Беседа (Метлицкая) Мария Лукьяновна

Я родилась в деревне Угалье Вендрожского сельсовета Могилевского района в 1925 году.

До войны в нашей деревне было больше ста дворов, сейчас не более десяти осталось.

У меня был старший брат Саша, 1914 г. р., сестра Галя, 1922 г. р., папа и мама.

До войны Саша с другом поехали на работу куда-то далеко в район Хабаровска. Тогда было плановое переселение. Маме так хотелось переселиться к сыну поближе, прямо помирала, что мы в 1940 году все поехали в Россию в Челябинскую область. С нами поехала двоюродная сестра, Нина Чичирка с мужем. Брат был где-то на Амуре, мы до него не доехали. Нас разместили в поселке. Там школы не было, надо было ходить за 14 километров. Нина с мужем решили вернуться в Могилев, у них был дом на Грушевской, и меня отправили с ними, чтобы я могла учиться.

Я вернулась в Угалье и там пошла в школу в 8 класс. Жила я у дяди, папиного брата. У дяди Сергея было трое детей: Миша, Оля, Нина. Там меня застала война.

В начале войны через деревню ехали на конях, на подводах беженцы. Когда проходили первые немцы, застрелили брата моего будущего мужа Василя Новикова. Василь с мужиками копали яму на кладбище для того, чтобы похоронить одну нашу бабу. Немцы там его и застрелили, наверное, не разобрались, что мужчины делают.

Когда стали отправлять молодежь в Германию, женатых не брали. В 1942 году меня, уже 17-летнюю, решили выдать замуж за соседа, ровесника Алексея Новикова. В их семье было 12 детей. Сделали мне всей деревней свадьбу. Я стала жить в их семье.

Как-то Лешу забрали в полицию в Могилев, а мы с сестрой Манькой его оттуда увели. Обвязали платком, переодели и как девушку вели пешком из Могилева. В Добросневичах он встретился с партизанами в военной форме и там остался в 208-м Кличевском отряде. Обо всем договорилась Манька, у нее в отряде был кавалер.

Несколько раз немцы и полицаи устраивали партизанам блокировку, но погиб Леша не в бою. Его убили в 1943 году. Нам кто-то тогда сказал, что его застрелили в деревне Корпать под Белевичами. Я побежала через деревню Березовка, спрашивала у всех, что и как, но никто ничего не слышал. Так ничего и не нашла. Мы с Манькой поехали на коне искать могилу. Раскопали яму. В яме лежат старенький, седой-седой дед в кожушке и Леша. Когда раскапывали, Маня каблучком ботинка случайно наступила деду на голову и пробила.

Мы привезли тело мужа домой. Мать его не признала, пока не обмыли. Кто убил Лешу и деда мы так и не узнали, говорили, то ли немцы, то ли полицаи, то ли так люди какие-то, вроде из-за лошади их застрелили. Леша был очень красивым высоким парнем.

Когда ночью возле гроба сидели, мне приснился сон. Как будто покойный Леша дает мне выпить сырое яйцо, а я говорю, что не пью сырые яйца, а он меня уговаривает. Яйцо выпало между нашими руками, разбилось. Белок растекся, а желток целый лежит. Я его рукой подняла и проглотила. Вздрогнула и проснулась. Со мной сидела жена дяди. Когда я ей пересказала свой сон, она сказала, что я беременна. Так потом и оказалось.

Через некоторое время убили отца мужа. После смерти Леши я жила то у одной тетки, то у другой. У тетки Веры в мае 1944 года я родила сына и с 4-месячным ребенком поехала к родителям в сторону Челябинска. Ехала на товарном поезде. Было немного хлеба и сахарина. Долго добиралась до Троицка. Из Троицка ехала на машине, которая возила зерно.

Шофер меня высадил ночью в немецком поселении. Там были земляные хатки. Немцы ночью сортировали зерно и крали его, поэтому были начеку. Хорошо, какая-то немка знала моего батьку. Она меня взяла к себе переночевать и рассказала, как идти, а наутро я пошла за три километра к родителям. На руках ребенок, за спиной — рюкзак. Зашла в нашу земляную хатку. Батька пас овец. Собачка меня не пускала. Соседка молола зерно. Матка что-то делала с тестом, руки были в тесте. Она, не глядя, говорит мне: «Заходите, не бойтесь, собачка не кусается». Она думала, что я из тех меняльщиц, что тогда ходили. Я все-таки всунулась в хату. Ком в горле, плакать хочу, ничего не могу сказать. Чуть в обморок не упала. Я заплакала, а мама смотрит на меня с ребенком и не узнает: «Может, это ты, Манька?».