Источник: Бахрушин С.В. Г.Ф. Миллер как историк Сибири./ С.В. Бахрушин.// Миллер Г.Ф. История Сибири. Том 1./ Г.Ф. Миллер; вступ. статья Е.П. Батьяновой, С.И. Вайнштейн. – 2-е изд., доп. – М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999. – 630с.
Герард Фридрих (в русском просторечии Федор Иванович) Миллер (род. в 1705 г., умер в 1783 г.) происходил из интеллигентной бюргерской семьи старого ганзейского города Герфорда в Вестфалии; отец его, «ученый муж», был ректором гимназии. К сожалению, мы мало знаем, что представляла со­бою семья историка; по-видимому, его отец был пастор, мать, по одним из­вестиям, происходила из купеческой семьи, по другим — была дочерью про­фессора богословия. Сыну они дали хорошее образование: из отцовского дома он вынес основательное знакомство с классической литературой; 17-летним юношей вступил в число студентов Ринтельнского университета, но не окон­чил его, а затем непродолжительное время учился в Лейпциге. Типичный представитель мелкой немецкой буржуазии, он при первом подвернувшемся случае отправился искать счастья и богатства в далекую и страшную Россию с тою же легкостью, с какой вообще в необеспеченных мещанских семьях Гер­мании сыновья, подрастая, шли на поиски удачи в чужой город. «В те годы, по словам Шлецера, сильно распространено было стремление из Германии в Россию, особенно среди студентов. Эти дураки полагали, что нигде нельзя легче сделать себе счастье, как в России. У всех в голове был выгнанный из Иены студент богословия, который впоследствии сделался русским государ­ственным канцлером» (Остерман). Многие отправлялись «не только без вся­ких рекомендаций, но и с последним червонцем в кармане»30. 20-летним мо­лодым человеком, с званием бакалавра, Миллер в 1725 г. прибыл в Петербург.
(В Петербурге он сначала был оформлен студентом Академии, но в том же году получил звание адъюнкта. В январе 1726 г. открылась Академическая гимназия. Это событие стало началом педагогической деятельности Миллера. Ему поручили преподавание в старших классах латинского языка, истории и географии. Молодой адъюнкт отличался неутомимостью в работе: с 1728 по 1730 г. он успевал редактировать "Санкт-Петербургские ведомости" - первую печатную российскую газету, издаваемую Академией, - а также выполнять обязанности конференц-секретаря. В 1730 г. Г. Ф. Миллер получил звание профессора и действительного члена Академии и начал читать лекции студентам. В 1733 г. он возглавил Академический отряд Второй Камчатской экспедиции. Это грандиозное десятилетнее исследовательское мероприятие сыграло важную роль в жизни Миллера. Экспедиционная деятельность сформировала его как крупного ученого-историка. В тяжелых полевых условиях велась не только научная, но и педагогическая работа. Вместе с Миллером в Сибирь отправились профессора И. Г. Гмелин и Ж. Н. Делиль, а также студенты А. Горланов, Ф. Попов, С. Крашенинников и др. Это совместное научное путешествие наставников и их питомцев положило начало своеобразной и весьма эффективной форме университетского образования, давшей России таких выдающихся ученых, как С. П. Крашенинников, В. Ф. Зуев, Н. Я. Озерецковский... Во время экспедиции было собрано огромное количество сведений о Сибири и Камчатке, в том числе - архивные документы из местных архивов. Миллер провел на обследуемой территории и археологические раскопки, полагая при этом, что "главнейшая цель при исследовании древностей должна заключаться в том, чтобы они послужили разъяснению древней истории обитателей края". Таким образом, Миллер был одним из первых ученых, видевших в археологических находках не забавные раритеты, а источник для изучения древней истории). (Источник: http://www.spbu.ru/about/arc/chronicle/persons/m_iller )

Образец почерка Г.Ф. Миллера (Из «Истории Сибири», гл. 2, л. 62 об. – ГАФКЭ, портф. 504)

Только в середине 50-х годов он, по-видимому, добился признания своих научных заслуг: с 1754 г. он - конференц-секретарь Академии, с 1755 г. - от­ветственный редактор заведенного по его проекту научно-популярного жур­нала, выходившего под заглавием «Ежемесячные сочинения».

