От музеев фабрик и заводов к Музею страхования

Статья о 25-летнем (на тот год) опыте создания корпоративных музеев написана по заказу журнала «Музей» и опубликована в апреле 2009.

Ниже текст в последней редакции:

Идея создания корпоративных музеев на предприятиях и в учреждениях Советского Союза расцвела в конце 1960–начале 1980-х годов. С точки зрения КПСС, эти музеи должны были демонстрировать достижения советских людей, строящих светлое коммунистическое будущее под мудрым руководством партии и правительства. Инициаторами создания собственных музеев выступали обычно руководители крупных промышленных предприятий или же богатых историей и деньгами учреждений (министерств), а контролировали их содержание партийные и профсоюзные комитеты. Музеи, зачастую, служили фирме визитной карточкой и местом приема гостей.

Особенностью музеев предприятий и учреждений было обильное наполнение экспозиций документами и предметами из семейных архивов работников. Часто такой, с точки зрения музейной науки, явный дисбаланс экспозиции в сторону личного создавал в малых музеях атмосферу искренности. Такой музей нередко становился предметом интереса и гордости членов коллектива, а новым работникам он давал ощущение причастности к большому делу. Даже для кадровых заводских рабочих, при всем их публично-циничном отношении ко всякой официальщине (автор сам в 1968-1969 годах работал слесарем на московском заводе «Радиоприбор»), попасть на стенд в музее было, в глубине души, приятно. В итоге корпоративные музеи становились эффективным средством формирования психологии единой команды, решающей важные для страны дела.

В то время профессиональные музейщики и художники с удовольствие откликались на предложения оказать содействие в создании малых музеев. И не только из-за возможности подработать. Привлекала творческая свобода, невозможная в рамках государственных музеев, где любая историко-документальная экспозиция утверждалась не только внутримузейными комиссиями, но и проходила цензурную проверку органами Главлита. А поскольку в структуре государственных музеев желающих нарваться на обвинения в идеологических ошибках не находилось, то результат обычно получался усредненный и скучный.

При создание же корпоративного музея кураторами нередко оказывались идеологически вполне вменяемые люди, и в целом работать было интересно. Помнится эпизод начала 1980-х годов при создании музея в троллейбусном парке им. Щепетильникова на Лесной улице, помещения которого видели самые первые конки и трамваи Москвы. Рабочие парка, услышав о создании музея, по своей инициативе притащили несколько десятков деревянных указателей маршрутов, размещавшихся в 1920-е годы на боках трамвайных вагонов и обнаруженных ими при смене обрешетки крыши одного из соседних зданий. Огромные мужики в кирзовых сапогах и маршрутными досками в руках выглядели очень трогательно. Кстати, если музей еще жив, то для заинтересованных лиц могу сообщить, что несколько маршрутных указателей были тогда «замурованы» для будущих поколений в углу находившегося в экспозиции интерьера старинного трамвая.

Если говорить о музейной области в целом, то создать яркую и правдивую историко-документальную экспозицию в советское время было вряд ли возможно. И, прежде всего из-за идеологической несвободы. Тем, кто еще живет не очень долго, это трудно понять, но на заре горбачевской перестройки, когда в государственных музеях сомневались, можно ли уже или пока еще нет показывать фотографии запрещенного к показу с конца 1920-х годов Троцкого, автору статьи доставило огромное удовольствие разместить в заказной экспозиции о Ленине фотографию Льва Давидовича во главе парада красноармейцев на Красной площади. Конечно, видевшим эту выставку сотням московским пэтэушниц было наплевать на какого-то там Троцкого, но в данном случае было интересно самому, выражаясь высоким стилем, нащупать границы наступавшей идеологической свободы.

Перестройка открыла совершенно новые возможности для создания малых музеев. До этого главная проблема для музейщика, привлеченного к реализации корпоративного проекта, состояла в превращении части выделенных на музей безналичных денег в свою зарплату. Такая «подработка» законами не разрешалась. Вспоминается многоголосый истерический хохот в профкоме одного из предприятий, руководитель которого забыл предупредить свой отдел кадров, что оформляемая там водителем троллейбуса пенсионерка является фигурой, через которую просто обналичиваются деньги для музея. Корчи от смеха начались у всех присутствующих после того, как я ворвался с ругательными словами в помещение профкома и предъявил полученное почти 90-летней старушкой предписание пройти гинекологический осмотр.

