2017
15.05. - 21.05.
Вадим Лунгул
Воздух
Сначала первым делом нужно научиться дышать.
Однако, в этом деле невозможны тренировки,
в них попросту нет никакого смысла, -
нужно просто быть.
Нужно заранее знать, какими предметами
ты можешь дышать, а какие
могут дышать тобой.
И тогда твои органы дыхания
сами собой приступят к работе.
Деревья дышат при помощи листьев,
а листья при помощи воды,
вода же дышит при помощи камней,
а камни - светом тех звезд,
откуда они когда-то сорвались
в своем глубоком детстве...
Люди же дышат всем -
тем, что им остается после
дыхания всех вещей.
Мне же приходится дышать словами.
оставшимися от людей,
брошенными ими мимоходом, как собаке кость,
в пасть того, что их больше всего беспокоит -
в мою пасть,
и это поддерживает мое существование среди людей.
Имя, которое они мне дали, -
Воздух.
19 марта 2017
Павел Банников: Неизбежно вспоминается Хлебников:
Когда умирают кони - дышат
Т.е. воспринимается развёрнутой рифмой к Хлебниковскому стихотворению, в том числе смыслово, но при этом финал лунгуловского текста идёт далее хлебниковского, у Хлебникова люди производят слова (поют песни), у Лунгула описывается дальнейшая жизнь слов в воздухе Мандельштама.
АГ: Песня - это все-таки не только слово, как мне кажется, тут в первую очередь используется звуковая оболочка слова. Ведь известен эффект, когда совершенно жуткие тексты нормально воспринимаются в виде песен.
Павел Банников: Тут ещё у Хлебникова смысл того, что остаётся после, все остальные в его стихотворении умирают окончательно не производя продукта
АГ: И тут еще стихотворение о жизни, вернее, об условиях существования, а у Хлебникова об уходе из жизни, который, впрочем, не воспринимается трагически.
13.02. - 19.02. (предложено Андреем Сен-Сеньковым)
Владимир Тучков
На прошлой неделе пил с генералом военно-воздушных сил
на его плечах лежал груз остывшего синего неба
с одинокой звездой
по которой ориентируются астронавигаторы стратегических бомбардировщиков
пили виски вероятного противника под названием Джон Уокер
пили
и с каждым глотком
в глазах генерала прибавлялось света
но не того
что вырывается из реактивных сопел
а какого-то домашнего что ли
как отражение солнца от чисто вымытых полов
где пахнет только что испеченными пирогами
и это было странно
разговор был здесь
где вокруг нашего столика
сновали какие-то совершенно бессмысленные
для задушевного разговора люди
а генерал был где-то
хоть и отвечал вполне связно
с военной конкретностью и определенностью
грустит о семье
- подумал я –
поскольку все урывками
на бегу
на лету даже
или о недавно ушедших родителях
или еще о чем-то
что так тяжело сопрягается с его профессией
нет
даже с миссией
поддержания обороноспособности родины
так думал я
бутылка пустела с той же скоростью
с которой топливо из баков переливается
в камеру сгорания турбореактивного двигателя
а ты знаешь – сказал генерал внезапно – мне их все время жалко
кого – не понял я – людей?
нет, не людей – ответил, вздохнув – ведь они тоже живые
кто тогда: звери, деревья, цветы? – спросил я
нет, не это, это все на поверхности, а ты в глубь загляни, в самую сердцевину!
так объясни, я не дурак – ответил я – изумившись резкому переходу
только что о политике, о козлах в пиджаках...
и вдруг с головой в философию: что есть живое и что есть мертвое
нет, все равно не поймешь – поморщился генерал
и вдруг вскочил,
шваркнул на стол оранжевую бумажку с Муравьевым-Амурским
со скрещенными на груди руками
гордо возвышающимся на бреге дальневосточной реки
поехали – на бегу натягивая шинель
джип
приближающийся по размерам к БТР
летел по ночной Москве
потом пошли мрачные пригороды
им на смену пришли перелески, заснеженные поля, подслеповатые деревеньки
и началась чащоба
в которой пока не успели перевести стрелки с пятнадцатого века
на нынешний, двадцать первый
генерал гнал молча
ведь у него пистолет – тоскливо подумал я
и наконец фары выхватили из темноты ворота с красной звездой
и вот мы на складе боеприпасов
шинель генерала расстегнута
от него идет пар
он прохаживается вдоль
ровных рядов дремлющих авиабомб
загадочно улыбаясь
и вдруг мне становится не по себе –
откуда выплыло это дикое сочетание «дремлющие авиабомбы»?!