Один из образцов титульного листа «Истории Сибири», представленный Г.Ф. Миллером (Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 5 № 156, л. 2)

Но оконча­тельно его положение упрочилось после переворота 1762 г., в котором академическая Канцелярия приняла известное участие; сам Миллер припи­сывал и себе некоторые, впрочем довольно скромные, заслуги в этом деле (он помогал редактировать перевод манифеста о вступлении Екатерины на прес­тол).
Новая императрица, щеголявшая ролью покровительницы наук, отно­силась к нему благосклонно, выказывала «милостивое удовольствие» его научными работами и давала ему поручения, связанные с его специаль­ностью, — словом, для Миллера «наступило благоприятное время». Испыта­ния не прошли бесследно для него, научили его быть осторожным и «умерять ошибки своего темперамента», и, когда его в 1764 г. перевели на службу в Москву, он не стал стремиться обратно в столицу, хотя и воспринял это наз­начение как почетную ссылку. Должность начальника Московского архива Коллегии иностранных дел (с 1766 г.), впрочем, вполне удовлетворила и его научные интересы и его честолюбие.
Результатом десятилетних «странствований» Миллера явился обширный исторический труд по истории Сибири, который он успел довести до 60-х годов XVII в. и напечатал, кончая VIII гл. на русском языке и X гл. на немецком; целиком все 23 главы появились в сжатом изложении Фишера49. Наряду с общим своим историческим трудом он, однако, дал несколько мо­нографий по отдельным вопросам, являющихся как бы главами незакончен­ной части его истории, которые выходят далеко за эту хронологическую грань: «История о странах при Амуре лежащих» заканчивается Нерчинским договором 1689 года, «Описание морских путешествий» доведено до 1749 г. и «Известие... о строении крепостей на Иртыше» до 1720 г.; кроме того, и в «Описании Сибирского царства» отдельные стороны сибирской истории до­ведены до 1711 г. Таким образом, печатные работы Миллера охватывают фак­тически всю историю Сибири с завоевания до его времени.

Титульный лист первого издания «Истории Сибири» 1750 г.

Значение трудов Миллера заключается не только в широте охватываемого им периода, но и в попытке построить их на основах строгой научности. В лице Миллера в русской историографии выступал серьезный ученый типа исследователя - монографиста, необыкновенно четко ограничивавший свои задачи точным восстановлением фактов. «История, - говорит он, - не довольствуется одними критическими рассуждениями (гипотезами), она долж­на показать дела (факты), из которых иные утверждаются на подлинных, а иные на вероятных доказательствах»50. «Я не требую, - писал он в одном частном письме, - чтобы историк рассказывал все, что он знает, ни также все, что истинно, потому что есть вещи, которые нельзя рассказывать и которые, быть может, мало любопытны, чтобы рассказывать их перед публикою, но все, что историк говорит, должно быть строго истинно, и никогда не должен он давать повод к возбуждению к себе подозрения»51. Такие требования к ис­торику, представляющиеся нам сейчас детскими, шли вразрез с традицией тенденциозного подкрашивания исторических фактов в господствовавшей феодальной историографии со стороны тех, кто, по выражению одного из со­временников Миллера, «привык восхищаться не столько исторической вер­ностью, сколько красноречием панегирика (sermonibus panegyricis)»52. Боль­шинство держалось иной точки зрения. «Благоприятность и предосто­рожность требуют,- писал Тредьяковский в 1750 г., - чтобы правда была предлагаема некоторым приятнейшим образом. Гибкая, говорю я, и удобообращающаяся поступка приобретает множество другое». Поэтому он рекомен­дует в историческом повествовании кое-что «переменить, исправить, умяг­чить, выцветить для того, дабы... не подать ни мало причины к осуждению и порицанию автора». При господстве таких взглядов постоянный призыв Миллера к историку «быть верным истине, беспристрастным и скромным» звучит как призыв к подлинной научности.
…Помимо письменных источников Миллер придавал большое значение устному преданию - «сказкам и изустным объявлениям» и умел ими пользо­ваться. Указывая на необходимость собирать «словесные повести о прежде бывших случаях в России, у простых людей находящиеся в памяти», он, однако, требует строго критического к ним отношения, так как они «записаны легкомысленными людьми подлого состояния, которым употреб­ление рассуждения незнакомо». «Понеже, - говорит он, - в них много басно­словного случается, того ради с осторожностью принимать должно». Поэтому их следует «по всем свойственным и подлинным обстоятельствам довольно испытать». В частности, он отмечал неизбежность вариантов в словесном предании, «понеже такие словесные сказки по разному искусству раскащиков необходимо и разнствовать должны», и тщательно собирал подобные варианты76. Предупреждает он неопытных этнографов и от слишком доверчивого отношения к ответам туземцев, делая тонкое наблюдение, что «такой не­знающий народ обык охотно говорить то, чего от него требуют»77.