В конце 1980-х годов появилась возможность за 3-5 % от суммы превратить безналичные деньги в наличные, но, увы, государственным структурам, попавшим в ситуацию элементарного выживания, стало не до музеев. Тогда же в Москве начали появляться первые частные биржи, банки и страховые компании, во главе которых стояли недавние выпускники советских вузов. Это была интересная публика, при шальных деньгах, и роль новоиспеченных меценатов им определенно нравилась. Новые деловые люди обладали довольно широким кругозором; старинные документы и предметы, касающиеся дореволюционной истории их профессии, вызывали у многих из них неподдельный интерес.

Хорошо помню раннее августовское утро 1991 года, когда мне с товарищами-музейщиками на тяжелом грузовом "Урале" пришлось «прорываться» от района Смоленской площади до Красной Пресни. Но спешили мы не на помощь защитникам Белого дома – там все уже закончилось, и победители отсыпались. Мы, объезжая через бордюры, по цветникам остатки баррикад, ехали к Хаммеровскому деловому центру, где на следующий день на презентации Всероссийского Биржевого банка должна была стоять выставка «Биржи, банки и банкноты Российской империи». Могу сознаться, что все дни путча прошли для нас в работе над коммерческой выставкой, и никакого желания идти на защиту Белого дома никто не испытывал. Тем более что обреченность КПСС и СССР была ясна даже далеким от политики, а события вокруг путча отдавали театральной постановкой с толпой откровенно неумных людей на сцене.

От тех дней в памяти остались костры из бумаг во дворе Солнцевского горисполкома, но горели ли там партбилеты, о публичном сожжении которых говорила тогда вся Москва, сказать не могу — до этой окраины столицы я добирался исключительно с целью «вырвать» в атмосфере всеобщей неразберихи красивую компьютерную распечатку текстов для выставки. Другого компьютера в Москве 1991 года найти не удалось. Что же касается самой выставки, то во время открытия удалось показать свой «товар» лицом, и поступило официальное предложение по созданию «Музея истории банковского дела в России» при Всероссийском Биржевом банке.

Вообще, почти все 1990-е годы для нашего маленького коллектива, сложившегося во время работы в предшествующее десятилетие в филиале Музея Революции, прошли под знаком реализации музейного проекта по истории банковского дела. Первое время главным мотивом его продвижения было выживание. В эпоху, когда водку, табак, сахар люди покупали по талонам и получали ощущение почти счастья от случайно доставшегося им пакета гречневой крупы, от банки рыбы-сайры, упаковки индийского чая "со слоном" или рулона туалетной бумаги, работа по культурному обслуживанию банкиров представлялась особенно привлекательной.

Пикантная ситуация сложилась, когда нужно было предоставить расчеты по штатному расписанию и размерам оплаты труда команды, создающейся для устройства банковского музея при Всероссийском Биржевом банке. Был приказ президента банка немедленно оформить всех моих на работу, но ни я, ни куратор не представляли ее объема и стоимости. Внутренне напрягаясь, но с независимым видом я предложил взять по трудовой книжке человек пять, привлекая столько же по трудовым соглашениям. Что же касается зарплаты участников проекта, то она была вычислена умножением средней зарплаты в государственном музее на шесть (почему-то именно эта цифра щелкнула в мозгу)! К моему удивлению, услышав заявленные суммы, представитель банка не только не возражал, но на глазах повеселел и облегченно выдохнул.

