Вскакивающие спросонья солдаты не могли понять, что происходит, откуда в расположении взялись немцы, где они, сколько их…

Как выяснилось впоследствии, это была разведывательная группа одной из дивизий 48-го немецкого корпуса, который после основательной «трёпки» стремился выйти к своим через бобруйские леса и болота. Пробираясь к своим, эта группа ночью расположилась на привал почти рядом с нашим расположением. Вспыхнула перестрелка. Было оцеплено место, где обнаружили немца. Привели несколько пленных, остальные успели скрыться.

Между тем уже совсем рассвело, и полк приготовился к движению. Командиры были вызваны в штаб за получением боевой задачи. Ушёл в штаб и наш лейтенант. И вдруг приказ:

- Приготовиться к обороне! Окопаться!

Из штаба дивизии по рации сообщили, что по шоссе из наших тылов в сторону Бобруйска движутся большие колонны немецкой пехоты. Подразделения полка заняли оборону вдоль опушки, фронтом к шоссе, проходящему параллельно нашей обороне метрах в двухстах от нас.

С первыми лучами солнца разгорелся бой. Немецкая пехота высыпала из лощинки и, прикрываясь высокой насыпью шоссе, стала накапливаться для атаки, рассчитывая, видимо, одним ударом сбить нас и прорваться к Бобруйску. Вот они встали, перебежали шоссе и густой цепью с лихорадочной стрельбой и криками устремились в нашу сторону. Их было много, очень много…

- По фашистам – огонь! – зазвучала команда вдоль опушки.

Заговорили наши пулемёты и автоматы, ударили прямой наводкой самоходные орудия, замаскированные на опушке, дружно заработали миномётчики.

Немцы, видимо, не ожидали такого шквального огня. Их атака захлебнулась. Но из перелеска двигались всё новые и новые цепи, укрывались за лентой шоссе, сосредотачиваясь для новой атаки.

Правее, в полукилометре от наших позиций, почти у самой обочины шоссе стоял полуразрушенный ветряк. Его-то и облюбовал для наблюдательного пункта наш командир.

По приказу десять разведчиков в маскхалатах, прикрываясь броней самоходки, направились к ветряку.

Немцы открыли пулемётный огонь, но под защитой брони мы были неуязвимы, недосягаемы для пуль. Тогда по самоходке открыли огонь немецкие миномёты. Осколки мин, рвущихся вокруг, щёлкали по броне, со свистом проносились над разведчиками. Продвигаться стало труднее. На полпути тяжело ранило в живот разведчика Скачкова. Товарищи втащили его в самоходку и благополучно добрались до ветряка.

Отсюда, как на ладони, просматривалось всё шоссе, перелесок и позиции немцев. Командир взвода разведки передал по рации самоходки результаты первых своих наблюдений в полк.

Немцы, видимо, догадались, с какой целью разведчики заняли старый ветряк, и вскоре около роты пехотинцев, прикрываясь кюветами дороги, направлялись в сторону мельницы, получив приказ выбить оттуда смельчаков и лишить русских хорошего наблюдательного пункта. Завязался бой за ветряк.

Немцев было много, и огонь их был плотным. Старые трухлявые доски ветряка плохо защищали от пуль.

Ранен Гриша Заятдинов, наш весельчак, балагур. Перевязав руку, он продолжает вести огонь из автомата. Нам приходится трудно, но не так-то легко и немцам добраться до нас: девять автоматов и пулемёт самоходки – кое-что значит.

А в это время полк отбивал уже третью немецкую атаку. Пространство от шоссе до опушки леса было усеяно трупами в серо-зелёных мундирах, но они всё напирали, не теряя надежды пробираться к своим, проложить себе дорогу на Бобруйск. Бой длился уже около шести часов.

Боеприпасы у разведчиков стали подходить к концу. Видя, что мы попали в трудное положение, командир полка прислал нам на помощь ещё одну самоходку и несколько цинковых ящиков с автоматными патронами. Немцы, видя перед собой уже два самоходных орудия, больше не рисковали идти на атаку на ветряк, однако и не уходили, продолжая поливать мельницу из пулемётов.

Получив подкрепление и боеприпасы, разведчики приободрились. Лейтенант Ильин отослал самоходку обратно в полк, зная, что разведчики смогут теперь удержать ветряк и без неё.

Так до конца боя и не покинули мы ветряк, всё время корректировали огонь полковой артиллерии.

К исходу дня и в полку чувствовался недостаток боеприпасов. Если немцы предпримут ещё несколько атак, отбивать их будет нечем, и они своим численным превосходством могут смять полк и прорваться к Бобруйску. А этого допустить никак нельзя.

Подполковник Иван Милехин решился на смелый и рискованный шаг: контратаковать противника всеми силами полка и решить этим исход боя.

– Приготовиться к атаке! – от бойца к бойцу передаётся команда.

Над позициями полка – напряжённая тишина. Это молчание русских ободрило немцев, вселив в них уверенность в возможности прорыва. Они усилили огонь. День клонился к вечеру. Часов в шесть из леса вырвались самоходки. Ведя огонь на ходу, они устремились к шоссе.

– За Родину! В атаку, вперёд! – Раздаётся знакомый всем звонкий голос подполковника Милехина.

Дружное «ура» потрясло воздух. Полк рывком поднялся и пошёл вслед за самоходками. Впереди с пистолетом в руке шёл командир полка. Его пример воодушевил бойцов. Атака была неожиданной и сокрушительной.

Бросая оружие, немцы поднимали вверх руки, сдавались в плен. В этом бою на подступах к Бобруйску полком было уничтожено свыше 1000 солдат и офицеров противника, 1350 человек взято в плен, захвачен огромный немецкий обоз в 180 подвод, 385 лошадей, много оружия и военного снаряжения.

Но главный итог заключался в том, что полк плотно закрыл дорогу для отступающих немецких частей. Части 48-го немецкого корпуса вынуждены были пробиваться на запад по лесным дорогам и болотам, где не пройти тяжёлой военной технике.

По приказу командования немцы, утопив в одном из болот огромное количество лошадей и повозок, потому что продвигаться с таким громоздким хозяйством было невозможно, пробирались к своим небольшими группами, многие из которых не смогли вырваться из окружения и сдались в плен.

Лётчики рассказывали впоследствии, что, пролетая над этими болотами на высоте 400-500 метров, надевали маски, так как шёл страшный тошнотворный смрад от гниющих в болотах трупов лошадей, загнанных отступающими фашистами в трясину.

За этот бой под небольшой белорусской деревушкой Подречье многие солдаты и офицеры полка получили боевые награды Родины, в том числе и мы, полковые разведчики.