Могильный камень с изображением фигур животных (Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 5 № 39/49)

Миллер яв­ляется одним из первых собирателей фольклора как русского, так и туземно­го; в его книге встречаются беспрестанно ссылки на словесные источники - предания или показания очевидцев. Так, он собрал много легенд о Ермаке. Он признает возможным «последовать повестям тамошних жителей» о пути Ермака по Баранче78; о его судах, остатки которых видны «еще и поныне» между Баранчею и Серебрянкою, он узнал от «многих живущих на тех местах русских и вогуличей»79; «по словесному преданию тамошних жителей» о пе­щере на берегу Чусовой, в которой Ермак будто бы спрятал свои сокровища, он спрашивал людей, «которые в той пещере были»80; о том, как Ермак ехал по Чусовой «помощию распростертых парусов... на подобие елюзов», ему сказывали чусовские жители81. С особой тщательностью собирал он предания о построении городов в Сибири: «по словесным сказкам» он установил, что Тобольск первоначально был заложен «на том месте, где ныне стоит архи­ерейский дом»82. Со слов остяков он записал известие о пушке, привезенной на Березов по так наз. Зырянской дороге, «о которой и березовские жители подтверждают, что она на Березове находилась до 1738 г.»83. Опрашивал он и участников тех или иных экспедиций; так, им «некоторые... получены сло­весные изъяснения» от якутского сына боярского Федора Амосова относи­тельно открытого им в 1723 г. на Ледовитом океане острова84; точно так же он расспрашивал офицеров, участвовавших в экспедициях на верховья Иртыша для постройки крепостей пои Петое I85.

…Первым из русских историков обратился Миллер и к археологии98. Он первый оценил важность изучения археологических древностей, «из которых о древних временах и приключениях хотя не совершенное, однако же не сов­сем отметное свидетельство получить можно». Археология, по его словам, «как получает свет из истории, так и взаимно ей самой сообщает»99. В быт­ность в Сибири он поэтому производил с увлечением археологические поис­ки и привез из своей поездки большую коллекцию разных «могильных древностей», которые достал «из старинных могил в степи между Иртышом и Обью» и «в степи Енисея реки»100. На основании раскопок, произведенных в этих могильниках, он и сделал некоторые выводы. «В южных странах Сибири находящиеся в великом множестве древности, - пишет он, - доказывают, что история Чингис-хана и некоторых его потомков с историею Сибирскою не малое сообщенье имеет... Сколько не видно следов на разных местах по сте­пям городов! Коликое множество в память поставленных каменных маяков, болванов, старинных могил и других принадлежащих к тому вещей, золотых и серебряных из могил не выкопано!»101.

Рисунок писаного камня на р. Енисей (ГАФКЭ. Портф. Миллера, рис. № 140)

С захватывающим интересом читает­ся в дневнике Гмелина обследование академиками развалин калмыцких мо­настырей, вроде «Семи палат», «Аблай-кита», Калбасунской башни и «некоего в степе строения между Семипалатной и Усть-Каменогорской кре­пости находящегося»; из «Аблай-кита» было вывезено два ящика с тангутскими и мунгальскими печатными и письменными листами и с писаными до­сками и с печатными формами102; в результате этого открытия явилось исследование Миллера «De scriptis tanguticis in Sibiria repertis commentatio»103. Нельзя без волнения читать в описании Гмелина не лишенное опасности проникновение в пещеру, где будто бы похоронен был «кочевой царь». При реках Томи и Енисее Миллер списывал руны, изображенные на «фигурных камнях» и т.п.104

