Козловская Фаина Павловна

Война. Страшное слово. До сих пор она мне снится. Снятся немцы, которые гнались за мной, грохоты войны, бомбежки. Я родилась 1 мая 1932 года. До войны окончила два класса.

Вспоминаю 22 июня, день войны. Было воскресенье, мы с бабушкой пошли в лес, чтобы нарвать травы корове. Возвращаясь домой, еще в коридоре, услышали плач в доме. Плакали соседи, собравшиеся в нашем доме. Страх был виден в глазах и моих родителей. А братья и сестры, забравшись на печь, громко голосили. Эта картина до сих пор стоит в моих глазах. Страх охватил и меня. Началась война. А на четвертый день войны родился мой брат Костя.

Первые дни войны жили в ожидании чего-то ужасного. Наш поселок был небольшой, всего 20 домов, в соседнем доме жил председатель колхоза. Однажды к его дому подъехала машина полная малых детишек. Это какой-то детдом, вернее детей какого-то детдома вывозили на Восток. Дети громко плакали, люди выносили им все вкусное, что было в крестьянских домах.

Началась служба в церквях. Мы с бабушкой пошли в церковь, в соседнюю деревню, а возвращаясь назад, увидели, как из леса стали выходить наши красноармейцы. Они шли строем. Я испугалась, бабушка сказала, что это наши, а не немцы. Мы их еще не видели.

Мы шли к ним навстречу. Они поинтересовались: «Нет ли в деревне немцев?». Бабушка сообщила, что немцев еще не было. Так ровным строем они шли рядом с нами. Наш дом стоял в конце поселка. В дом они не зашли, а стояли во дворе и по очереди пили хлебный квас, который обычно летом делали мама и бабушка. Родители отдали им хлеб, который был в доме, и сало. Они расспросили у отца дорогу на Восток.

Спустя несколько дней и немцы появились в деревне. Они расположились в большом саду нашего соседа, где зрела рожь. Деревья все вырубили, рожь вытоптали, пчелиные улья залили водой и бегали с рамками меда, роготали. Куриный крик шел по поселку и визг поросят. Откручивали головы курам, лазили по гнездам. В одних трусах носились. Впервые мы увидели голых людей на улице.

В каждом доме детей было много, но их нигде не было видно, замолкли детские голоса, прекратилась детская игра на улице. Скоро немцы оставили поселок и разместились в лесу. Привозили в поселок большой бак супа, наливали людям в ведра, щелкали фотоаппаратом, мы тогда, конечно, не понимали, для чего они это делают.

Переловив кур и малых поросят, взялись резать овец и бить свиней. Люди начали прятать свою живность. Но куда ее спрячешь? По поселку пронесся крик: «Немцы!». Бабушка попросила загнать наших свиней в лес. Я через огород погнала их через колхозную рожь в лес. Рожь была низкорослая. Немцы бежали мне навстречу. Свиньи побежали в лес, а я – домой. На улице я услышала немецкую речь и голоса моей мамы, бабушки и соседей. Я переоделась и выбежала на улицу, думая, что немцы меня не узнают. Немец схватил меня за воротник и начал трясти. Мама начала плакать, просить, чтобы отпустили меня. Обошлось. Скоро всю живность в поселке забрали. У нас еще было три утки, мы их дома не держали, они жили в болоте, которое было рядом. Я им днем носила в миске еду. Однажды я понесла им кушанье и, не доходя до болота, услышала немецкую речь. Немцы шли ко мне. Стало страшно. Утки приплывали ко мне, когда я сидела на корточках и кормила их. Если я стояла, они ко мне не подплывали. Немцы давали мне понять, чтобы я их манила. Долго я стояла и звала уток. Раз они выплыли, немцы выстрелили и поранили утку. Больше утки не показывались. Немцы ушли. Поздно вечером уток выловили и зарезали.

В начале войны немцы открыли школы. Мы пошли в школу, но через неделю-две, явившись в школу, мы узнали, что учительницу схватили немцы. Больше мы ее не видели.

Как-то поздно ночью к нам пришел староста деревни и привел раненого советского офицера. Староста был связан с партизанами, его сыновья были уже в партизанах. Недели две офицер у нас был, а потом ушел в партизаны. Но его быстро схватили немцы, долго пытали в Белыничах, а потом увезли в Могилев и там убили.

В соседней деревне Кудин стоял немецкий гарнизон, в Головчине тоже был немецкий гарнизон. Наш поселок был как в кольце. В страхе жили день и ночь. Днем являлись немцы, а ночью – партизаны. Папа был разведчиком у партизан. Они приходили ночью, брали папу и ехали к гарнизону. Папа шел в разведку. Если засады не было, партизаны шли выполнять свое задание. Почти каждую ночь мы тряслись, ожидая отца. Однажды партизаны пришли поздно вечером, а папа лежал больной с высокой температурой. Они заставили его больного идти в разведку. По пути они чуть не попали в засаду немцев. Партизаны умчались, а мы на снегу собирали каждую соломинку, боясь, что утром явятся немцы и заметят, что около дома стояли сани партизан.

