Butterfly

Бабочка

Сказать, что ты мертва?

Но ты жила лишь сутки.

Как много грусти в шутке

Творца! едва

могу произнести

"жила" - единство даты

рожденья и когда ты

в моей горсти

рассыпалась, меня

смущает вычесть

одно из двух количеств

в пределах дня.

Затем, что дни для нас -

ничто. Всего лишь

ничто. Их не приколешь,

и пищей глаз

не сделаешь: они

на фоне белом,

не обладая телом,

незримы. Дни,

они как ты; верней,

что может весить

уменьшенный раз в десять

один из дней?

III

Сказать, что вовсе нет

тебя? Но что же

в руке моей так схоже

с тобой? и цвет -

не плод небытия.

По чьей подсказке

и так кладутся краски?

Навряд ли я,

бормочущий комок

слов, чуждых цвету,

вообразить бы эту

палитру смог.

На крылышках твоих

зрачки, ресницы -

красавицы ли, птицы -

обрывки чьих,

скажи мне, это лиц,

портрет летучий?

Каких, скажи, твой случай

частиц, крупиц

являет натюрморт:

вещей, плодов ли?

и даже рыбной ловли

трофей простерт.

Возможно, ты - пейзаж,

и, взявши лупу,

я обнаружу группу

нимф, пляску, пляж.

Светло ли там, как днем?

иль там уныло,

как ночью? и светило

какое в нем

взошло на небосклон?

чьи в нем фигуры?

Скажи, с какой натуры

был сделан он?

Я думаю, что ты -

и то, и это:

звезды, лица, предмета

в тебе черты.

Кто был тот ювелир,

что, бровь не хмуря,

нанес в миниатюре

на них тот мир,

что сводит нас с ума,

берет нас в клещи,

где ты, как мысль о вещи,

мы - вещь сама.

VII

Скажи, зачем узор

такой был даден

тебе всего лишь на день

в краю озер,

чья амальгама впрок

хранит пространство?

А ты лишаешь шанса

столь краткий срок

попасть в сачок,

затрепетать в ладони,

в момент погони

пленить зрачок.

VIII

Ты не ответишь мне

не по причине

застенчивости и не

со зла, и не

затем, что ты мертва.

Жива, мертва ли -

но каждой божьей твари

как знак родства

дарован голос для

общенья, пенья:

продления мгновенья,

минуты, дня.

А ты - ты лишена

сего залога.

Но, рассуждая строго,

так лучше: на

кой ляд быть у небес

в долгу, в реестре.

Не сокрушайся ж, если

твой век, твой вес

достойны немоты:

звук - тоже бремя.

Бесплотнее, чем время,

беззвучней ты.

Не ощущая, не

дожив до страха,

ты вьешься легче праха

над клумбой, вне

похожих на тюрьму

с ее удушьем

минувшего с грядущим,

и потому

когда летишь на луг

желая корму,

приобретает форму

сам воздух вдруг.

Так делает перо,

скользя по глади

расчерченной тетради,

не зная про

судьбу своей строки,

где мудрость, ересь

смешались, но доверясь

толчкам руки,

в чьих пальцах бьется речь

вполне немая,

не пыль с цветка снимая,

но тяжесть с плеч.

XII

Такая красота

и срок столь краткий,

соединясь, догадкой

кривят уста:

не высказать ясней,

что в самом деле

мир создан был без цели,

а если с ней,

то цель - не мы.

Друг-энтомолог,

для света нет иголок

и нет для тьмы.

XIII

Сказать тебе "Прощай"?

как форме суток?

есть люди, чей рассудок

стрижет лишай

забвенья; но взгляни:

тому виною

лишь то, что за спиною

у них не дни

с постелью на двоих,

не сны дремучи,

не прошлое - но тучи

сестер твоих!

XIV

Ты лучше, чем Ничто.

Верней: ты ближе

и зримее. Внутри же

на все сто

ты родственна ему.

В твоем полете

оно достигло плоти;

и потому

ты в сутолоке дневной

достойна взгляда

как легкая преграда

меж ним и мной.

