Мильто (Хренова) Галина Николаевна

«Сама я родом из Могилева. Родилась в 1931 году. До войны жила на улице Селянской, где школа Олимпийского резерва и селянская баня. Мы жили с мамой, папой и бабушкой. Отец, вроде, был еврей, его семья не приняла маму. Дома это была больная тема, и об этом никогда не говорили. Отец погиб на фронте в первые же дни войны.

Мама считала, что евреи очень хорошие мужья: не пьют, семье преданы, детей любят. Она работала на швейной фабрике. Уехать, когда началась война, мы не успели. Мама даже зарплату не получила. Мне было 9 лет. Бабушка была очень старой и слепой.

Я помню, как вешали на площади троих мужчин и всех сгоняли смотреть. Долго висели они.

На Дубровенке было гетто. Мы бегали туда. Носили щавель. Мама рассказывала, что евреев-сапожников, часовых дел мастеров немцы заставляли работать на себя.

Помню, как мы однажды проснулись от крика. На дороге стояли открытые машины «Студебеккеры». Возле одной из машин – высокая женщина, вся в белом. Она кричит: «Майн киндер! Майн киндер!» Ребенок, наверное, уже в другой машине. Всех где-то в Печерске расстреляли. Соседские женщины потом ходили туда и рассказывали.

Помню, как по Минскому шоссе эсэсовцы вели еврея в телогрейке с желтой звездой на спине. Тогда он мне казался старым. Было лето. Жара. Он идет, а за ним мужчина с плеткой. Еврей упадет, так его бьют, пока не поднимется. А по лицу кровь течет...

Мы были опухшими от голода детьми с тонкими ручками и ножками. Я была яркой блондинкой, совсем не похожей на еврейку. Отец тоже был не очень похож. Маме было 30 лет. Она все время сидела в подвале. Слепая бабка брала у немцев белье в стирку. Мама стирала. За это давали хлеб.

Рядом с нами в двухэтажных деревянных домах, там, где теперь гостиница «Могилев», стояла 1933 г. немецкая тыловая часть.

Мы, семеро детей примерно одного возраста, бегали по утрам с ведерками на веревочках к ним на кухню. Выходил повар и наливал нам остатки обеда. Мы очень боялись эсэсовцев в черной форме с овчарками, натасканными на людей.

Помню биржу труда на Ленинской в здании старой гимназии. Там давали «аусвайсы», и всегда было много народу. Я запомнила голод, расстрелы, пожары. Такое было детство.

В 1987 году у меня умер муж Хренов. Я познакомилась со своим вторым мужем, Петром Дмитриевичем Мильто, на кладбище.

Петр родился в Шкловском районе в деревне Каруселье. Перед войной ему еще не исполнилось 18 лет и призвать в армию его не успели. Он остался в оккупации с престарелыми родителями, двумя старшими сестрами и их семьями.

Незадолго до этого был расстрел евреев в соседних селах. Говорят, что по дороге к месту убийства одна еврейка отбросила в кусты девочку. Ходили также слухи, что какая-то женщина взяла ее себе в дом, но потом испугалась и отвела в лес. Позже стало известно, что незадолго до начала войны маленькая Вилия Шнейдерман приехала с мамой из Ленинграда в гости к бабушке и дедушке в город Шклов. Весной 1942 года четырехлетняя малышка провела в лесу три дня, голодная, заплаканная, напуганная. Девочку нашли партизаны и привели в дом 17-летней Зинаиды Колосовской, жившей в деревне Староселье Могилевской области. Партизаны не могли забрать ее с собой, потому что они шли на задание, а она имела яркую еврейскую внешность. Большие черные глаза, вьющиеся волосы. Очень красивая была девочка, да и теперь женщина интересная.

Зинаида была связной в партизанском отряде, жила вместе с родителями и собиралась вскоре выйти замуж за Петра Мильто. Колосовская решила оставить девочку у себя. Зинаида и Петр относились к маленькой Вилие, как к собственной дочери. Девочку отмыли, остригли, накормили. Постепенно она отошла и сказала, что ее зовут Вилия. Всю войну Вилия жила у Колосовской и Мильто под именем Лилия Мильто. На каждом доме была табличка с именами тех, кто жил в доме. Девочку туда вписали под именем Лидия.

Так и жили. Голодно было, тяжело. Петр пахал, сеял, копал. Вилия потом вспоминала, как он носил ее по полю, когда у нее был кашель.

Однажды кто-то донес, что ребенок еврейский, но и среди немцев тоже были отцы. Немец посмотрел на нее, погладил по голове, даже конфетку дал. Соседи Петра и Зинаиды знали, что супруги укрывают еврейского ребенка, а некоторые из них даже угрожали донести в полицию. Единственное, что их удерживало – страх мести со стороны партизан.

Один из партизан остался жив и жил после войны в Ленинграде. Много лет спустя Вилия написала ему письмо. Он ей ответил, написал, как ее нашли, какая бедная была у Петра семья.

В 1946 или 1947 году девочку чудом нашел отец-офицер, фронтовик. Он приехал после войны в Шклов искать свою семью. Ему сказали, что всех евреев расстреляли, но слухи в деревне распространяются быстро. Кто-то сказал, что в соседней деревне есть еврейская девочка. Он поехал туда, но прошло столько лет, и они не узнали друг друга.

Как только освободили деревню, Петра Дмитриевича сразу же призвали на фронт. Воевал, дошел до Австрии. Был сильно ранен. Долго лежал в больнице Кащенко в Москве, в госпиталях. Потом вернулся домой, женился. Его жену Зину Вилия очень любила. Родились два сына. Вилию они воспитывали, как свою дочку.

Отец Вилии служил до 1949 года, потом вышел в отставку и забрал дочь. Вилия очень не хотела уезжать, кричала, плакала, цеплялась за Петра. Ей было уже 11 лет, в школе училась. Потом она каждый год навещала своих вторых родителей – Петра Дмитриевича и его жену Зину. Потом отец женился, у него еще дочка родилась. Сейчас она в Америке.

Обе семьи дружили долгие годы, и дети Петра и Зинаиды относились к Вилие, как к родной сестре. Дружба продолжилась и после того, как Вилия (позже Горфинкиль) эмигрировала в Израиль. 15 мая 1995 года Яд Вашем удостоил Петра Мильто и Зинаиду Колосовскую почетным званием «Праведник народов мира.

Сейчас Вилия со своим мужем, двумя дочками и внуками в Израиле, живут в Араде, возле Мертвого моря. Она добилась, чтобы Петру Дмитриевичу каждые три месяца приходила пенсия из Америки до самой его смерти».