Вечером всегда завешивали окна, чтобы не проникал свет на улицу, а дом освещала маленькая коптилка. Ужас охватывал нас, когда мы слышали сильный гул немецких самолетов, груженных бомбами, казалось, что земля трясется.

Однажды мы с бабушкой пошли в церковь в местечко Головчин, возвращаясь назад, не доходя до леса, мы увидели вооруженного всадника. Это был полицай, он спросил у бабушки, куда мы ходили, бабушка ответила, что были в церкви. Оказалось, что в этот день в нашей деревне забирали молодежь, чтобы отправить в Германию, и многие прятались в лесу.

Вскоре я заболела тифом, а потом и вся наша семья. Болели страшно. Взрослые и дети умирали и в нашем поселке. Однако смерть миновала нашу семью. Люди в гарнизоне еще держали коров. Я со страхом шла в гарнизон просить молока, чтобы поддержать больных братьев и сестер. В конце деревни стоял часовой немец, он обыскал меня, я, как могла, объяснила ему, что иду просить молока для больных. Пока выздоравливали родные, я ходила в гарнизон за молоком, часовые меня пропускали, глядя на маленькую худенькую девочку с блюдечком в руках. Мне часто снится это во сне.

В конце войны мужчины ночью охраняли свое селение. Папа каждую ночь уходил то в разведку, то охранять поселок.

В войну в нашей деревне стояли беженцы, почти в каждом доме. У нас тоже было шесть человек беженцев: две женщины и четверо детей и нас было десять человек. Жили все одной семьей. Вместе топили печь, варили еду, убирали, занимались стиркой. Десятки лет мы переписывались с этой семьей. Сейчас потерялись.

В конце войны наши самолеты летали, разбрасывали листовки, мы их собирали, узнавали, как продвигается фронт, какие населенные пункты освобождены. Взрослые знали, что скоро освобождение. Ночью партизаны громили гарнизон в деревне Кудин. Мы не спали всю ночь и слышали залпы и крики, хоть это три километра от нас. В местечке Головчин немцы оставляли гарнизон. По боевой дороге Головчин – Белыничи шли машины за машиной. Немцы удирали.

Люди стали прятаться в окопах. Спряталась и наша семья. Папа попросил меня и сестру отвезти на коляске кадки и бочки и спрятать в болоте. Кое-где вода была выше головы. Только мы стали опускать бочки в воду, как подлетел и низко опустился немецкий самолет и начал стрелять по нам. Пули около нас динь-динь. Мы в воде, около бочек, до самого рта. Остались живы. А под вечер немецкая машина, груженая фрицами, остановилась недалеко от нашей деревни, и немцы из пулеметов начали строчить по нашему поселку. Люди все сидели в землянках. Беда миновала.

Наш поселок заполнили наши освободители. Им дали несколько минут отдыха. Солдаты как вскочили в дом, так сразу бросились кто на кровати, кто на скамейку, кто на пол. Уснули мертвым сном. Бабушка моя стояла, смотрела на них и плакала. Тут уже приказ: «Подъем!». Все на ногах, только один солдатик на скамейке спит. Товарищи трясли его и за уши, и за нос дергали, тумака давали, а он спит. Доложили командиру. Тот вскочил в дом, крикнул: «Подъем!». Солдат как будто и не спал. Мы стояли и дивились.

А утром наши освободители, машина за машиной, пехота за пехотой, весь день шли и шли. Мы, дети, побежали утром на боевую дорогу, по которой драпали немцы. Мы нашли двух убитых коров, целый склад мин в ящиках. Мы стали их выбрасывать из ящиков, а ящики хотели забрать домой. Машина остановилась, солдаты нас отругали.

На следующий день мужчины призывного возраста получили повестки из военкомата. Также и наш отец. Он говорил, что прошагал пешком от Белынич до самого Берлина, сражаясь с врагом. Плохо, что мы его воспоминания не записали. Один факт сильно запечатлился в моей памяти. Бой страшный. Перед Польшей надо было взять высокую железнодорожную насыпь, а за насыпью сидели немцы. Красноармейцы шли плечом к плечу. Немцы атаковали. Шквал огня лился на наших. Солдаты замертво падали на землю. Командир давал приказ брать насыпь, сильно ругаясь. Кто вскакивал на нее, лежал мертвым. Командир приказ за приказом заставлял лезть на насыпь. Сам вскочил и упал мертвым. Заступил новый командир. Он разбил солдат на группы, и каждая группа по его приказу одновременно должна была вскочить на насыпь. Так и сделали. Немцы стали выскакивать из своих укреплений и бежать в лес, а наши – за ними. Немцы в лесу опомнились. Когда наши вбежали в лес, немцы стали окружать их. Связи не было. Пришлось выходить из окружения. Папу в этом бою ранило. После госпиталя он с боями дошел до Берлина, награжден двумя орденами «За Отвагу» и орденом «Участник войны».

Подготовил Хиревич Р. А.