Кроме материальных благ работа с банком дала возможность войти в мир коллекционирования. Работники крупных музеев обычно не испытывают недостатка в материалах для создания своих экспозиций и выставок и, как правило, далеки от собирательства. (Для получения на выставку, допустим, колыбельки Петра I, трубки Сталина или кальсон Гитлера достаточно простой заявки). Как следствие, получив предложение о создании музея при полном отсутствии исходных материалов, мы как-то даже слегка растерялись. Мои походы на вернисаж в Измайлово потеряли смысл после приобретений нескольких монет, оказавшихся из рода никогда не существовавших. Нужно было точно знать, что покупать, где покупать и, главное, сколько это стоит. К счастью, в короткое время удалось выйти на известного советского коллекционера, председателя московской секции бонистов Альберта Ивановича Малышева.

Сошлись мы довольно быстро, чему в немалой степени способствовало то, что оба вышли из МГУ. Для знакомства с коллекционным материалом приходилось бывать у него дома, где мы рассматривали огромные альбомы с акциями, паями и другими ценными бумагами Российской империи. Рассказывать о них он мог часами, но меня, признаюсь, больше привлекала тогда кухня его квартиры, где монолог хозяина прекращался, и начиналась беседа под домашнее вино. В конечном счете уроки Альберта Ивановича оказались полезными и в совокупности с моим музейным происхождением дали возможность постепенно войти в круг московских коллекционеров.

Возможно, Малышев не со всеми был одинаково любезен, но меня он покорил своей скромностью и интеллигентностью. Это был коллекционер какой-то старинной формации, будто сошедший на землю из кадра старого фильма вместе со своей нелепой авоськой (плетеной сетки с дырочками) и калошами. К сожалению, через некоторое время после нашего знакомства Альберта Ивановича Малышева не стало, а его уникальное собрание, начало которому положил еще в 1920-е годы его дядя, разошлось по разным рукам.

Вообще работа музейщика, создающего оригинальные музейные экспозиции, очень близка к профессии повара. В музейном деле много работников довольно узкой специализации, но главной фигурой, от которой зависит «съедобность» новой выставки или музея, является все-таки экспозиционер. Не обязательно, чтобы все было сделано по давно зарекомендовавшим себя рецептам. Главное, чтобы для людей, достигших определенного уровня развития (ведь некоторые с удовольствием питаются и на помойке), блюдо было вкусным. Лифлянд был глубоко прав, когда задумал создать не просто музей истории банковского дела, а музей истории денег. Это позволило ему увести на второй план интересные лишь узкому кругу исследователей документы и фотографии давно забытых банков и финансистов, и выдвинуть вперед привлекательные для публики вещи — монеты, копилки, счетные кассы и т.д. Отсюда и оставшиеся в памяти Леонида Иосифовича очередь из банковских дам, образовавшаяся для примерки поволжского головного убора из монет.

Моя попытка создать в 1994–1997 годах создать экспозицию по истории банковского дела в России при Электробанке, как и в случае с ВББ, завершилась на уровне коллекции. Но неудача с музеем (финансовое состояние банка во второй половине 1990-х годов всё более и более ухудшалось) оказалась относительной. Приятно, что основные экспонаты, собранные для того музея, не исчезли бесследно, а до сих пор встречаются в коллекционном обороте. Кроме того, благодаря доброжелательному отношению к музейной группе со стороны президента банка В.В. Мужицких и вице-президента Е.В. Павловой, удалось вплотную заняться историей Российского страхования.

Музей Страхования

Интерес к страховой теме появился еще в начале 1990-х: в ходе комплектования будущих экспонатов по банковской истории коллекционеры стали приносить великолепно оформленные старинные полисы, а также страховые доски — таблички с названиями дореволюционных страховых учреждений. Сказать об этих металлических знаках более того, что они когда-то висели на стенах домов, никто не мог.

Обращение к литературе показало, что, в отличие от банковской темы, история дореволюционного страхового дела почти не исследовалась. Для музейно-выставочных проектов это была целина! С учетом же того, что на обломках системы государственного страхования появились сотни коммерческих компаний, работа с ними явно имела перспективу.

Музей — два зала общей площадью более 100 кв. м — получился уютным, со своей атмосферой и вообще удачным со всех точек зрения. Судя по записям в книге отзывов, подлинники старинных страховых документов и предметов вызвали у многих большой интерес. Одобрительно отнеслись к экспозиции и приглашенные на его открытие специалисты ряда ведущих музеев Москвы, слегка позавидовав предоставленной создателям творческой свободе.

