Цивилизация возникла 3 в. назад.

Цивилизация переформатирует свои социокульты в новые форматы через  5 в. в будущем.

Основу концептуальных построений цивилизации Северовосточной Евразии составила идея о социокультурной особенности обширного пространства между Европой и Азией — Евразии, большую часть которой занимает Россия.

Специалисты считают, что северо-восточная евразийская цивилизация относится к пограничной цивилизации. Основной её миссией является объединение разного рода социокультов для реализации технологических проектов, приемлемых для северо-восточного евразийского пространства.

После реализации программ высокого уровня, появится возможность реализация объединительных программ для всего Евразийского пространства, включая Индию и Китай.

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Северо-восточная евразийская цивилизация относится к пограничной цивилизации.

В качестве признаков пограничных цивилизаций рассматриваются гетерогенность, поликультурность, лябильность, открытость, эластичность, умение быстрого усвоения «чужого» опыта.

Пограничные цивилизации принято считать результатом многовекового симбиоза и синтеза различных культур.

Зона теллурократии на карте Макиндера устойчиво отождествляется с внутриконтинентальными просторами Северо-Восточной Евразии (в общих чертах совпадающими с территориями царской России или СССР). Талассократия все яснее обозначается как береговые зоны евразийского материка, Средиземноморский ареал, Атлантический океан и моря, омывающие Евразию с Юга и Запада.

Идейные истоки евразийства уходят своими корнями в 30-е годы XIX в. Своими предшественниками они считали славянофилов. Тем не менее, существует стойкая историографическая традиция, связывающая евразийство с П.Я. Чаадаевым.

Наряду с чисто теоретической эволюцией идеи, евразийство имело и практическую направленность в плане оценки конкретного опыта освоения Россией территории за Уралом, прежде всего Сибири. Процесс этот до недавнего времени трактовался как взгляд с запада на восток, как пространственное распространение западной цивилизации в северо-восточный угол Евразии, приобщение к более прогрессивной европейской культуре аборигенов региона.

По мнению В.О. Ключеского: “История России есть история страны, которая колонизируется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней.

Россия никогда не имела колоний, — отмечал Данилевский, — удавшихся, и весьма ошибочно считать таковою Сибирь, как многие думают. На самом деле переселения образуют не новые центры русской жизни, а только расширяют единый, нераздельный круг ее, т.е. заселяются окраины. В конце XIX в. в подобном духе высказался С. М. Прутченко: “Сибирь не есть страна для нас чуждая и предназначенная, как думают многие, исключительно для ссылки и наказания преступников. Сибирь есть часть России и одна из важнейших ее частей”.

Соответственно и взаимоотношения русского и аборигенного населения трактовались исключительно как патернационалистские. Россия приняла в свое великое лоно много разных племен: финнов прибалтийских, приволжских татар, сибирских тунгузов, бурят и др.; но имя, бытие и значение получила она от русского народа (т.е. человека Великой, Малой, Белой Руси).

Примерно в таком же духе вопросы взаимоотношения русского и аборигенного населения Сибири рассматривались в советское время. “Поэтому выступления против русских вообще, инспирированные полуфеодальной знатью в первоначальный период заселения и колонизации Сибири, не могут быть отнесены к категории прогрессивных движений”, — утверждалось в одном из учебных пособий. В постсоветский период наблюдается другая крайность, особенно у ученых-националов.

Во второй половине XIX в. оформляется альтернативный подход к проблеме освоения (колонизации) Сибири, которую условно можно назвать взглядом “с востока на запад”. Ее разрабатывали сторонники сибирского областничества, как системы взглядов части местной интеллигенции на прошлое, настоящее и будущее региона как специфической области в составе российского государства, а также общественно-политическое и культурное движение, пытавшееся пропагандировать эти взгляды.

Оно проделало длительную эволюцию, развивая на разных этапах своей истории концепцию территориальной самостоятельности Сибири во главе с областным представительным органом (думой), наделенным комплексом полномочий, аналогичных компетенции штата в федеральной система США.

По мнению Потанина и Ядринцева, заселение и развитие производительных сил региона связано исключительно с инициативой народных масс, ее наиболее предприимчивых и вольнолюбивых элементов. “Сибирь завоевана и населена народом, — утверждал в 1860 г. Потанин; — она открыта Ермаком и завоевана казаками.

Все главные предприятия в ее колонизации исполнены частными лицами без правительственного участия”. Они уже в 60-е гг. XIX в. подошли к пониманию различия колонизации (прежде всего как земледельческого освоения новых земель) и колониальной политики. Причем, процесс колонизации Ядринцев трактовал как стремление народных масс освободиться от крепостнических порядков и развиваться свободно. “Община Ермака указала дорогу переселенцам.

Народ кинулся толпами в новую землю, как убежище от разных притеснений в царствование Иоанна Грозного, впоследствии от невыносимых немецких реформ Петра. Народ бежал, чтобы избавиться от притеснений воевод, от официальной приписки к городам, от тяжелой подати и бюрократизма. Раскольники шли сохранить свою веру в скитах, промышленники — добыть мехов, торговцы — свободно торговать с сибирскими инородцами.

Эти побуждения, руководившие народом, показывают самобытное народное стремление и чисто народный взгляд на Сибирь как на страну, где должны развиваться самобытно и свободно народно-славянские силы”,- писал он в 1865 г.

Вольнонародная колонизация в сочетании с природными богатствами Сибири заложили прочную основу не только быстрого развития региона, но и всей России. “Русский народ заложил здесь новые основания для продолжения своей жизни, — прозорливо отмечал Потанин, — если представить в будущем Сибирь так же населенную, как ныне Европейская Россия, то нельзя не подумать, что центр тяготения русского государства должен перейти на нее”. В какой-то степени это высказывание повторяет ломоносовское “Российского могущество прирастать будет Сибирью”, а с другой, опровергает обвинения в сепаратистской окраске областничества.

