Артемьева Мария Ивановна

Последние полгода оккупации в прифронтовой полосе

В конце 1943 года фронт на восточной окраине Могилевщины стабилизировался: советские войска занимали низкое левобережье Прони, а на высоком правобережье были укрепления немецко-фашистских захватчиков.

Оккупанты, собравшись здесь зимовать, наводили порядок в прифронтовой полосе: огораживали дороги забором из еловых лапок от снежных заносов, после метели расчищали снег на дороге, принудительно привлекая к этой работе местное население.

В феврале 1944 года немцы, чтобы обезопасить себя от партизан, из прифронтовой полосы выгнали много жителей за Днепр. И все же часть жителей (старики оккупантам были не нужны, а молодые люди прятались в схронах, чтобы их не угнали в Германию) в некоторых деревнях оставались.

Мне с матерью, младшей сестрой и двумя меньшими братьями выпала судьба беженцев. А старшая сестра Мария и бабушка Хадора остались в прифронтовой полосе в деревне Радишино Шкловского района. Бабушка за несколько недель до освобождения умерла от тифа (4 июня 1944 года).

Сестра Мария Ивановна Артемьева и до сегодняшних дней не может забыть тех мытарств немецкой оккупации, тех ужасов, которые пришлось увидеть и пережить. После изгнания фашистов из родного края она окончила в Могилеве дошкольное педучилище, в котором училась еще до войны, и работала воспитательницей в детских домах Могилева. Была награждена значком «Выдатнік народнай асветы». Сейчас на пенсии. Она редко вслух вспоминала о войне. И на мою просьбу рассказать о той поре жизни откликнулась не сразу.

– В декабре 1943 года девять радишинских девчат немцы мобилизовали для выполнения подсобных хозяйственных работ в деревне Ордать (там был немецкий гарнизон): чистили на кухне картофель и морковь, делали забор возле проселочной дороги. Немцы (были это в основном австрияки и чехи, но для нас все они были немцы-оккупанты) относились к нам неплохо. Однажды одна девушка, когда падала с крыши коровника (снимали жерди для забора), схватилась за полу шинели австрияка, и он тоже упал с крыши. Солдат не только не наказал девушку, а даже смеялся вместе со всеми. А под Новый год на крыльце каждого дома (ночевать нас пускали домой) девчата нашли небольшие коробки с конфетами...

Один немец в начале января предупредил нас, что куда-то увезут. Говорил он на немецком, показывал жестами, но мы не смогли догадаться. Только потом уже поняли: он нас предупреждал, чтобы мы спрятались.

И вскоре после этого более сотни женщин из Ордати и соседних с ней деревень (из Радишина девять девчат и женщина Пелагея Кондратьева, которой было уже под 50) немцы на автомашинах вывезли в Поповцы Чаусского района для выполнения подсобных работ. А вот Пелагея Кондратьева до Поповцев не доехала. Она удрала по дороге из деревни Бушково. Там остановились в здании школы на ночлег. Одна из девчат обнаружила с другой стороны здания вторую дверь (немцы о ней не знали). Человек восемь тогда удрало. А мы не знали, а то бы тоже удрали.

И мы вынуждены были ходить ежедневно на работу. Однажды вечером пришли с работы, а мне незаметно для других местная жительница передает известие, что приехали на лошади моя мать Мавра с Костючихой (Агафьей Мироновой. – В.А.). Они оставили лошадь в соседней деревне, где ночевали. Хозяин им так посоветовал: менее заметно для немцев будет.

Стояла оттепель. Когда мама и Костючиха переходили по льду речку Басю, то встретили местную учительницу. Она посоветовала обождать, когда ужин будет.

– Сами не идите, – сказала им, – а попросите кого-нибудь из местных жителей, чтобы они передали дочкам. Так будет незаметно.

Немцев в Поповцах было совсем мало. Больше – чехи и австрийцы из какой-то рабочей тыловой немецкой колоны.

Когда нам передали известие, то сразу после ужина собралось нас пять человек: я, Катя Якубова (Бугаева. – В.А.), Катя Костюкова (Миронова. – В.А.), еще кто-то, не помню уже кто, и девушка Зина из Рябков, дальняя родственница нашей мамы. Больше кому говорить не приходилось, ибо тогда бы за нами могли выслать погоню. Конечно, немцы обнаружили, что нет нас, но уже позже, когда мы ушли из Поповцев. Они пошли по всем хатам в деревне, перевернули все вверх ногами. Вели допросы, обыскивали. У кого-то сухари хлебные нашли, забрали. Но на наш след так и не вышли.

