Первая Цивилизация
возникла 6 в. назад.
Последняя Цивилизация
переформатирует свои социокульты в новые форматы через 7 в. в будущем.
Инклюзивные
цивилизации развивают вовлекающие социально-экономические институты, которые
разрешают и поощряют участие множества людей в деятельности, позволяющей
наилучшим образом использовать их таланты и способности, на основе их
самостоятельности.
Инклюзивный признак не
соответствует общей тенденции цивилизационного развития человечества на
объединение, вне зависимости от свойств социокультов.
После установления
Всемирного правительства процесс экстенсивного социокультурно развития
усилится.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Инклюзивный цивилизациум
Европа в поисках
"фактора Х"
В период с 1820 по
1913 годы кривая ВВП Европы отрывается от кривой численности населения и
ракетой уходит в небо. Но только в Европейских странах; в странах других
континентов ВВП и численность населения продолжают колебаться вместе:
Видимо, в одних
странах возник некоторый "фактор Х", которого не хватало другим.
Кроме того, существуют промежуточные страны, в которых этот "фактор
Х" действовал, но очень слабо:
Загадка
"европейского чуда" заключается не в разнице историй прохладной
Европы и жаркой Африки, а в разнице историй бедной (в 1500 году) Европы и
богатого (в том же 1500 году) Китая, явно не страдавшего ни от тропических
болезней, ни от низкой продуктивности рисового земледели.
Великое неравенство
современного мира, внезапно возникшее в 19 веке, имело своей причиной
неравномерное распространение промышленных технологий и мануфактурного
производства. Оно не было порождено различиями в производительности сельского
хозяйства.
Средний доход
испанцев был примерно вдвое выше, чем у граждан Империи Инков. Из гипотезы
Даймонда следует, что когда инкам были переданы биологические виды и
технологии, которые они не могли получить самостоятельно, они должны были
быстро достигнуть жизненного уровня испанцев. Однако ничего подобного не
случилось. Напротив, в девятнадцатом и двадцатом веках разрыв в доходах между
испанцами и перуанцами резко увеличился. Сегодня средний испанец более чем в
шесть раз богаче среднего перуанца.
Вовлекающие
институты.
Рассуждая о влиянии
политических режимов на экономическое развитие стран, невозможно удержаться от
хрестоматийного примера - Северной и Южной Кореи:
Страны различаются
по своим экономическим успехам по причине различий их институтов, то есть
правил, влиящих на работу экономики, и стимулов, мотивирующих население к
экономической активности.
По сравнению с
предыдущими версиями институционализма (Олсон, Норт) мы видим особый акцент на мотивации
населения. Институты могут мотивировать что-то делать - а могут "бить
дубинкой по башке" и требовать "дома сидеть". Ранее мы
рассматривали (первая часть настоящего текста, предисловие к этой части) только
"запрещающие" институты; теперь же пришла очередь
"мотивирующих".
Вовлекающие
экономические институты, такие как в Южной Корее или в США, это те, которые
разрешают и поощряют участие множества людей в экономической деятельности,
позволяющей наилучшим образом использовать их таланты и способности, и которые
дают возможность индивидуумам принимать самостоятельные решения.
Чтобы быть
вовлекающими, экономические институты должны обладать такими чертами, как
защита частной собственности, непредвзятая судебная система и наличие
общедоступных служб, обеспечивающих единые правила игры, по которым люди могут
обмениваться товарами и заключать сделки; они также должны разрешать вход в
новый бизнес и позволять людям свободно выбирать профессию.
Вовлекающие
институты - это не просто "биржи и кредит" Броделя (которые
существовали повсеместно - но только для своих). Но это и не
"открытый доступ" в элиту, как у Норта-Уоллиса-Вайнгаста - речь идет
о правилах игры для всех, без каких-либо предварительных условий.
Асемоглу и Робинсон приводят пример Барбадоса, где сделки по купле-продаже
рабов между плантаторами были очень хорошо защищены законом, а суды,
разбирающие конфликты между этими же плантаторами, совершенно непредвзяты.
Вот только маленькая
загвоздка - две трети населения Барбадоса составляли рабы, лишенные всяческих
прав. Конечно же, плантаторам вполне хватало доходов от их эксплуатации, и
совсем ни к чему была Промышленная революция.
