Арцимович Анна Иосифовна

Осиповичский район

ФОТО

Арцимович Анна Иосифовна, 1945 год, г. Вена, Австрия. Портрет работы неизвестного итальянского художника

СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

Быстры ручьи человеческой жизни... Вот строчки лейтенанта Мамонтова, посвященные медицинской сестре госпиталя в 1945 году:

“Утром рано

проснешься в палате,

Только кинешь

глазами на вход,

Сестра Аня уж

в белом халате

Совершает свой

ранний обход”.

Перебирает Арцимович Анна Иосифовна дрожащими от волнения пальцами свой военный архив: орден Красной звезды за Сандомирский плацдарм, две медали «За боевые заслуги», «За оборону Киева», «За оборону Сталинграда», «За освобождение Праги», «За победу над Германией», всего восемнадцать, орден Октябрьской революции за трудовую доблесть в мирное время, знак заслуженного работника здравоохранения БССР, несколько пожелтевших фотографий и два прекрасных портрета на простом картоне, нарисованные очарованным ее неземной красотой итальянцем из лагеря для перемещенных лиц.

О себе рассказывает: «В тридцать девятом закончила школу медицинских сестер в г. Осиповичи, которая была тогда на месте нынешней музыкальной школы. Было мне 18 лет. Два года поработала. Война пришла в город 23 июня и началась с бомбежки южного городка и станции. В этот же день получила повестку и вместе с другими девчатами на машине поехала в Бобруйскую крепость, ныне госпиталь. Там и перевязала своего первого раненого, а потом и счет им потеряла. По ночам отправляли эвакоэшелоны. Спала урывками, искалеченные солдатики просили помощи, иногда просили пристрелить, чтоб не мучиться».

Жестокая правда войны... Ее могут знать только очевидцы, такие как родители Ани, прожившие в Кличеве и не знавшие о судьбе дочери всю войну. Истово молились, видать, они за дочку – все осколки и пули облетели ее сто­роной. А вот испытаний хватило. Правда войны в том, что эшелон, в котором была и Аня, отправленный на Гомель в конце июня, был разбит, а она заблудилась в лесу, усеянном телами расстрелянных с самолета людей. Случай вывел ее на дорогу, и через несколько дней она работала медицинской сестрой хирургического отделения 124 полевого госпиталя в районе Рогачева, не ведая, что эта профессия станет ее судьбой. Правда войны в том, что оборона советских войск снова была прорвана, госпиталь попал в окружение, и местный дед провел несколько грузовиков сквозь передовые части вермахта к своим. А потом были Харьков, Киев, контузия, медицинская землянка в высоком берегу под Сталинградом в районе Камышина, городок Обоянь под Курском, Молдавия, Румыния, Чехословакия, Польша. Снова и снова, от стола к столу, от носилок к носилкам переносила хирургические инструменты и растворы медсестра Аня. И не только их, но и свое золотое сердце, которое разрывалось от желания помочь размолотым в безжалостной мясорубке войны мужчинам.

О себе рассказывает: «Самое страшное на войне – это бомбы. Бывало, они рвались так близко, что осколками подрубало распорки в операционной. Первый немецкий город, в который мы вошли, был Розенберг, чистенький такой, аккуратный, будто и не война вовсе. Но раненых везли и везли, шло наступление по всему фронту, неделя-две, и вперед, на новое место. Войну закончила в Австрии. Домой не отпустили. Здесь в сорок седьмом вышла замуж, но недолгим получилось мое счастье. Поехали к новому месту службы в Московский военный округ, муж трагически погиб и осталась я одна, да так и не полюбила никого больше. Родился сын, одному Богу известно, как я его вырастила. Нашла отца с матерью, купила домишко, через год снова пошла работать медсестрой в хирургию райбольницы. И проработала в ней до восьмидесятого года. Пенсия хорошая. Сын стал генералом, двое внуков».

Все, казалось бы. Поговорили, напишу, вспомнят. Но не хотелось уходить из этого гостеприимного дома. Чуть горьковатый запах лекарств не выветрился из комнат. Благодарные флюиды сотен спасенных жизней находили и находят через пространство этот уголок, аккумулируя в нем преклонение перед вечной добротой женщины.

Скрипнула калитка. Повернув голову, я увидел приоткрывшуюся штору, размытый овал лица, вдохновивший когда-то неизвестного итальянского художника на шедевр, почему-то не востребованный музеями. И пожалел о том, что не умею рисовать, ведь в сущности с тех давних пор в душе и облике этой женщины почти ничего не изменилось.

Филимонов, В. Журавушка / В. Филимонов. – Запаветы Леніна. – 2000. – 25 сакавіка. – С. 2.