«В поэзии я был солдатом...»
Текст: Нина ДОМОВИТОВА. Фото: Владимир БИКМАЕВ
Известному пермскому поэту Игорю Тюленеву в мае 2003 года исполняется 50 лет. Cегодня в 16.00 в актовом зале ЦНТИ (ул. Попова, 9) состоится Юбилейный литературный вечер поэта. - Богат май праздниками. Хоть и отгремели салюты, в душе остается праздничное состояние, как бы послевкусие: И мысли возвращаются туда - к началу месяца, к 9 Мая. На день святителя Стефана Великопермского удивительно пришлась в 45-м незабываемая Победа. Десятилетия идут, и яснее становится, как был прав Николай Домовитов: «И только наша славная Победа останется навеки молодой». Помнишь эти строки?
- Как не помню, он мне рекомендацию в Союз писателей давал... Сколько бы времени ни прошло - Победа в нас. Мы победили, мы сбросили коричневую чуму, мы ее растоптали, как падаль. - Как я понимаю, ты говоришь «мы» не случайно - ты ведь за эти годы стал носителем традиционной фронтовой поэзии, стал ее развивать. Мне трудно назвать еще кого-то в современной поэзии, кто издал бы в мирные дни книгу фронтовых стихов.
- Поэма «Аргунское ущелье» посвящается памяти павших: Героя России Жарова Алексея, Дмитрия Кириллова, Батюкова Евгения, Старикова Дмитрия. Эта книга о земляках, воевавших на Северном Кавказе. - О фронтовом братстве... Твоя первая книга называлась «Братина», и получилось в твоей жизни так, что сборники у тебя - своеобразная дружеская братина для радости и печали. Стихи печатались в Канаде, Франции, Бельгии, Польше, Болгарии и других странах мира. Книги выходили в Перми, Ставрополе, но в основном в Москве.
- Когда я говорю о русских - это не только о национальности, я имею в виду русских духом. - Да, ты прав - надо восстанавливать истинное значение прилагательного «русский». Оно больше, чем этническое понятие, оно всегда было духоподъемным. И сейчас оно должно определять отношение к государству, к природе, к соседу, объединять людей различных национальностей. - Отношение к России, прежде всего: Но всех сокровищниц и кладов Дороже Родина и Честь! Хотелось бы процитировать это стихотворение: В поэзии я был солдатом, Как в армии был рядовым. Бил в морду и ругался матом, И думал, что на том стоим. Но мир стоял на русской Вере, Что наполняет небом грудь. Я в Троицу другую верил - Авось, Небось да Как-нибудь. Но молодость, как все - проходит, И зрелость ей вздыхает вслед... - Ты очень кстати заговорил о зрелости, твой юбилей - это и человеческая, и творческая зрелость.
- Если принять во внимание известное выражение, что сорок лет - старость молодости, то пятьдесят - молодость старости. Молодость! - Ты как всегда - в полете и с улыбкой... И все-таки зрелость - самая высокая и самая прекрасная координата в жизни и творчестве. А у тебя в поэзии такое кипение жизни, просто неистовое... - Да, я противник мнения, что жизнь - это тысяча съеденных котлет, как высказался Мордка Богров, убийца Петра Столыпина. И, честно говоря, сейчас я полон сил больше, чем прежде. - А почему ты себя назвал солдатом в поэзии?
- Было название статьи обо мне «Служу одной госпоже Поэзии» - перед ней мы все солдаты. Как говорил Толстой? Что он не стал генералом в армии, но стал генералом в литературе, но и генерал, и лейтенант, и солдат - все ведь они солдаты... Не о воинской службе ведь говорилось, а именно о служении, о верности, о долге, о чести.
- Это все проявляется в поэзии, но формируется самой жизнью. Ты ведь родился в сплавном поселке?
