Нижник Любовь Леонидовна Гаврилов Владимир Леонидович

О моем брате Володе Гаврилове

Наша семья проживала до войны в Могилеве на Луполово, по улице Большая Чаусская. В 1941 году Володе было 17 лет, мне – 16. Он всегда отличался смелостью, находчивостью, умением дружить и возглавлять ребят. Поэтому вся наша дружная ватага собиралась, обычно, в нашем дворе. С приходом немцев мы еще больше сплотились. Ребята тайком срывали фашистские приказы, портили моторные лодки, прокалывали шины у машин, собирали оружие.

В нашем доме стали появляться раненые красноармейцы. По указанию отца Володя их куда-то сопровождал. Много знать я не могла, такова подпольная работа. Однажды у нас появился раненый лейтенант. Мы прятали и лечили его в кузнице. Выздоровев, он возглавил нашу молодежь. Он собрал их в блиндаже, написал текст клятвы, под которым ребята подписались. Была в том списке и Володина фамилия, но без подписи. Отец в этот день его куда-­то отослал. Лейтенант разработал план взрыва железнодорожного моста через Днепр. Вблизи моста его и схватили. По найденному при нем списку арестовали ребят, в том числе и Володю. В тюрьме лейтенант сумел перекинуться с Володей словами. Он сказал, что постарается спасти его, т.к. его подписи в списке нет. «Если освободят, отомсти за нас!», – попросил он на прощанье. Брат из тюрьмы вышел, а его товарищей расстреляли – Володю Богданова, Олю Коваленко и других.

И Володя действительно мстил. Он не испугался, хотя и побывал в лапах фашистов. Однажды он увидел, как брат одного полицая ехал на велосипеде и гнал, избивая, перед собой еврейского мальчика Хаима. Как коршун налетел на него Володя и резанул ножом. Позже жалел, что не насмерть.

Вскоре в нашем доме появился Петр Сергеевич Бирюков – офицер, танкист. Он был связан с группой Дракова П.В. и был связным 600­го партизанского отряда. Бирюков возглавил ребят. По его заданию они ездили куда-то за оружием, переправляли военнопленных в партизанский отряд. Получала задания у Бирюкова и я. Однажды он на рынке чуть не попал в засаду, но вырвался, затерялся в толпе. У самого парка он взял меня под руку, и мы еще успели списать указатели направлений у комендатуры. Потом, как всегда, через Днепр отправились к нам. Иногда мне приходилось узнавать пароль, чтобы Бирюков смог выбраться из города. Один раз ему пришлось заночевать в городе. У нас остаться было нельзя, полиция часто посещала дом расстрелянного комиссара (отец погиб в декабре 1941 г.). Я повела его к своей тетке. Только расположились на ночлег, слышим гул немецких мотоциклов и стук в окно. Бирюков вскочил с дивана, взял наган, приготовил гранату и сказал: «Я живым не дамся». А тетя с четырехлетним мальчиком замерла от страха на постели. Бирюков стал поудобнее за толстую стенку, а я подошла к окну и спросила: «Что надо?». Потребовали открыть. Я сказала, что одна в доме и боюсь, спрашивайте через окно. Спросили, как проехать к пивзаводу. Все облегченно вздохнули. Я объяснила, и мотоциклисты уехали. Сейчас, спустя столько лет, уже думаешь об этом спокойно, но тогда мы были на волосок от гибели.

По заданию Бирюкова П.С. Володя выводил группы военнопленных к партизанам. И мне приходилось участвовать в этом. Я была связной между Володей и военнопленными в Солтановке. Помогал Володя уйти к партизанам и узникам из лагеря на аэродроме. Готовя побег, он встречался с ними в закусочной у Нины (фамилии не помню), приводил их к нам домой. Мама говорила: «Считайте, ребята, наш дом своим!». Однажды пленных арестовали. Они на допросе выдали нашу семью и Нину.

Утром 15 марта 1943 г. наш дом окружили. Володя пытался бежать через окно, но там уже стояли два полицая с винтовками. В доме все перевернули, кое-­что забрали, нашли патроны. В тюрьме на очной ставке военнопленные еще раз указали на нас. На следствии Володя брал всю вину на себя. Держался вызывающе и дерзко. Когда ему задавали вопрос, с каким отрядом он был связан, и сколько там человек, отвечал: «С партизанским, а сколько человек – не сосчитать, не верите, пойдите посчитайте». Володю зверски били, после следствия отдавали еще в лапы полицаям. Те всегда называли его комиссаром, (наверное, по отцу) и, прогоняя по коридору, избивая его, всегда приговаривали: «Ну, комиссары свое отжили». Володя им отвечал: «Врете, комиссары жили, и жить будут, а вот вам, гадам, остались считанные дни!». Им хотелось вырвать у нас еще хоть одну, две, фамилии, но нет, решение наше было твердое – лучше умереть.

Три месяца провели мы в тюрьме. Следователь уже готовил документы на расстрел. Но неожиданно нас с мамой выпустили. Помог счастливый случай. Следователя, который вел наше дело, убили партизаны, а у другого военнопленные на нас не показали. Так мы с мамой остались жить. На следующий день после освобождения мы пришли в тюрьму к Володе, принесли ему передачу. Знакомые надзиратели устроили нам с ним встречу. Он сказал:

«Как я рад за вас! Сейчас мне совсем не страшно, я даже пою». А на следующий день мы уже Володю не застали, знакомые женщины крикнули из окна: «Володю раздели до нижнего белья и толкнули в душегубку». Вместе с Володей погибла и Нина.

Володя любил писать стихи, много читал. В тюрьме он писал на клочках газеты, кто­-то передавал их маме. Но, по сложившимся обстоятельствам, сохранить его стихи не пришлось. Я кое­-что помню по памяти:

Отняли фашисты и радость, и детство,

Лишь смерть и несчастье они принесли.

Так станьте же, юноши, стенкою тесною,

Чтоб дальше убийцы пройти не смогли.

Когда расстреляли отца, Володя поклялся отомстить за него:

Отец, ты лежишь в могиле,

Но я за тебя не прощу!

Быть может, пройдет еще время и годы,

Но я все равно отомщу!

Я отомщу палачам и убийцам,

Я говорю, не шутя,

За то, что в его прекрасные годы

Фашисты убили отца.

Когда его друг Саша Мысов ушел в партизанский отряд, Володя написал «На память другу»:

Замолкли звуки гитар и балалайки,

Не раздаваться им опять,

Он улетел, словно быстрая чайка,

Он улетел себе счастья искать.

Пошел он не легкой, но верной дорогой,

Войне и невзгодам его не сломать,

Пошел, чтоб дойти до фашистской берлоги,

А там отомстить за отца и за мать.

Я читала его строки, переданные из тюрьмы:

Не жалейте осыпанной розы,

Розы снова в саду расцветут.

Я знаю, друзья меня вспомнят

И ранней весною венок на могилу мою принесут.

Нет у Володи своей могилы. Но светлая память о нем осталась у всех, кто его знал. После его гибели мне хотелось мстить еще больше. Я ничего не боялась и уже через неделю после тюрьмы была в партизанском отряде.

г. Калининград, 1968 г.