с 50-летием и желает ему, как водится, счастья и новых стихов.
Бабушка
В невеселую минуту Вспомнил бабушку Анюту. К ней от мачехи сбегал Кости греть на русской печке, Искупавшись в зимней речке, Как французский генерал.
Ночь, в ночи две сигаретки, Две блестящие монетки, Два зеленых уголька… Сердце выпало из глотки, Тут заметил выше тропки Три стеклянных огонька.
Да, тогда водились волки В хвойно-каменной сторонке. Помнишь, Батюшка Урал? Взвоют – стынет кровь по жилам, Если был бы я служивым, Я б с собой мортиру брал.
Отодвинув прочь заслонку, За родимую сторонку Погружала в печь ухват Бабушка в крестьянском платье, Плыл обратно на ухвате Чугунок, одетый в пар.
Хоть крупинка за крупинкой В супе бегала с дубинкой, Ешь от пуза, как мужик… Алюминиевая ложка Над столом висит, как брошка, Отражая этот миг.
На сундук швырнув рогожку, Скинув с зябких плеч одежку, Забираюсь под тулуп. В сне глубоком вижу царство, Где нет злобы и коварства, Где друг дружке каждый люб.
Где по небу ходят кони, Нет волков и нет погони, А в светелке дева-мать Шепчет листопада тише: – Подойди, сынок, поближе, Лобик твой поцеловать…
Тут я, дурачок, проснулся, Или луч ресниц коснулся, А по ним слеза бежит. Жизнь моя стоит в тумане, Как похлебка бабы Ани. Нужно дальше как-то жить.
Дом
Лога да буераки, Суглинок да песок. И злаки, словно знаки, Уводят на восток.
Здесь рожу скифской бабы Я вырубил кайлом. Ни греки, ни арабы В мой не входили дом.
Там только вольный ветер, Расхристанный мужик, Срывал силки и сети И юбки у шутих.
Красавицы в исподнем Со мной пускались в пляс. Не шабаш новогодний, А пляска – праздник наш!
Мерцает потом тело, Как Млечный Путь во мгле. И не горит омела Зеленая в огне.
Поем, когда поется, И пляшем, как сейчас. И русским светит солнце Весь день – хотя бы раз.