- Да-да. Сплавной поселок в низовьях Камы, Ново-Ильинский рейд, Второй участок - так он назывался. Там привозили пучки бревен, русло Камы было узкое, пока Чайковской ГЭС не было, потом формировали огромные плоты и гнали дальше, уже до Елабуги. Там родился... Отец у меня с Урала, из небольшой деревни Хмелевка, а мама - с Кавказа, терская казачка. Умерла рано, мне тогда исполнилось семь лет. Предки мои по матери стояли на южных рубежах России, защищали от врагов. Прошлым летом ездил на Северный Кавказ к родне - помогать после наводнения. Там узнал, что моя мама училась в Лермонтово, около Пятигорска - видишь, как смыкается... Побывал с дочкой на Машуке и в доме-музее М. Ю. Лермонтова. Дочка составила родословную, чуть ли не до 7 колена. - Узнал много нового о своих предках?
- Долг каждого настоящего мужчины, отца семейства, знать свои корни. Мой прадед Тихон с Кавказа ходил в Палестину. Вернувшись оттуда, стал божьим человеком, взглядом мог останавливать людей, имел на них очень большое влияние. А дед Иван с Урала был очень сильным и крепким. Ходил зимой и летом в тулупе на голое тело, пахал с 12 лет, заготовкой дров себя не утруждал, приносил сразу целое дерево на плечах из леса, когда кончались дрова. Его любили дети и собаки. Был балагуром и весельчаком, пел и сочинял частушки. - Игорь, у тебя много стихов, связанных с воспоминаниями о твоем детстве:
В тиши лесных библиотек
Разгадывал я тайну жизни, Десятилетний человек Во глубине родной Отчизны. - В детстве я очень много читал без разбора и взахлеб. Первой моей книгой стали Четьи-Минеи. Моя бабушка была очень набожной. После смерти моей мамы я долго жил у нее. Она знала очень много сказок, былин, читала мне «Житие святых». Больше всего я любил наши эпические произведения - про Илью Муромца и русских богатырей, хотя зачитывался как азиатским «Манасом», так и «Витязем в тигровой шкуре».
- По-моему, это все отразилось в твоем творчестве.
- Мне кажется, что вся русская литература сыграла роль в моем становлении. Это и Пушкин. И опальный протопоп Аввакум. Житие его - очень мощная вещь. Тут и Ершов - «Конек-Горбунок», тут и Баратынский, Жуковский...
- А как ты относишься к поэтам минувшего XX века?
- Это Маяковский, к сожалению, временно сейчас отодвинутый в сторону, очень сильный, необыкновенно образный - гениальный поэт. Тут и Есенин, и русское зарубежье - Георгий Иванов. Здесь и Павел Васильев - жалко, рано убили его чекисты, в Омске я встречался с его братом Виктором... Конечно, Гумилев, тоже расстрелянный. - Как у тебя: «За красных пил, а вот за белых не пил, налью стакан...» - Георгий Иванов хорошо сказал о Есенине, что он из могилы объединил своим голосом белых и красных. Людей, грубо говоря, интеллектуалов, как нынче говорят на Западе, и простых, с одним, двумя классами церковно-приходской школы, иногда просто неграмотных, в душе которых и там и там нашелся отклик на поэзию Сергея Есенина. Поэт достиг своего назначения высокого, Божественного.
- А как все-таки ты определяешь цвет знамени нашей поэзии?
- Русская поэзия - это, конечно, червленое знамя, это цвет крови, цвет солнца, цвет жизни, цвет огня. Европейская поэзия? Наверное, бледное какое-нибудь знамя, больше переходящее в голубизну... Поэтому там поэзии нет. А в России поэзия была, есть и будет, такая же яркая и горячая, как и ее знамя, ибо под таким знаменем она никогда не будет бездушной, скучной и пустой.
- Целому миру подарила русская литература большую душу - на весь мир хватает... Тем удивительней мертвое дыхание, так называемой другой литературы, восхваляемой отдельными критиками.