ну, уже начинаешь понимать? – спросил генерал
я отрицательно мотнул головой
Ну как же! – взорвался генерал
и заговорил быстро, горячо, оглушительным шепотом:
вот они живые
приложи руку – они дышат
приложи ухо – слышишь, как бьется сердце?
я несу их в небе в бомбоотсеке – словно внутри себя
словно детей
несу осторожно...
и потом сбрасываю...
возвращаюсь на аэродром словно блядь после аборта
ты напиши про это, напиши, ведь ты же писатель!
пусть люди поймут!
генерал погрузился в тяжелые думы
и вот я пишу
хоть это и непросто
потому что тут много всяких вопросов
нормален ли он?
и можно ли таким доверять грозное оружие?
если он нормален
то ненормальны мы все
и вот это гораздо ближе к истине
поскольку всеобщая ненормальность уже почти что доказана
как в многочисленных пухлых диссертациях
так и неумолимым ходом истории
и что считать живым?
что неживым?
в конце концов неодушевленные предметы
являются таковыми
исключительно потому
что мы их не одушевляем
генерал бомбы одушевляет
и значит они одушевленные
то есть живые
и он вынужден их убивать
потому что над ним есть генерал с двумя звездами на погонах
над тем есть с тремя
и так далее
до бесконечности
которая замыкается
на ничтожных людишках
без погон
безбожества-безвдохновенья-беззвезд-безславы-безвысот
которые жаждут
чтобы все бомбы были убиты
При первом взгляде это стихотворение Владимира Тучкова кажется слишком длинным и несколько сомнительным по содержанию (бомбы жалко, а людей нет, что ли?). Но если читать его медленно и до конца, то хорошо чувствуется постепенное нарастание абсурда и ясно прочитывается четкий гуманистический и антивоенный месседж стихотворения.
Александр Очеретянский: Хороший текст, современный.
Алексей Александров: Мне нравится, что тут присутствует некий внутренний астрономический сюжет. Как генеральские звезды проходя через весь текст, то коллапсируют и превращаются в красную звезду на воротах, то взрываются, превращаясь в сверхновую. И как на фоне этого безумия основной сюжет с темой живого-не живого приводит к парадоксальному выводу со специально недописанной пушкинской цитатой.
Сергей Зоткин: Генерал - поэт. наверное, такое тоже бывает. Несколько затянуто, есть целые куски, который можно убрать, не нарушив сути.
В чем-то схожую мысль когда-то высказал И. Жданов:
Когда умирает птица,
в ней плачет усталая пуля,
которая так хотела
всего лишь летать, как птица.
30.01. - 12.02. (предложено Геннадием Каневским)
СТЕКЛЯННЫЕ ДИРИЖАБЛИ
Воздух, как лев, лежит и лижет себя,
вылизывает любой золотой завиток,
что август-Иероним переписал, сопя,
в сухую книгу реки, в световой глоток.
Лев уходит на водопой, к музыке береговой,
буква скользит над водой,
а ты исчез, словно лишний вес,
отраженный косой косой.
Соберешь себя разве, тварь, из хлопка на том берегу,
из мелка в деревянной школе, чей мучим след?
из белой юбки, задранной на бегу,
с которой, крестясь, сошел к Диоскурам свет?
Мальчик на самокате, чайка, куски
льва – то сгустится, то снова жужжит осой,
липа цветет не с той световой руки,
не обнаружить себя не обнаруженным собою собой.
Стеклянные дирижабли парят над Москвой –
разжиревшим городом лишних букв,
неразличимы в небе, как ангел в степи пустой,
как шваркнуть в воду стеклянный бой –
не перевернет его плуг.
Стеклянные дирижабли, щурясь, шевелят волну,
добавляют шелеста липам, хвалы холмам,
запятую Иерониму и Иеронима – льву,
из живых их никто не видал, даже Аллах.
Их отсвет – в ветре, от них скулы воют в любви
и голова прозрачна наутро в ответ,
когда с мускулистой искрой в глухой крови
поднимает тебя на дюйм позвоночный свет.
