Платонов Андрей

В Могилеве

Утром 28 июня мы вышли из Луполово (предместье Могилева), занятого нашими войсками накануне, и двинулись в город. Могилев стоит на возвышенном правом берегу Днепра. Летнее солнце освещает сейчас его печальные строения – каменные стены без крыш и окон, обезглавленную каланчу, мертвые руины. Гарь пожаров стелется по городу: горит теплоэлектроцентраль, горит почта, продолжается пожар на железнодорожном узле.

Из города группами выводят пленных. Мы всматриваемся в их лица. Иные лица немцев выражают смертное отчаяние, иные – фаталистическую обреченность, подобную спокойствию, иные – затаенную ненависть к победителям.

Мы вышли на Первомайский проспект – главную улицу Могилева. Трупы немцев лежали поперек улицы. Видимо, они были убиты во время перебежки. Один немец рассечен был гранатой пополам. Голова его с отростком позвоночника лежала на тротуаре, а прочее находилось посреди проезда. Улица залита была обильной кровью врагов, и мы пошли по их крови. Мы не хотели этого, но нам негде было пройти. У ворот одного дома стоял ветхий, отощавший старичок. Мы спросили его, давно ли он живет на свете и давно ли проживает в Могилеве?

– Весь свой век тут нахожусь, – сказал нам старичок, – от роду мне без двух годов восемьдесят.

Он пожал нам руки и был так заинтересован нашим появлением, что не обращал внимания на близкие разрывы немецких снарядов. Старика звали Гордеем Васильевичем.

– До немцев­-то я человеком был, депутатов выбирал и пенсию получал, – сказал Гордей Васильевич, – а при немцах, что ж, при немцах я побирушкой жил и с голоду околевал. Хотел было я прутьев в лесу насбирать, чтоб метелки делать либо корзинки плести, – так куда тебе! Меня и к шефу водили, и полицейский ко мне являлся.

«Не сметь, говорят, это все наше сплошное имущество, это все на Германию должно идти и вся природная польза наша». И правда, лес они рубили по своему желанию, а мне и листьев не велели собирать. За всем у них угляд был – не сорви, не тронь, не касайся ничего...

– Чем же кормились при немцах, Гордей Васильевич?

– Что? А я при них мало кормился. Что бог даст через наших добрых людей.

Пока мы беседовали со старым человеком, нас окружила группа молодых женщин. Вдруг из противоположных ворот выбежала пожилая женщина и с криком радости бросилась к нам и поочередно прильнула к каждому. Она хотела поцеловать нам руки, но мы ограничили ее желание. Ей еще не пришлось разглядеть вблизи наших бойцов и офицеров. Теперь она, плача, радовалась, что говорит с русскими. Другая женщина настойчиво старалась предъявить нам документы, чтобы мы тоже поговорили с нею. Немцы, по ее словам, ничего не начинали без рассмотрения документов и справок, и она удивилась, когда мы без рассмотрения вернули ей эти бумажки.

– А мы здесь на документах только и жили, – сказала женщина. – Бывало, вся затрясешься от страха, если справку либо квитанцию какую заховаешь куда. Немец проел нас бумажкой...

Девушки и молодые женщины пережили при немцах великие испытания. Для многих из них эти испытания закончились гибелью, а перетерпевшие свою судьбу стояли перед нами. Почти все молодые женщины Могилева, не угнанные в Германию, сидели в лагерях. Это было не легче увода в рабство.

Немцам и на месте нужна была рабочая сила, особенно для постройки военных сооружений. Для заключения в лагерь достаточно было обвинить человека в связи с партизанами. А для доказательства этой связи достаточно было, если к вам войдет незнакомый человек, попросит напиться, и вы подадите ему кружку воды.

Евгения Киселева дважды сидела в лагере. Теперь она стоит перед нами, улыбающаяся, в горящем городе, на окраине которого еще идет бой. У нее – все впереди. Она еще увидит свой родной город над Днепром, увидит его тихим и вновь отстроенным: у нее будет счастье, и она убеждена в этом.

Снова ведут пленных немцев. Они идут робко мимо содеянного ими. Взглянув на нас, они пугаются. Мы идем далее. Всюду трупы врагов – на улицах, у ворот домов, в подвалах, где они прятались и сопротивлялись. Убийцы навеки успокоены.

В глубине города, около большого выгоревшего здания, мы подошли к командиру дивизии, которая совместно с другими частями атаковала Могилев и овладела им. Генерал, видимо, давно не спал. У него были воспаленные глаза. Он стоял невдалеке от своих дерущихся полков и вслушивался в гул боя.

Где­то вблизи раздались автоматные очереди. Младший лейтенант, адъютант генерала, выбежал выяснить, что это значит. Вскоре автоматчик вывел из­за угла молодого немца; он был светловолосый, без головного убора, с белыми, омертвевшими от ужаса глазами. Автоматчик подвел пленника к нам.

– Вот он стрелял из дома по нас, – сообщил красноармеец, – до этих пор хоронился.

Немец автоматически вытянулся перед нами. Мы медленно смотрели на него. Страх обескровил его. Он побелел и озирался, бесцветными, высохшими глазами, словно ожидал внезапного удара. Это был смертник, оставленный немцами в городе, чтобы стрелять до последнего патрона и затем погибнуть.

– Уведите его, – приказал один офицер.

Майор, оперативный работник штаба дивизии, доложил генералу радиотелеграмму:

– Товарищ генерал, командир полка доносит с северо-западной окраины. Взято большое число пленных, очень много трофеев – автомашины, орудия, медикаменты.

– Это Советская власть придет сюда и подсчитает все подробно, это ее добро, – сказал генерал, – а нам некогда считать, нам надобно вперед.

– У противника, – продолжал докладывать майор, – отмечается паника.

– Это другое дело, – просто произнес генерал. Оказалось, что к данному моменту наши войска, охватывавшие город с запада, перерезали несколько дорог, ведущих из Могилева, но для немцев это положение осталось неведомым. Они уяснили его себе после того, как попытались отойти от города на запад и неожиданно были встречены оттуда огнем. Однако вначале немцы оказывали упорное сопротивление, но потом под сокрушительными ударами наших частей все более падали духом и начали сдаваться в плен целыми группами. Генерал был удовлетворен работой своей дивизии, усталое лицо его посвежело, и он рассказал нам на прощание несколько веселых историй.

– Мои люди взяли в плен полковника, командира 89­го пехотного полка 12­й дивизии. Полковник говорит, что он никак не ожидал такого оборота дела, чтобы вдруг попасть в этот мгновенный «котел», который мы здесь им устроили. А мой сосед слева взял в плен самого коменданта города Могилева, немецкого генерал­-майора, и еще вдобавок генерал­-лейтенанта, командира 12­й пехотной дивизии.

Мы снова пошли по городу. Это было несколько трудно, потому что население выходило группами из подвалов и убежищ и окружало нас, желая знать все, что творится на свете, желая просто побеседовать с людьми, которые не показывают перед ними ни власти, ни превосходства.

Могилев, 29 июня (по телеграфу)