Фигурки, найденные в Красноярском уезде (Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 5 № 39/54)

… Но самой замечательной стороной «Истории Сибири» Миллера является последовательное стремление автора научным путем разрешить этногенетические вопросы. В этой области он намечает новые пути, исходя из научных предпосылок Лейбница и резко порывая со средневековой этнографией, опе­рировавшей при определении принадлежности к той или иной группе наро­дов почти исключительно сходством и единообразием их обычаев. «Характе­ристическое различие народов, - пишет он, - состоит не в нравах и обычаях, не в пище и промыслах, не в религии, ибо все это у разноплеменных народов может быть одинаково, а у единоплеменных различно. Единственный без­ошибочный признак есть язык: где языки сходны, там нет различия между народами, где языки различны, там нечего искать единоплеменности»125. Та­ким образом, на место фантастической генеалогии народов, господство­вавшей в течение всего XVIII века в ученой литературе и основанной главным образом на Библии и на показаниях греческих и латинских писателей, против которой приходилось еще полемизировать Шлецеру на рубеже XIX в., Мил­лер кладет в основу классификации народов научный принцип языкового сходства. Исходя из этого принципа, он сумел исправить целый ряд этногра­фических ошибок, которые существовали не только в XVIII столетии, но и продолжали быть в силе до недавнего времени. Так, он сумел выделить в осо­бую группу остяко-самоедов (селькупов), которые «особливый народ состав­ляют» и от собственно остяков (хантэ) «в языке весьма разнствуют, а напро­тив того больше сходны в том с самоедами» и «по одному сходству их житья и промыслов остяками называются»126. Точно так же отличает он енисейских киргизов от «живущих на бухарской границе от Яика реки к востоку киргиз-кайсаков»127, которых его современники смешивали, - обстоятельство, тем более заслуживающее внимания, что даже в наши времена в научной литера­туре допускалась та же ошибка128. Наконец, по тому же «подлинному знаку разделения народов», а именно по их языку, он признал (и тоже правильно) сосвинских остяков за вогуличей129 и установил принадлежность бурят к монгольскому племени130.

Естественно, что при том большом значении, которое Миллер придавал языкам для определения племенного состава населения Сибири, он должен был обратить исключительное внимание на лингвистику. Он деятельно про­изводил записи слов из языков различных сибирских народов. Так, он разыскал в Красноярском уезде старика-аринца, представителя уже выми­равшего в то время племени, единственного человека, который знал еще род­ной язык своей народности131. Он задержался в Туруханске лишнее время специально в ожидании прибытия аманата племени тавгов, чтоб познако­миться с их языком132, и т.д. В итоге он собрал большое число «вокабуляриев» сибирских народов, которые впоследствии послужили материалом для иссле­дований его соперника Фишера133. Но, привлекая лингвистику как подсобную дисциплину, он требовал, чтобы языки изучались исторически: «истинный лингвист тогда только выводит свои заключения, когда видит, что сходство языка подтверждается историей»134.

Источник: Миллер Г.Ф. История Сибири. Том 1./ Г.Ф. Миллер; вступ. статья Е.П. Батьяновой, С.И. Вайнштейн. – 2-е изд., доп. – М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999. – 630с. (в большом сокращении)