Вовлекающие
институты, по утверждению авторов, порождают экономический рост через два
фактора: технологии и образование. И то, и другое имеет смысл лишь при условии,
что их результатами можно будет воспользоваться - то есть менее технологически
развитые конкуренты и менее образованные работники не смогут помешать
Вам получить конкурентное преимущество.
Кто же защитит
умников и изобретателей от их менее сообразительных, но куда более
многочисленных сограждан? Никто иной, как сама власть, однажды
переставшая отбирать у своих подданных последнее и вдруг занявшаяся
обеспечением равных правил игры.
Действовать столь
странным образом правящие круги могут по двум причинам: 1) в силу личных
симпатий верховного правителя-реформатора к определенным порядкам (подсмотренным
чаще всего на пресловутом Западе), 2) в силу особого устройства самой власти,
которое авторы называют вовлекающими политическими институтами.
Коллективные органы
руководства (всевозможные парламенты и советы), разделение законодательной,
судебной и исполнительной ветвей власти, существование нескольких сменяющих
друг друга у власти группировок, ни одна из которых не пытается уничтожить
другую - все эти набившие оскомину русскоязычному читателю признаки собраны у
Асемоглу-Робинсона под одним названием "плюрализм", означающий
широкое участие разнообразных субъектов в политической власти.
Сочетание однотипной
экономики и политики устойчиво, сочетание разнотипных - чревато изменениями.
Вовлекающие институты под властью диктатора-реформатора могут запросто
испариться с его смертью, вовлекающие политические институты в условиях
монополизации экономики каким-нибудь наркокартелем перестают работать. Но в
некоторых случаях возможны и обратные процессы: вовлекающие политические
институты обеспечивают изменение экономических в ту же сторону, и тогда (по
мнению авторов) свершается экономическое чудо.
Фактор Х -- это
вовлекающие институты (сначала политические, потом экономические). Осталось
объяснить, как же эти институты появились (причем именно в Европе и именно в 19
веке), и где можно их прикупить для обеспечения экономического чуда в
какой-нибудь отдельно взятой стране.
Откуда же взялись вовлекающие политические институты? Для ответа на этот
вопрос Асемоглу и Робинсон предлагают более общую модель того, как вообще в
жизни что-то меняется:.
Большую часть времени в обществе почти ничего не происходит: накапливаются
мелкие, ни на что не влияющие изменения. Но когда приходят тяжелые времена
(эпидемии, войны, революции), оказывается, что именно эти мелкие изменения
определяют, по какому пути двинется общество дальше.
Несмотря на то, что в 1346 году было немного различий в политических и
экономических институтах между Западной и Восточной Европой, к 1600 году это
были уже совершенно разные миры. На Западе работники были свободны от
феодальных повинностей, поборов и запретов, и становились важной частью
растущей рыночной экономики. На Востоке они также участовали в этой экономике,
но как крепостные, выращивавшие сельхозпродукцию на потребу Западу. Эта была
рыночная, но не вовлекающая экономика.
Такое институциональное расхождение стало результатом казавшихся совершенно
незначительными различий: на Востоке феодалы были чуть лучше организованы, они
изначально имели чуть больше прав и чуть более крепкое землевладение. Города
были слабее и меньше, крестьяне менее организованы. Эти небольшие различия
между Западом и Востоком оказались весьма влиятельными для жизни их населения и
будущего институционального развития, когда феодальные порядки получили удар от
эпидемии Черной Смерти.
Модель предпосылок и развилок предполагает новое, существенно более гибкое
понимание причинности. Предыдущие гипотезы о "европейском чуде"
искали объяснение уникального следствия - Промышленной революции - в столь же
уникальной причине, наличествовавшей в Западной Европе и отсутствовавшей в
других частях света.
Поиски эти, как можно видеть из критики МакКлоски, успехом не увенчались -
никаких уникальных факторов в Западной Европе обнаружить не удалось. Но
в модели предпосылок и развилок ничего уникального и не требуется: достаточно
лишь иметь отдельные факторы в чуть большем количестве, и очередная
развилка может однажды привести к подлинно революционным изменениям. Но может и
не привести - история конкретного социума не детерменирована, точно так же как
и траектория отдельной элементарной частицы.