1973

Butterfly

To say that you're no more?

When you had lived so briefly.

There is a lot of grief in

Creator's joke! before

I could say “lived,” – the fated

day of your birth, the same

as when I held you frame

as it disintegrated,

has left me in dismay,

unable to take out

the earlier amount

within the day.

Because, for us, the days

are simply nothing. In them -

there’s nothing. One can’t pin them,

and on them, eyes can’t graze:

against the white

background,

their bodies can’t be found,

invisible to sight.

But, if the truth be told,

they're much like you, I'd say,

if one could weight a day,

reducing it tenfold.

III

To say that there's no you?

But what is on my skin

that seems so much akin

to you? This hue

is not born out of nothing.

By whose insistence

does color fill existence?

I doubt that I, while lacking

the needed talent, -

a mumbling lump of words, -

could bring about these sorts

of colors on the palette.

Across your wings,

one finds pupils, lashes,

a girl, a bird, and splashes

of broken things,

a flying portrait,

but of whose face?

And, in your case,

which parts, which portions,

does still life show:

which fruits, which objects?

or is a fish the subject

which you bestow?

A landscape? As I reach

a magnifying glass

to better see the fast

nymphs dancing on the beach.

In daylight, shining bright

or in the nighttime gloom?

Is that the sun or moon

that rises to full height

against the skyline? Whose

shapes appear exposed?

What place of nature was

absorbed and reproduced?

I reckon that you are

both, this and that, no less:

there’s something you possess

of faces, objects, stars.

Who was the jeweler, who

did not tense up, enchanted,

when swiftly, he transplanted

the tiny world on you

that robs us of our wit

and clasps us all together,

where you’re - the thought of matter,

and we’re precisely it.

VII

Do tell me, this design -

why was it given

to you, for less than even

a day of time,

where all the space is doubled,

here, in the land of water?

While, as the time moves forward,

you are the one who's robbed of

the chance of being captured,

of thrashing in their hands,

and, as the chase extends,

of holding eyes enraptured.

VIII

You won’t respond to me,

and silence is your right -

it doesn’t come from spite

or your humility,

and not because you’re dead.

Dead or alive, here, each of

Almighty’s wondrous creatures,

tied by a common thread,

received a voice so they

could speak or sing, by instinct:

as to prolong the instant,

the minute, or the day.

It seems that you’ve missed out

on this reward.

If I could say a word,

you’re better off without.

Indeed, why owe such great

debts onto heavens?

Don’t worry if you haven’t

due to your span and weight,

received what most accrued:

sound, too, can be a burden.

Less fleshed than time, you’re certain

to be more mute.

You haven’t sensed it yet,

you have no fear, you just

beat, lighter than the dust,

above the flowerbed,

beyond what looks like prison

and has that stifling presence,

beyond both past and present,

and for this very reason,

as you make your escape

to open meadows,

the air around you settles

and takes on shape.

Thus glides a pen

across the paper’s surface,

oblivious of purpose

and yet content

to not know what awaits the script,

or where the heresy entwines

true wisdom; it consigns

to let the fingers’ grip

take hold, as words pulsate

while mutely shifting,

not pollen lifting,

but onerous weight.

XII

Such loveliness with such

an evanescent term

suggest to us, in turn,

at least this much:

it leads one to admit

the world was so designed

without a goal in mind,

and if, somehow, with it,

then we are not its goal.

Friend-etymologist,

no pins or tacks exist

for dark and light at all.

XIII

To bid you now “Good-bye”?

as to the passing day?

Men’s memories just may

fade quickly, wilt and die,

fall out, like hair: but look,

the blame for this, in fact,

is that, behind their backs,

there’s not a lover’s nook,

no double bed to share

to deeply dream on,

no past – but only teems of

your sisters in the air!

XIV

You’re better than No-thing.

That is, you’re nearer,

one can observe you clearer.

Yet, there’s a common link, -

inside – you’re empty.

And as you’re flying past,

in you, it gains its mass,

and for this, evidently,

wherever you might flit,

you’re worth commemorating,-

a light fence separating

myself from it.

1973