 § 67. Вообще думают, что Сибирь является татарским названием мест­ности и означает не что иное, как главный город. Если же спросить об этом тобольских татар, то такое значение является для них совершенно неиз­вестным. Они называют это место Искером57, который тоже, кажется, не яв­ляется собственным именем, потому что Шарден58 под этим самым названием упоминает один город в Грузии. Название «Сибирь», кажется, возникло в России и происходит, по всей вероятности, из языка того народа, который дал первые сведения об этой стране; я имею в виду пермяков или зырян, и от них оно перешло затем к русским. В последующем изложении мы увидим, что земли по Иртышу, Тоболу и Туре задолго до русского завоевания были известны под названием Сибири, которое затем и было присвоено в особен­ности названному татарскому городу.
§ 68. После смерти Махмета летописи называют князем в Сибири Анги-ша, сына Ебалака, которому наследовал Касим, сын Махмета; он оставил двух сыновей: Елигеоа и Бекбулата. котопые олновпеменно занимали княжеский
§ 75. Рассказы о строении Кузнецка завели нас далеко, и теперь мы долж­ны вернуться обратно, чтобы посмотреть, что сделано городом Томском в от­ношении открытия и покорения сибирских земель, которые расположены к востоку от Томска. Я не собираюсь рассказывать здесь о том, как открывали одну речку за другой и объясачивали одну волость за другой. Обширные про­странства тех мест требовали, чтобы во время больших переходов придержи­вались направления только главных рек и тех мест, где были основаны рус­ские поселения, и обращали больше внимания на целые народы, чем на отдельные поколения их.
§ 76. Князец чулымских татар Исек4, Мелесского рода, за много лет перед тем, когда ясак с реки Чулыма вносился еще в Сургут, должен был бежать со своей родины из-за совершенного им убийства одного сургутского казака и скрывался у киргизов и у других народов на реке Енисее. В 1609 г. было полу­чено известие, что он вернулся и тайком живет у своих. Так как всегда в деле удержания в покорности и повиновении тамошних народов многое зависело от возглавляющих их старшин, то русские положили немало усилий на то, чтобы убедить Исека признать свою вину и просить о прощении, которое ему предварительно обещали, а от него требовали только соблюдения верности. Исек согласился на эти уговоры, явился сам в Томск и получил там обещан­ное прощение. Желая выразить свою признательность, он рассказал, что за его волостью на реке Кеми, впадающей в Енисей, живет некий народ, кото­рый еще не платит ясак русским. Этим рассказом воспользовались, и отряд служилых людей, проводником которых был сам Исек, без труда подчинил этот новый народ55.
§ 77. После этого служилые люди направились дальше и вскоре, хотя и по другому пути, дошли до реки Енисея, имея в виду обложить ясаком народы, которые до того были совершенно неизвестны. Имена этих народов служилые люди слышали от киргизов. Это были — маты, маторцы, туба, или тубинцы, десары, или есары51; все они жили тогда по ту сторону реки Енисея, где те­перь стоит Абаканский острог. Они признавали своим государем монгольско­го хана Алтына, которому до тех пор, по их словам, платили дань. Они под­чинились русским и уплатили ясак тем охотнее, что в связи с частыми посольствами к Алтыну хану, о чем будет говориться в своем месте, стали хо­дить слухи о желании его самого признать русскую власть.
О матах в после­дующие годы ничего не упоминается. Они, вероятно, были частью другого народа и, следовательно, носили другое название. Маторцы же живут и сей­час на реке Тубе или, как татары ее называют, Упсе. Тубинцы и есары, или десары, также достаточно известны, и об их союзе с киргизами представится еще не раз случай говорить. К ним надо добавить еще алтырцев — некоторый татарский род, который позже считался одним народом с киргизами.
§ 78. Если бы киргизы не были таким беспокойным и вероломным наро­дом, то возможно, что господство над вновь открытыми народами продолжа­лось бы дольше. Прошел только один год, и эти новые владения русских бы­ли потеряны вследствие измены киргизов. Некоторые из этих народов сами присоединились к киргизам, а к другим русские не могли попасть, потому что путь к ним был прегражден теми же киргизами. Восстание киргизов на­чалось уже в 1609 г., когда к ним был отправлен отряд служилых людей за обычным ясаком. Один только князец Номча собрал ясак и послал его в Томск со своей женой, уверяя, что остальную часть привезет сам. Другие же киргизские князцы, как Кочебай, Ноян и Кошкай, не хотели слышать об уплате ясака. Они избили плетьми посланных к ним служилых людей и так плохо их кормили, что те почти умерли с голоду. Жена Номчи рассказывала в Томске, что Кочебай и его товарищи — известные бунтовщики, которые не хотели слушать ее мужа. Позже стало известно, что киргизы напали на чу­лымских татар и отняли у них все, что нашли.