- Надо просто помнить, что если человек не может писать стихи, то он переходит в прозаики, а если и это ему не по зубам - занимается критикой других. Особенно это касается московских критиков. Вся сила и мощь - в провинции, мы самые крутые, мы самые талантливые, мы самые сильные. Об этом я всегда спорю с московскими поэтами и критиками. Поэзия должна развиваться не по горизонтали, а по вертикали: от земли - к небу, от души - к Богу...
- Не считаешь ли ты, Игорь, что происходит самоуничтожение нашей поэзии? - «Сон сознания порождает чудовищ» - это предупреждение с Запада, они раньше нас это испытали. Мертвородящие поэты и критики довели своими выхолощенными текстами, с бессодержательной игрой метафорами к полному упадку европейской поэзии. - Это закономерно? - «Дурно пахнут мертвые слова» - правильно сказал Николай Гумилев. Настоящая поэзия в мире есть, она будет, особенно в России. В России всегда слово было на особом месте. «В начале было Слово» - это как раз о нас сказано... - А чем занимается поэт Игорь Тюленев в свободное время? - В свободное время я пишу стихи. Но если серьезно, то люблю играть в бильярд, иногда хожу в наш бильярдный клуб «Классик» с друзьями. Потом в футбол играю - с бывшими борцами в манеже «Спартак», люблю на горных лыжах с друзьями-буржуями покататься. Люблю плавать... - Где? - Километра за 2-3 в море уплыть в Коктебеле, в Крыму, в последнем пристанище поэта Максимилиана Волошина. - Игорь, а тебе никто не говорил? Что очень похож на него? - В Коктебеле проходу не дают, думают, что я его внук. Кстати, на скале Кара-Дага со стороны моря отчетливо виден профиль то ли М. Волошина, то ли мой. По крайней мере, об этом говорят мне моя жена и дочь. - Кстати, о них. Редко сейчас встретишь такие проникновенные, чистые, добрые стихи, посвященные твоим близким. - Здесь своя история. Писать стихи я начал поздно - в девятнадцать лет из-за самолюбия... Девушка, с которой я дружил, писала стихи. Мне и сейчас мужской шовинизм присущ - мужчина должен делать все лучше. Я стал писать стихи, а девушка стала моей женой - сейчас оформляет мои книги. Она украинка, внучатая племянница Клавдии Шульженко. - Ты ведь стал лауреатом Всесоюзного конкурса на лучшее стихотворение о любви «Когда любовью я дышу». - Да. Это стихотворение «Любовь - опасное занятье...» - У тебя много стихов о любви? - Ну как о любви?.. Это - «все у меня о России, даже когда о тебе». Любовь к Родине, любовь к людям... Поэт состоится только тогда, когда напишет о Родине, о матери и о любимой - все это входит в единый круг. Триединство русской поэзии. Хорошо говорил Твардовский? «То, что я напишу, не напишет Толстой». О нашей эпохе только мы написать можем, о ней не напишет ни Рембо, ни Пушкин. - Игорь, как ты считаешь, любят ли поэзию в России? - Поэзию у нас любят, чувствуют. Я много езжу с писательскими делегациями по стране, выступаю перед читателями в нашей области. Департамент образования организовал декадник изучения моего творчества школьниками Пермской области. На днях я побывал в Оханске, Уральском, Нытве. Поэзию у нас любят! - А как дети, тянутся ли они к поэзии? - Я недавно побывал в Чернушке, Березниках, Суксуне, выступал перед ребятами. Учителя удивлялись, что даже школьные «хулиганы» слушали и просили почитать отрывки из поэмы «Аргунское ущелье». - Игорь, твои стихи вошли также в самую крупную антологию «Русская поэзия. ХХ век», выпущенную в издательстве «Олма-Пресс», где собраны лучшие поэты двадцатого века. - Да, от Блока и до наших дней. Вышло уже второе издание этой антологии в 900 страниц, которое тоже быстро было распродано. Это лишний раз свидетельствует о том, что поэзия нужна и необходима читателям в наши смутные времена. |