Яковлева (Красная) Муся (Мария) Марковна

Я родилась в Быхове в 1921 г. Мы занимали полдома на улице Колхозной – трехкомнатную квартиру в большом доме. В Быхове много евреев жило. Папа, Меер Красный, был хорошим сапожником. Мама Фрума воспитывала детей. Было три старших мальчика и четыре младших девочки. Старшая сестра Циля, потом Гися, Вихна и я. Меня все звали Муся. Циля у нас была очень красивая, на нее все заглядывались. Циля организовала в Быхове корзиночную артель. Синагога стояла. Отец ходил в синагогу. Больше никто из нашей семьи не ходил. Один брат воевал на Финской войне. Когда вернулся, умер от ран. Младший брат воевал.

Все работали. Я до войны работала секретарем в нарсуде.

Война началась сразу, неожиданно. Собрались мы вместе три сестры (одной сестры не было, она рожала в деревне, первый раз рожала). Мы пошли. Нас вернули назад, провели в комендатуру. В комендатуре работал судья, с которым я до войны работала. Меня привели к нему: «Куда, комсомолочка, утекала?» Я сказала, что мы все ездили в деревню менять барахло на хлеб. Сказал, чтобы нас отпустили. Пошла домой. Тогда нас еще не забирали в гетто.

Немцы задержали целый эшелон наших белорусских солдат. Они были огорожены, в загородке их держали. Сразу начались убийства. Убивали мужчин отдельно, а женщин отдельно. Кидали в яму. Выкопали одну яму около Днепра, а вторая яма для мужчин была в городе.

Один солдат Вася Божеленко сдался, и немцы его поставили к нашей хозяйке на квартиру, чтобы она его кормила. Она его не кормила. Мама его кормила, шкадавала (жалела). Были у нас еще капуста, огурцы, что на зиму ставили. Этот солдатик влюбился в меня. Он меня хотел увести, а я говорила, что куда бы я ни пошла, немцы найдут.

Потом стали забирать в гетто. Напротив нас жила полячка Юзя (Юзефа). Она работала в полиции, говорила, где кто еврей. Всех нас стали забирать, чтобы бросать в яму. Убивал нас русский полицай и немец был. Одна девочка утекла, так пуля ее настигла. Родители погибли в 1941 в яме. Я уже это не видела, мне рассказывали.

Когда нас забрали в гетто, я сказала немцу-охраннику, что мне надо сходить покормить дочь и вернуться, и он отпустил. Тогда я с Васей ушла из города. Очень много людей шло на Украину, и мы пошли с ними вместе. Никто не узнал, что я еврейка. Я была не похожа на еврейку. Шли около двух недель, по лесу, по ржи. Голодали. Вася грязный, грубый, во вшах, грозил, что выдаст, если не буду с ним жить.

Пришли в украинский поселок Ворошиловской области к бабке. Там еще немцев не было. Я сказала ему, чтобы он сначала сходил в село к маме, рассказал, кто я ему, а потом вернулся ко мне. Он пошел. Надо было перейти кладку через речку. Он пошел через реку и назад не пришел. Через 2 дня бабка, у которой я ждала Васю, сказала: «Сходи, узнай, почему Вася не пришел». Я пошла в деревню, нашла тот дом по бумажке, которую Вася мне оставил. Дом был недалеко от реки и кладки, через которую переходили.

Я теперь все думаю, сдал бы он меня или не сдал? А вы как считаете? Думаю, что сдал бы. Он же сдал родину и меня бы запросто продал, но его сразу же расстреляли. Я пришла к его родителям, они сразу в плач. Сказали, что Васю расстреляли за то, что он сдался в плен, посчитали предателем. Мать Васи меня не оставила, сказала, что отца нет, а без него она меня брать к себе не будет. Там были еще брат Васи Володя и сестра Мария.

Утром раненько к бабке, где я ждала, прибежали Володя с Марией и забрали меня от бабки. Бабку одну в поселке оставили. Приняли меня родители Васи, как невестку.

Я сразу попросилась работать в воинскую часть. Меня взяли секретарем. А на следующий день прихожу, а там уже немцы. Я была очень фигурная, и немец один все гонялся за мной. Мне было 20 лет.

Родители Васи не знали, что я еврейка, я и теперь не хочу, чтобы они знали, что я еврейка. Пришли немцы, забрали меня, Марию и всю молодежь в машину и повезли в Германию. Привезли нас, выбросили из машины. Мы уже были предназначены на продажу. Марию Божеленко продали бауэру, а меня – на авиазавод. Соединяла шурупами крылья с основанием самолета.

Нас не били, не ругали, хорошо с нами обращались. Правда, однажды в первом блюде заметила в тарелке плавающие ножки лягушек. Меня стало рвать. Подбежал надсмотрщик и избил плеткой. С тех пор первое блюдо не ела.

При наступлении советских войск завод перевели в Бремен. Освободили американские негры.

Нас отпустили. Я шла по улице, подошла к американскому солдату-негру (он стоял на посту) и попросила выбрать для себя что-то из одежды в магазине. Он разрешил. Взяла только велюровое красное платье и черные лаковые туфли. Американцы рекомендовали идти вдоль Эльбы вверх до встречи с советскими частями. Вернулась домой.

Я приехала домой в Быхов. Звали меня тогда Краснова Мария Марковна. Дома только могилы. Сказали, что приезжал мой довоенный жених, летчик Леонид, но ему сказали, что меня увели в гетто. Следы потеряны. В Быхове голодала. Подруга дала одну вареную свеклу и питалась ею трое суток. Боялась, что будут претензии, что работала в Германии, что осталась жива, что еврейка.

Умерла в 2014 г.