§ 79. Для того чтобы приостановить дальнейшее движение киргизов, из Томска отправили 300 человек служилых людей и татар, которые выступили оттуда 25 июня, а 4 июля уже вернулись, понеся некоторые потери. Они со­общили, что встретили киргизов у реки Енисея, произвели на них в первую же ночь нападение и обратили их в бегство, причем большинство киргизов, оставив жен, детей и все имущество, бежали на ту сторону Енисея. Когда же служилые люди с добычей ехали обратно, на них совершенно неожиданно напало великое множество киргизов, и они принуждены были бежать, при­чем около 20 человек во время бегства были убиты и опасно ранены киргиза­ми, а вся взятая добыча и пленники отобраны. Место встречи служилых лю­дей с киргизами у реки Енисея указано, конечно, ошибочно, да и все это дело представляется сомнительным; зная огромные пространства тех мест, трудно поверить, чтобы томские служилые люди в такое короткое время могли прой­ти столь далекий путь.
§ 80. Неудача с покорением киргизов зависела от недостатка в Томске и других сибирских городах служилых людей, который не мог быть пополнен присылкой из Москвы из-за смутных обстоятельств, переживавшихся в ту пору Русским государством. Упрямство непокорных киргизов возрастало, благодаря тому, что их дерзость оставалась безнаказанной. Они судили о мо­гуществе русских по тем мерам, которые к ним применялись, и покорились бы русским окончательно, если бы с самого начала видели с их стороны больше настойчивости и строгости. Правда, в дальнейшем эта ошибка в об­ращении с киргизами была исправлена, но русские спохватились слишком поздно, так как киргизы получили к тому времени сильную поддержку со стороны монголов и калмыков.
§ 81. Вскоре после того58 князец Номча изменил русским, так как сын его Ишей в 1611 г. воевал Ачинскую волость на Чулыме и увел с собой много пленных. Оставшиеся в этой волости просили в Томске защиты, которая была им обещана, но оказать ее было невозможно. Затем в 1614 г. произошло общее восстание киргизов, и сам город Томск подвергался их нападению.
§ 82. Киргизы на этот раз поставили Томск и его жителей в очень опасное положение. Не только все ясачные люди, но и служилые татары перешли на сторону киргизов. Восставшие соединенными силами 8 июня неожиданно произвели нападение в то время, когда почти все работали в поле. Самой большой опасности подвергались при этом те, которые находились вне горо­да. Тогда было убито очень много людей. Хлеб на поле был сожжен или по­топтан, и весь скот, принадлежавший русским, достался неприятелю. Но нет сведений о том, было ли предпринято тогда что-либо против самого города. Известно, однако, что жители сделали смелую вылазку из города, рассеяли врагов и обратили их в бегство, причем был убит киргизский князец Наян. Благодаря их храбрости весь уезд был освобожден от этого разбойничьего на­рода.
§ 83. Вероятно, следствием этого было, что в 1615 г. из Томска дважды посылали к киргизам; эти посылки прошли не только спокойно, но даже привели к тому, что киргизский князей Исек приехал в Томск и принял русское подданство, вместе с тем и другие киргизские князья жертвовали и в знак своей покорности доставили ясак50. Под именем киргизского князца Исека здесь, вероятно, разумеется тот князец с реки Чулыма, который упомянут в § 76, потому что в это же время лаской и уговорами удалось опять привести к подчинению чулымских татар. Но так как непостоянство и измена были свойственны киргизам, то русские уже в 1616 г. были вынужде­ны поступить с ними со всей строгостью. В поход против них служилые люди отправились 30 сентября и только тогда могли заставить киргизов подчиниться, когда взяли приступом три их городка, находившихся в них людей порубили, жен и детей побрали в плен, а от оставшихся в живых взяли аманатов. После этого киргизы перестали сопротивляться, снова принесли шерть в верности и уплатили ясак, с которым казаки благополучно вернулись в Томск.
§ 84. В следующем, 1617 г. томские служилые люди доходили вторично до реки Енисея, хотя и не в том месте, где они нашли и обложили ясаком тубинцев и модоров61; при этом упоминается какая-то Буклинская волость, которую служилые люди тогда вновь открыли, где князцом был некто Базаяк. Возможно, что они попали туда через волость на реке Кеми, покорение кото­рой было описано выше62; в таком случае буклинцы должны были жить в той местности, где потом был построен город Енисейск, или немного выше. Но как бы то ни было, нельзя требовать, чтобы все старые, уже исчезнувшие на­звания были истолкованы ясно и обстоятельно. Достаточно того, что какая-то волость при реке Енисее уже тогда платила ясак в Томск.