Когда мама с Костючихой шли нас встречать, видели, что в одном месте какой-то провод лежал на дороге. А когда возвращались с нами, провод уже висел. Скорее всего связь какая-то. Вдруг слышим: говорок немецкий. На санях они ехали, человека три или четыре их было. Мы быстро попрятались под кустами. Хотя и без листьев ветки, но ночью все же маскируют. К тому же мы легли и не шевелились. Немцы спокойно проехали. И мы снова пошли. Ночевали все у того же хозяина, где лошадь стояла. А рано утром ушли. Договорились идти по два человека, чтобы не так заметно было. До Бушкова дошли, а там немцы людей на работу забирают. Мама забежала в ближайшую хату. Сняла верхнюю одежду, села на колодку, возле которой корзина с картошкой стояла, взяла нож и стала картошку чистить, как будто она живет здесь. А лошадь на улице стояла. Остальные прятались, кто где мог: кто в хате, кто в сарае. Местные жители, спасибо им, не выдали.

Когда немцы уехали из Бушкова, мы пошли дальше. В Займище снова проблемы были. Еще раз пришлось ожидать. Там итальянская колона стояла. Мы разузнали у местных жителей, где объезд, чтобы постов не было и выбраться нам можно было незаметно. Подойдя к Радишину, послали кого-то одного в деревню, чтобы разузнать: есть ли кто там из чужих. Не было в эту ночь никого. Так мы и дома оказались.

А Таня Аверкова и остальные девчата возвратились домой где-то через месяц или два.

4-го февраля немцы выгнали жителей из д. Левковщина Чаусского района, а 5-го – из д. Радишино. Старшая наша сестра Надя была замужем в Левковщине. Она с малым ребенком поехала в Радишино, а узнав, что радишинцев немцы тоже выгнали, остановилась в Корзееве у Михалочки, родственника, он муж тети нашей.

Михалочка в одну из ночей обворовал родственницу-беженку (сало и муку перепрятал в свои сховы). Перешла Надя жить к другим родственникам (в д. Корзееве и у матери, и у отца были троюродные сестры).

Трудно было прятаться от немцев. Прятались на чердаках, в подполье, в поле – в ямах, у речки – в кустах: кто куда успеет. Стала невыносимой такая жизнь. И несколько радишинских девчат собрались уйти в партизаны. Договорились с кем-то из партизан, которые находились в Горецких лесах. Мы день пробыли в договоренном месте в лесу. К концу дня кто-то из Майоровщины (вспомнить, кто не могу уже) принес мне от сестры Нади записку, что их выгнали из Левковщины и она осталась в Корзееве. И тогда вместо партизан пошла я в Корзеево. А оттуда сразу же перебрались мы с Надей в Радишино.

Через несколько дней в Корзеево приезжали гестаповцы из Черневки, разыскивали меня. Кто известил их, что я связана с партизанами, так и не узнала. Скорее всего, кто-то проговорился. Люди разные были.

В Радишино приходилось снова прятаться от немцев. Чаще у речки, если успевали. У берега под густыми ольховыми кустами была выкопана землянка, закрытая сверху зеленым дерном, росла трава. Эта схова не была видна сверху, ни с берегов речки Лешня. Когда шли прятаться (несколько человек нас было, соседей), то моя сестра Надя (немцы в Германию женщин с грудными детьми не брали, и она не пряталась) с порожним ведром шла следом. Она за нами закрывала вход в землянку деревянной крышкой, покрытую зеленым дерном. Затем, зачерпнув ведро воды из речки, несла ее домой. Даже, если бы и увидели немцы, то не заподозрили. А после бани дома ночевала. Приготовлю платок, пальто, обувь. Чуть что, одеваюсь и убегаю.

Однажды слышим: собака лает. Посмотрела в окно, а немец уже во двор входит. Удирать поздно. Пришлось в яму под пол лезть. В другой раз была у подруги Нины Ивановой в деревне. Побежали с ней к речке, спрятались в кустах. Страшно стало: найти могут. Подбежали к дому и на чердак забрались. И там страшно. Слезли, а тут немцы идут. В хате беженцы были. На полу лежали. Мы тоже легли, притворились больными. Немцы очень боялись тифа. И этот немец только глянул и убежал.

По ночам банды ходили под видом партизан. То ли мародеры, то ли гестапо специальные отряды создавало. Забирали все подряд, что не спрятано: и одежду, и продовольствие. Даже последний кусок хлеба забирали, оставляя нас голодными.

Все, о чем сейчас в кино показывают, в книгах пишут, о чем говорят по радио и показывают по телевидению, то все не то. А кто сам пережил, тот знает, как это трудно было. Мы тогда смерти уже не боялись. Боялись только одного – попасть в рабство в Германию.

Кто больше зверствовал? Разные были и среди немцев, и среди белорусов. Наиболее зверствовали гестаповцы, народники и банды под видом партизан. А рядовые немцы, особенно австрийцы и чехи, они подневольные, их силой заставили воевать. Среди них были и добрые люди. Скажу молодым людям: нет горя большего, чем война, нет беды большей, чем война.

2003 г.