Но эти возможности (вольнонародная колонизация и природно-сырьевые ресурсы) не привели к развитию производительных сил региона, повышению благосостояния населения. Более того, “через двести с лишним лет мы видим в стране малочисленное население, разбросанное на громадном пространстве, только что удовлетворяющее своим первым потребностям, довольствуясь мелкой промышленностью, — замечает Ядринцев. — Мы видим бедные городки, разоренные возмутительными насилиями и грабежами наездных воевод и злоупотребляющих властью губернаторов”. Основная причина всех зол и бед, по мнению областников, кроется “в особенных общественных условиях Сибири”, как штрафной (ссылка уголовных и политических преступников) и экономической колонии.

Особое внимание в 60-е гг. XIX в. сторонники движения обратили на так называемый “инородческий вопрос”, т.е. положение и перспективы развития аборигенов региона. Они констатировали их вымирание, обусловленное ничем не ограниченным произволом и грабежом со стороны торговцев, администрации, собственной родоплеменной знати. В какой-то степени обобщенное мнение по “инородческому вопросу” высказал в 1864 г. А. П. Щапов: “Все они ждут от нас помощи к развитию и лучшему проявлению сил на пользу общенародную.

Не крестиками миссионеров, не табаком и водкою русских торгашей мы должны располагать, привлекать их к себе и своей расе, не хитростью и обманом, а русским хлебом и солью, дешевым добросовестно продаваемым товаром, хорошо устроенными ярмарками, хорошими школами, человеческим обращением с ними и т.д.”.

Таким образом, взгляды ранних областников на проблему места Сибири в составе российского государства причудливо сочетали в себе элементы славянофильско-народнических (вольнонародная колонизация, отрицание прогрессивной роли государства) и либерально-западнических (просветительская миссия белого человека в Азии) подходов.

В 70–90-е гг. XIX в. сторонники анализируемого движения занялись серьезным научным исследованием Сибири, обобщением трехсотлетнего опыта освоения региона русскими и взаимодействия их с аборигенами. Главным итогом этого процесса стало формирование нового этнографического (областного) типа русского (славянского) народа. Первым вывод о складывании сибирской народности, как ветви славянского племени, сделал Щапов. Вслед за ним Ядринцев более категорично заявил, что под воздействием инородцев и природно-климатических условий “на Востоке слагается новый этнографический тип”. При этом сибиряк “считает себя русским, а на русского поселенца смотрит как на совершенно чужого ему человека и сомневается в его русской национальности”.

Будучи хорошо информированным о положении дел у аборигенов Сибири и центральной Азии, Ядринцев связывал их будущее с приобщением к достижениям западной цивилизации. “Веря в ее несокрушимую мощь, — писал он в 1890 г., — мы убеждены, что монгольский мир при помощи друзей просвещения, точно так же ощутит ее влияние, и это будет культурная стадия, которой завершится история дикой Монголии”.

Концептуальную основу многочисленных работ Потанина составляло представление об определяющем влиянии природно-климатических факторов на развитие отдельных народов, а также положение о едином источнике эпического наследия Европы и Азии. Находясь в верховьях Иртыша на китайской территории в марте 1877 г., он пишет: “Да, эта местность, где мы живем, настоящая родина человека.

Здесь возник первый культ… Реки здешние представлялись первым людям материнскими лонами, отцов они видели в горных вершинах. Рай Адама и Евы, я теперь уверен, находился в верховьях Иртыша, на берегах которого я родился”. Даже в основе евангелического сказания о Христе, по его мнению, “лежит центрально-азиатская шаманская легенда”, а “христианство возникло в южной Сибири или Северной Монголии”.

Конкретизируя свою гипотезу, Потанин в 1896 г. сообщал В. Г. Короленко: “Может быть, Вам интересно выслушать мое сообщение о происхождении легенды о Христе. Я пришел к убеждению, что инциденты этой легенды возникли в шаманском дуализме Северной Азии, в орде, и оттуда распространились на Запад, по северную сторону Каспийского моря, так что в Южную Россию пришли ранее, чем в Палестину, и что осетинское христианство не есть искаженное, а первоначальное, недоразвившееся христианство”.

По представлениям Потанина, исходной базой для восточного и средневекового европейского эпосов послужил один источник — легенда о сотворении мира центрально-азиатского (ордоского) происхождения. “Гипотезу монгольского объяснения былинного нашего эпоса, — писал он Д. А. Клеменцу в 1891 г., — как видите, двигаю вперед, не унывая”. Творец создает мир при помощи своего сына. По завершении этого процесса происходит спор из-за обладания миром, переросший в открытый антагонизм между отцом и сыном.

Потанин обратил внимание на наличие в фольклоре монголов героя, совмещающего черты отца и сына. Это Арья-Бало, “сочетание святого и плута”. “Общий результат моих соображений, — сообщает он постоянному корреспонденту Клеменцу в 1894 г., — до буддизма в Центральной Азии был культ Арья-Бало, который распространялся на запад не только до Южной России, но и до отдаленного кельтского Запада”.

Потанин считает его прародителем двух образов — небесного божества и его сына. Из этой первоосновы при дальнейшей обработке творец становится земным царем, а его сын принимает облик владыки подземного мира (“Эрлик”). В дальнейшем, по его мнению, от Монголии до Испании появляются разнообразные варианты “земной легенды”. Параллели обнаруживаются в романе об Аполлонии Тирском, сказаниях о Карле, в кавказских преданиях об Амиране, русских былинах, греческих мифах и т.д.

 ++++++++++++++++++++++++++++++++