Рисунки предметов древности, найденных в могилах Верхнего Енисея (архив акад. Наук, ф. 21, оп. 5 № 39/54)

ПРИЛОЖЕНИЕ
ИНСТРУКЦИЯ, ДАННАЯ АКАДЕМИЕЙ Г.Ф. МИЛЛЕРУ ПРИ ОТПРАВЛЕНИИ В СИБИРСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
О ИСТОРИИ НАРОДОВ

1
Для приращения исторического познания о. тех самых народах, через ко­торых предводитель сего путешествия Берингий в своем Камчатском походе проходить будет, наипаче наблюдать надобно, где будут пределы каждого на­рода, какие границы и не разных ли происхождений и разных родов народы между собою смешаны, или нет.
2
Какие суть начала каждого народа по их же повествованию, какие суть каждого народа древние жилища, поселения, дела и проч.
3
Какая есть в каждом народе вера и имеют ли они какую-нибудь есте­ственную? и какое понятие имеют о Боге и о вещах, до спасения принадле­жащих, и какие наблюдают обряды при своем богослужении.
4
Должно примечать обычаи и обряды народные, домашние и брачные и проч.
5
Надобно наблюдать и коммерцию, произведения земли, народные худо­жества, войско, политическое правление каждого народа.
6
Об языке каждого народа надобно сделать несколько примеров, напр.: пе­реводы господней молитвы, числа, существительные, употребительнейшие имена.
7
Имена каждого народа, страны, реки, города и проч. точно по настоящему того народа и соседних народов произношению записывать должно, прибав­ляя к ним, если только доискаться можно, и происхождение имен.
8
Надобно описывать историю каждого народа, когда и кем оной строиться начат и, если он под другим владением находится, то каким случаем и когда покорен нынешнему.
9
Все всякого рода останки, древние монументы, сосуды древние и новые, идолы и знатнейших городов проспекты отчасти в точность списываемы, от­части в Санкт-Петербург привозимы быть должны.
10
Каждого народа и племени несколько человек обоего пола, которых свойства сего народа на глазах и на стане тела видны, вместе с употребительнейшею их одеждою тщательно списаны, также и несколько образцов одежды всякого рода в Санкт-Петербург привезены быть должны.
11
А особливо рассматривать надобно начала, нравы, обычаи и проч. тех на­родов, кои живут на северной стороне реки Амура, потому что слух носится, что и Российский народ имел там древние свои жилища.

