Шпаковская Надежда Ивановна

«Война, война, как это давно было и как душевные людские раны не заживают до сих пор. Мой отец Жарковский Иван Савельевич прошел Первую мировую и гражданскую войну, он нам рассказывал о тех ужасах, что несет с собой война. Но это были рассказы. А когда 22 июня мои родители приехали с рынка и сказали, что началась война, детство закончилось.

В эту первую военную ночь я хорошо помню, как проходила мобилизация. Деревня превратилась в сплошной вой, никто не спал, родители, жены, дети отдавали Родине самое дорогое: сыновей, мужей, отцов… По окончании войны в деревню не вернулось сто человек.

Быстро наступали немцы. Я хорошо помню, казалось, что горит вся земля. Дома мы не ночевали, прятались в вырытых траншеях, кругом летали самолеты, автоматная стрельба, все в пламени...

Через некоторое время по деревне Ходоровка потянулись военнопленные, истощенные, изможденные, некоторые не могли идти, их поддерживали те, кто был сильнее. Израненный офицер каким-то чудом вышел из этой толпы и оказался у нас в недостроенной избе, где лежало сено. Вечером мать обнаружила его, стали помогать, чем могли: приносили поесть, перевязывали раны, а позже его забрали в партизанский отряд, который действовал на Смоленщине.

Немцы быстро оккупировали Горецкий район и потянулись мрачные будни. Мы, дети, не могли учиться в школе, помогали родителям по хозяйству.

К нам в деревню часто ночью приходили партизаны. Местные жители помогали им. Но под видом партизан иногда приходили и полицаи, люди доверялись им, а наутро наступала страшная расправа… Женщин избивали до смерти. Все это видели дети, мы колотиться от страха, как осиновый лист…

Где-то в сентябре месяце немцы нас хотели погнать в рабство в Германию. Наехало полно в деревню немцев, всем было приказано собираться на улице, сколько было страху, сколько опять слез… Но им не удалось нас увезти, потому что быстро наступали наши войска. Немцы удирали из деревни. Налетело столько самолетов, не разберешь, где русские, где немецкие. Горело опять все кругом. Начался бой под Ленино. Горели деревни, стрельба, грохот, пелена дыма, все смешалось…

И тогда наши военные отдали приказ, чтобы мирные жители покинули свои дома и ушли подальше на Смоленщину. Но по дороге мне стало жаль отца, так как он остался один, и я вернулась назад и чуть не погибла. Надо мной начал кружиться самолет, началась пулеметная стрельба, я легла на землю и наблюдала, что же будет дальше. Вдруг самолет развернулся, и пулеметчик начал строчить с пулемета по-военному, который ехал на лошади. Ездок упал, лошадь убежала, самолет улетел.

У нас на огороде военные выкопали небольшое укрытие, я как-то добралась до него и там пролежала, пока не окончилась стрельба. Пришла домой, отец еще был дома, а наутро вернулась мать, узнать, жива ли я. Отца забрали в рабочий батальон, так как он был уже не годен к строевой службе, а фронт остановился в 5-10 километрах от нашей деревни.

Четыре месяца мы жили вместе с военными, но так как фронт задерживался и начались потери среди мирного населения, нас накануне Нового года эвакуировали в Смоленскую область, где мы перезимовали. Когда готовилось наступление наших войск, нас эвакуировали еще дальше в Монастырский район Смоленской области. Как нам там жилось, это надо прочувствовать, в одной избе по 4-5 семей, нехватка питания, одежды и обуви.

В июне месяце 1944 года, после освобождения района, мы оттуда добирались пешком домой, это где-то 100 километров. Все, что у нас было, вмещалось в коляску, которую мы тащили на себе. Пришли домой, а дома голые стены, надо было соображать, с чего начинать, как жить. Но мы знали, что кончились наши мучения, страх перед смертью, мы начинали новую жизнь, и в мирной жизни мы обретали все: и возможность получить образование, и любимую работу.

Молодому поколению я только пожелаю: берегите мир, чтобы никогда не было войны, чтобы между людьми была дружба, согласие и взаимопонимание!».