Kindness to horses
Хорошее отношение к лошадям
Били копыта.
Пели будто:
- Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб.-
Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клешить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал!
- Лошадь упала!
- Упала лошадь!-
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные...
Улица опрокинулась,
течет по-своему...
Подошел и вижу -
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шерсти...
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
"Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте -
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь".
Может быть,
- старая -
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла,
только
лошадь
рванулась,
встала ни ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И все ей казалось -
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.
1918
Kindness to horses
The hooves stomped faster,
singing as they trod:
--Grip.
Grab.
Rob.
Grub. -
Wind-fostered,
ice-shod,
the street skidded.
Onto its side, a horse
toppled,
and immediately,
the loafers gathered,
as crowds of trousers assembled up close
on the Kuznetsky,
and laughter snickered and spluttered.
--“A horse tumbled!”
--“It tumbled -- that horse!”
The Kuznetsky cackled,
and only I
did not mix my voice with the hooting.
I came up
and looked into
the horse’s eye...
The street, up-turned,
continued moving.
I came up and saw
tears, -- huge and passionate,
rolling down the face,
vanishing in its coat...
and some kind of a universal,
animal anguish
spilled out of me
and splashing, it flowed.
“Horse, there’s no need for this!
Horse, listen,--
look at them all, - who has it worse?
Child,
we are all, to some extent, horses,--
everyone here is a bit of a horse.”
Perhaps
she was old
and didn’t want to be nursed,
or maybe, she took in my speech with a scoff,
but
the horse,
out of nowhere, suddenly burst,
heaved to its feet,
and neighing,
walked off.
Wiggling its tail,
with its mane shinning gold,
It returned to the stall,
full of joyful feelings.
She imagined once more
that she was a colt,
and work was worth doing
and life was worth living.
1918