Источник: Вадецкая Э.Б. Сказы о древних курганах./ Э.Б. Вадецкая; отв. ред. В.Е. Ларичев – Новосибирск: Наука, 1981. – 112 с. – (Страницы истории нашей Родины)
Летом и осенью 1739 г. в Сибири побывали участники сухопутного отряда Второй Камчатской экспедиции Беринга — академики Г.Ф. Миллер и И.Г. Гмелин. Наряду с другими указаниями, они имели инструкцию о том, что «все и всякого рода камения, или развалены зда­ния или палаты, старые гробы или кладбища, статуи, сосуды скульптурные или глиняные, ветхие и новые, идолы или болваны, славнейших градов виды и поло­жения места крепости и прочие иные нарисовать при­лежно должен, а иные ежели можно будет и сюда привести подобает»11.
Герард Фридрих (Федор Ивано­вич) Миллер, историограф, интересовался главным образом местными архивом и, копировал древние над­писи, приобретал для Академии наук находки из кур­ганов. Его спутник Иоганн Георг Гмелин был натура­листом, но он также производил раскопки, описывал встречающиеся на пути археологические памятники. В Красноярске путешественники узнали о множестве курганов, некогда вскрытых в местностях, прилегав­ших к Абаканскому и Саянскому острогам и о приве­зенных оттуда вещах. По слухам, здесь когда-то на­ходили столько золота и серебра, что лет 12 —15 тому назад «золотник золота» в Красноярске и Енисейске можно было «купить за полтину». Серебро попадалось также очень часто, но в большинстве случаев оно было поддельным. «Из поддельного серебра встречали раз­ные сосуды, при покупке которых иные были обману­ты и заметили подделку уже впоследствии». Красно­ярск, но сведениям И.Г. Гмелина, «прежде был таким местом, где можно было приобрести изрядное множество древностей, да и теперь еще в этом отношении заслуживает предпочтения перед другими местностями». Это не удивительно, поскольку почти все равнины к востоку и западу от Енисея, «не покры­тые лесами, до самого подножья Саянских гор изоби­луют курганами». Некоторые из этих древних могил «прежних обитателей татар чингизханова царства» путешественники вскрыли и «нашли иные еще в та­ком виде, в каком они, вероятно, находились в то время, когда были сооружены». Но вещей из драгоценных металлов в них не было. Зато умелым удалось купить бронзовые вещи, вырытые в абаканских и саянских степях: фигурки оленей, баранов на маленьких коло­кольчиках, кинжалы, ножи. Раскопав много могил на Иртыше, чтобы проследить их внутреннее состояние и положение костей, Миллер и Гмелин также не на­шли ничего, по их мнению, интересного. Потеряв на­дежду отыскать самому что-нибудь цепное, П.Ф. Мил­лер купил несколько золотых изделий на Колывано-Воскресенском заводе и по возвращении из Сибири отдал их в Кунсткамеру. Исходя из собственных наблюдений, ученый пришел к выводу, что на Енисее «вместо золотых и серебряных украшений и сосудов, кои находят в других могилах, все состояло из красной меди». И, тем не менее, бугровщики продолжали верить в могильные сокровища. «Еще много людей застал я в Сибири,— отмечает И.Ф. Миллер,— кормившихся прежде такой работой; но в мое время никто больше на сей промысел не ходил, потому что все могилы, в коих сокровища найти надежду имели, были уже разрыты. Не инако как люди ватагами ходя на собо­линый промысел, так и здесь великими партиями собирались, чтобы разделить между собой работу и тем скорее управиться со многими курганами»13. Ви­димо, действительно, при Миллере для раскопок кур­ганов уже редко собирались «ватагами», опасаясь указа «дабы никто под жестоким наказанием в степь для бугрокопания не ездил», но бугровщики-одиночки продолжали заниматься этим промыслом. С од­ним из них И.Ф. Миллер и И.Г. Гмелин имели встречу.
1 октября 1739 г. путешественники вместе с двумя художниками переправились на лодке из Абаканского острога на левый берег Енисея, в место Копен-Карагас близ деревни Абакано-Перевозной. Здесь находи­лось множество древних могил, «издавна придававших этой местности немалое значение вследствие золотых и серебряных вещей», которые там «находили в до­вольно значительном количество». К моменту приезда сюда И.Ф. Миллера почти все могилы были уже вскрыты. На этом древнем кладбище ученые застали старика, жившего в подземной лачуге около могил и кормившегося «раскапыванием их». Старик-бродяга, некогда проживавший в Селенгинске, уже 30 лет «обитал» в здешних местах. Он был известен под име­нем Селенги и «считался почитателем этих остатков древности». Все 30 лет отшельник провел среди здеш­них могил, устроил себе тут землянку и отлучался лишь затем, чтобы променять в кабаке кое-что из сво­их находок на водку. Он копал беспрерывно могилы разных эпох. Киркой подымал большие камни, а ло­патой выгребал из могил землю и золу. Под старость у него отсохла левая рука, тогда он стал привязывать к ней лопату и, налегая на нее грудью, копал землю. Говорили, старик нашел большие сокровища, но «не зарывает их снова, опасаясь, может быть, что после него явится другой Селенга, которому они причинят столько же труда как ему самому». Бугровщик, ока­завшийся человеком незаурядной наблюдательности, сообщил ученым много подробностей о том, как выгля­дят могилы под каменными и земляными насыпями, какие вещи сопровождают мертвых. Селенга утверж­дал, что под плоскими каменными насыпями среди пепла ему попадались золото и серебро, притом «боль­шей частью в слитках». В это можно поверить. Види­мо, речь шла о средневековых могилах древних хака­сов, которые сжигали своих умерших в одежде и украшениях, а пепел с остатками несгоревших вещей захоранивали. Различные металлические украшения при сжигании превращались в «слитки».