После открытия мне было предложено заняться делами музея: пополнением исходной коллекции (почти полностью оказавшейся в экспозиции), и работой с публикой в стенах музея и на выездных выставках. Все это должно было развиваться под фирменным знаком «Россия» для утверждения авторитета компании в страховом сообществе и, в конечном счете, для развития бизнеса.

И эти направления стали постепенно реализовываться. Руководитель «России» Алексей Разуваев, принимавший живое и непосредственное участие в создании экспозиции, с удовольствием погрузился в увлекательный мир коллекционирования, и музейное собрание стало существенно рости. Большое удовлетворение оставалось от регулярных посещений музея европейскими страховщиками — частыми гостями «России» в те годы. Многие из них «являлись» в компанию в образе почтенного академика, пришедшего на лекцию к первокурсникам, которых еще нужно учить и учить. Попав же перед деловой частью переговоров в залы музея, они становились прилежными посетителями, готовыми потратить свое время на осмотр материальных осколков от эпохи, когда Российская империя была одной из ведущих страховых держав мира. Это была реакция достигших благополучия образованных людей, которым представленное в музее было понятно и близко. Особенно приятно было слышать, что подобного Музея у них нет.

Смутное время, наступившее в 2002 году после смены владельцев и руководства «России», длилось недолго. За три года правления Марата Айнетдинова, нового генерального директора и владельца компании, музей расцвел и стал частью имиджа «России». В соответствии с годовым планом регулярно выделялись средства на закупку новых экспонатов. Для более широкой демонстрации экспонатов Музея была устроена выставка страховых раритетов под названием «Страховая Атлантида» в залах Политехнического музея. Телевизионные съемки и организованные экскурсии в музее для студентов — будущих страховщиков стали обычным явлением. Удалось в сотрудничестве с «Комсомольской правдой» реализовать всероссийский проект «Старый полис», и наследники, сохранившие полисы страхования жизни своих застрахованных в дореволюционном обществе «Россия» предков, получили в обмен на полисы крупные денежные суммы . Вопросы развития музея постоянно оказывались в повестке дня заседаний Правления. При Айнетдинове коллекция страховых раритетов настолько увеличилось, что стало можно говорить не просто о Музее страхования, а о Национальном музее российского страхования.

После очередной смены владельцев «России» в 2005 году и возвращения в качестве управленца первого генерального директора компании А.В. Разуваева предпочтения вложения свободных средств сменились, и музей в целом, как развивающаяся структура, стал для фирмы очевидным обременением. Публичные заявления руководства страховщика, тиражированные в СМИ, о ежегодном выделении на музей трех, а затем даже и пяти (!) миллионов рублей ставили меня в неловкое положение перед коллекционерами, поскольку относились к области мифологии. Реально выделявшиеся средства были в разные годы меньше в десятки или сотни раз. В результате, раритеты уходили мимо музея в частные и корпоративные коллекции и говорить о собрании «России» как о Национальном музее российского страхования становилось все более неприлично. Единственным значительным реализованным проектом последних лет стала книга об истории компании под названием «В обществе «Россiя» застраховано».

В истекшем 2008 году равнодушие руководства к музею сменилось явным пренебрежением. Десятилетний юбилей музея был полностью проигнорирован, а за год коллекция пополнилась лишь газетой с рекламой дореволюционной «России». Осенью того же года после переезда головного офиса компании в Лефортово музея фактически не стало. Хаотичное размещение в парадном зале Строгановского дворца XVIII века элементов старой экспозиции (стенды, витрины, антикварная мебель), осуществленное по эскизному проекту отдела рекламы (!) «России», не может не оставлять удручающего впечатления. Декабрь 2008

P.S. В итоге в декабре 2008 года, после более чем десятилетней работы с музеем мне объявили об увольнении за... прогул.

В конце 2013 года, после череды скандалов, довольно позорно исчезла и сама страховая "Россия".