СВЯТО-ВВЕДЕНСКИЙ ТОЛГСКИЙ
ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ Лежала Волга рыбой в стороне, Рассвет, как сокол, на неё спустился. О, Присно Дева! Я в монастыре Пред ликом золотым Твоим молился. Какой я грешник? Знаю, знаю сам. Мне дальше паперти не стоило соваться. Но за спиною братья по стихам, Которые и плачут, и постятся. Монахини поют, как стайка птиц, У каждой из певиц по Божьей ноте. Вдруг падаю, как перед плахой, ниц, Услышав глас: – Без Бога вы живёте! Как воины стоят свеча к свече, Их огненные шлемы полыхают. И тени на церковном кирпиче Коня Георгиева под уздцы хватают. Не на меня занесено копьё Святое – на поверженного Гада. Я русский, значит – это всё моё: И монастырь, и каждый кедр из сада. И звонница и Волжские врата, И сорок шесть монахов убиенных Литовцами. Ять в книгах и фита, И даже галки на мирских антеннах. Здесь исцелился Грозный Иоанн. От язвы моровой спасались земли… И я лечился от словесных ран. За города молился и деревни. О, Пресвятая, Отчину спаси! На тихой Пристани народного терпенья. В себя – Христа вместившая, прости Поэту очарованному – пенье. ОБЛОМ Воробьям и синицам облом! Нынче царство бомжей и ворон. Поделили дворцы и помойки, С четырех наступая сторон, Захватили столицу и трон – Да и Кремль взяли после попойки. Батьковщина! Отчизна! Страна! Ты родному глаголу верна, Отчего же картавые Карлы Твоего отхлебнули вина? Отказалась от нас старина, У врагов на рогах наши лавры... На Дону опускается пыль, Промахнулась, попавши в Сибирь, Ледяная казацкая лава... Перед сном открываю Псалтырь, В глубину погружаясь и вширь, Русский Бог там и слева, и справа... Ну, а в жизни – облом и отрава. ТАВРИДА Машина просвистела сквозь страну, Потом другую, ну а в третьей – встала, Где лукоморье радугу-дугу, Словно хомут, на шее моря сжало. Как билась черноморская вода, И в сивой пене сила иссякала. Чтоб этот миг оставить навсегда, К душе бумаги приложил я жало. Графит прожёг, а вслед за ним глагол Ударил… и остался отпечаток. Я в море встал, как подъяремный вол, И потащил его, от шторма шаток. Дельфины ли, царевны водных сфер, В моих кудрях как в кущах разыгрались. Входили три страны в СССР, Потом входить в СССР не… Сталин, Сказали, что виновен в этом был. Недавно говорили же другое… Я море на себе домой тащил, Как при пожаре тащат дорогое. В МОРОЗНЫЙ ДЕНЬ Мы шли с отцом под небом сизым Мимо лесов и лагерей. Отец мой не внимал капризам Слезинки крохотной моей, Что падала на лёд калёный, На камский, на декабрьский лёд. Он был, словно пирог слоёный, Пирог с торосами вразлёт. Я снегом охлаждал ладони, Когда их обжигал мороз. Стволы, как белые бидоны, Звенели в рощице берёз. На белом фоне – дни неярки, Хотя и видно далеко… Да нам бы с батей литр солярки, Чтоб костерок разжечь легко. Растворена вблизи дорога Позёмкой бьющей поперёк. Отец сказал: – Уже немного Осталось. Потерпи, сынок! В лесу трещали лесорубы. Я был почти полуживой. Но я терпел, сжимая зубы, Рычал, как пёс сторожевой. Так шли мы к бабушке в деревню По Каме мимо пристаней, На спины щуки и тайменю Ступая обувью своей. ПОЭТЫ В последнем шарфике и брюках, Не огрызаясь на людей, Купаются в небесных звуках, Но спят в объятиях б…дей. Гася с утра "сушняк" рассолом, Хватают острый карандаш И пишут снова "в рощах голо", Стакан бросая в свой ягдташ. Певцам здоровье не помеха, В почти отсутствии его. Две комнаты из слёз и смеха Не разделяет ничего. Для них дуэль и пистолеты. Для них остроги и тюрьма. Они никто – они поэты! Кипит в их жилах свет и тьма. УРАЛЬСКИЕ БЕСЕДЫ "... московские евреи о Мандельштаме говорят" Д.Веденяпин Отец ходить нас научил! Но мы не стали злее зверя, Не тронув Осипа-еврея, Который к нам по Каме плыл. Сушили тельники на рее, Кидали в топку уголёк... Раздольно – "Любо, братцы" пели, А в говорильнях не умели Возвысить русский говорок. О Пастернаке, Мандельштаме, О Бродском, этом и другом, – Мы вспомнить не могли без штампа. Что взять с уральского кацапа, Который крутится волчком... Сгорая на семи работах, Но не сгорая до конца, Слова царапая в блокнотах, Хотелось на своих "болотах" Спросить московского скворца. Услышать "умную" беседу О Заратустре и Бо Сё. Остротой срезать ус брюнету, От Ницше перейти к памфлету, Потом к буфету... то да сё... Я б рассказал о лапах зверя В которых наши дни трещат. И про Есенина Сергея... Ну почему со мной евреи О Пастернаке говорят? *** Владимиру Бондаренко Мы пили в Коктебеле и Москве
С тобой за Одиночество Отчизны. Пусть наши девы корчатся в тоске, Пока мы говорим с тобой о жизни. Пусть кровь раба из росса выйдет вон! Из тигля Русской Славы – испарится… Пускай колеблют олимпийский трон Восторженные молодые лица. Пусть разгорятся угольки в золе От речи, разрывающей пространство, Затем, чтобы оставить на Земле В границах Русь и в берегах Славянство! ДИЕТА Опять остался без обеда, Без мяса, пиццы, без еды. Для похудания диета Жрёт, словно тля, мои сады. Молочные глотает реки, Кисельные пьёт берега. И потому варяги в греки Не проплывут здесь никогда. А ну его бороться с весом. Скажу вам прямо – с естеством! Я толщину зову прогрессом, А похуденье – баловством. Худые – злые, точно черти, Готовы лаять на собак. А полные, уж мне поверьте, Добры – хоть умный, хоть дурак! |