Вовлекающие политические институты появились в истории человечества
благодаря накопившимся предпосылкам, обеспечившим нетрадиционный выход из
некоего социального кризиса.
Асемоглу и Робинсон приводят несколько примеров, разыгрывающий один и тот
же сценарий: мешающее бизнесу положение дел, петиции в парламент, новые законы
и расцвет соответствующего бизнеса. Так было с дорогами и каналами, так же
вышло с земельной собственностью (до 1688 года вся земля в Англии считалась в
конечном счете собственностью короля!). Но самая показательная история
произошла с индийским текстилем, моноплией на импорт которого принадлежал
влиятельной Ост-Индской компании.
Начиная с 1660-х годов, английские производители шерстяных тканей
добивались ограничения торговли импортными шелком и ситцем. После Славной
Революции их обращения были услышаны парламентом, и в 1701 году англичанам запретили
носить одежду их импортных тканей. В 1721 году был принят специальный
"Ситцевый акт", вводящий полный запрет на использование ситца в
каких-либо тканях. 1736 аналогичная судьба постигла шотландский лен. Парламент
в поте лица защищал и стимулировал отечественных товаропроизводителей (не
правда ли, хороший урок сторонникам "свободного рынка"?).
Результат не замедлил сказаться: осваивать расчищенный рынок текстиля
принялись изобретатели. В 1764 году Хагривс создает "прялку Дженни",
в 1769 году Аркрайт патентует прядильный станок, к 1774 году у него уже фабрика
на 600 рабочих. Производительность прядильного производства вырастает более чем
в 100 раз, Англия становится крупнейшим производителем текстиля в мире.
Таким образом, к началу 19 века в Англии имелись все предпосылки для
технологического развития любых отраслей экономики - идущий навстречу
национальной промышленности парламент и широкий слой людей, уже имеющих опыт
"революции" в текстильной отрасли.
Замечу, что ни один из этих факторов по отдельности не мог сработать - без
благосклонной политической власти у промышленников не было бы шансов, без
появившихся в изобилии промышленников власть одними административными мерами не
смогла бы ничего сделать. Подобно пресловутому "английскому газону",
промышленную революцию нужно было выращивать и подстригать сотню лет. Но зато
потом!..
Промышленная Революция началась и достигла наибольших успехов в Англии по
причине ее уникальных вовлекающих институтов. Они, в свою очередь, были
выстроены на фундаменте, заложенном вовлекающими политическими институтами,
явившимся следствием Славной Революции. Эта Славная Революция усилила и
усовершенствовала права собственности, улучшила финансовые рынки, подорвала
государственно-уполномоченные монополии в иностранной торговле, и убрала
барьеры к развитию промышленности.
Англия оказалась первой страной, в которой плюрализм (коллективная
власть) одержал верх над абсолютизмом - в ходе Славной Революции. В остальных
странах это знаменательное событие произошло позже или не произошло вообще.
При единоличной власти таких гарантий нет. Гарантировать хоть что-то
может лишь устройство власти, как можно меньше зависящее от воли и амбиций
отдельных личностей - плюралистические, коллегиальные, вовлекающие
политические институты.
К моменту Великой Реформы английские правящие круги уже больше века лет
жили в условиях плюрализма власти и вовлекающих политических институтов.
Каждая группировка могла рассчитывать и реально пользовалась каким-то
политическим влиянием.
Передавать всю полноту власти в одни руки (а правление с помощью силы
всегда предполагает единый центр принятия решений) показалось всем этим людям
более рискованным, чем дальнейшее расширение числа лиц, причастных к власти.
Устойчивость политического плюрализма связана с тем, что он выгоден многим, и
эти многие имеют возможности защищать свои выгоды.
Таким образом, в 1831-32 году Англия сделала очередной выбор между
диктатурой и плюрализмом. Быть может, это и была та недостающая развилка,
которую мы не нашли в предыдущем разделе. В любом случае, вовлекающие
политические институты продемонстрировали свою устойчивость и способность
становится еще более вовлекающими.
К 1846 году крупные землевладельцы перестали быть большинством в английском
парламенте, и он окончательно перешел в руки промышленного лобби. Дальнейшая
история Англии выходит за рамки нашей темы.
++++++++++++++++++++++++++++