Я шел как пауза меж двух остальных –
разбитой колбой и распавшимся колесом,
и меня не было ни в ребре, ни в памяти их,
стеклянные дирижабли рассматривали мой висок.
Яна-Мария Курмангалина: Андрей прекрасен.
Сергей Зоткин: Впечатление - будто бы Бродский на пару с Парщиковым писали, поочередно заполняя катрены.
Геннадий Каневский: Я бы не сказал, как минимум, "поочерёдно", тут сплав и развитие не механические. Но я вот ещё услышал перекличку со стихами Марианны Гейде начала 2000-х. То, что А.Т. наследует метареалистам - несомненно. При этом у него скорей схожий способ мышления - но самой метаметафоры меньше, а "воздушной" метафизики - больше.
Елена Георгиевская: Тавров — интересный поэт, но постоянно такое чувство при чтении, будто я это уже видел. Вот и сейчас.
Юлий Ильющенко: У меня почти перестала болеть голова, но тут подступила тошнота. Я было подумал у Голубковой наладился вкус, когда она Рымбу запостила, но не тут то было, эта безжалостная женщина так просто не даст спокойно уснуть. Благо, я успел только до середины второго куплета дочитать.
Если вы думаете, что мы счастливо избавились от этого стихотворения на прошлой неделе, то это представление вполне себе ошибочное. В силу моей загруженности так и не удалось поговорить о том, зачем сейчас писать такие стихи (и тем более - такие длинные стихи : )), так что продолжаем думать про это стихотворение Андрея Таврова. В прошлый раз указывали на его вторичность, так хорошо бы еще и определить, в чем именно оно вторично:
Алексей Александров: Если имеется ввиду стихотворение Парщикова, то я не вижу в этом тексте вторичности, здесь скорее всего такой намеренный оммаж, но зеркальный по смыслу. У Парщикова стеклянные башни - как оболочка, которую в итоге сбрасывают, освобождая свою сущность, а у АТ стеклянные дирижабли - что-то вроде клея (божественного присутствия), скрепляющего детали распадающегося мира, т.е. скорее всего они совершают обратное действие. Получается такой смысловой диполь, и в этом ракурсе очень интересно эти два текста сопоставлять и рассматривать детали, которых в обоих стихотворениях предостаточно.
Павел Жагун: Уже как-то не один раз говорили о "Стеклянных башнях" Алексея Парщикова – это один из наиболее интересных и краеугольных текстов в русской поэзии, половина которого написана акцентным стихом, а другая ВПЕРВЫЕ для этого времени – свободным стихом... В "Стеклянных башнях" у Алексея Парщикова суггестия образного ряда настолько концентрирована, что помимо привычных метафор многие образы текста выступают символами, образуя некий метасимволизм. Лет 12 назад, помнится, мы обсуждали именно этот метасимволизм с Данилой Давыдовым... Если говорить о том, что техника текста "Стеклянные дирижабли" Андрея Таврова полностью заимствована из 80-х годов, а конкретно из парщиковской поэтики – и все образы (дирижабли - любимый образ АП) и все приёмы, то это стихотворение можно воспринимать только как оммаж или посвящение большому поэту Алексею Парщикову, создавшему свою школу поэтики, абсолютно самостоятельную, не имеющую аналогов в мире, узнаваемую и исторически укоренённую в русской литературе 80-х годов... Именно в "Стеклянных башнях" Парщиков впервые ушёл от рифмы... Да и "кровь" – "любовь" – АП не стал бы рифмовать, хорошо зная его предпочтения... Он был очень внимателен к звуку и ритмике.
23.01. - 29.01. (предложено Геннадием Каневским)
6 January at 14:35 · Saint Petersburg ·
она вяжет на острых спицах
с круглыми желтыми кончиками
свое длинное новое тело
под мерный шум газовой плиты.
она вяжет на этих спицах
из дешевой коричневой пряжи
свое совершенное тело, чтобы отправить его на пляж
с обложки журнала вязаний,
где шагают стройные балтийские женщины,
хорошие женщины в простых свитерах-туниках,
в дорогих швейцарских часах.
они ходят на лучший пляж для размышлений, для отдыха.
в квартире, обогреваемой газом,
она вяжет такое тело, чтоб могло вписаться в мир женщин.
скоро она свяжет себе новое тело,
ему не нужно будет работать
в коррекционном классе, читать измененным детям,
криво выбритым мальчикам и девчонкам
с дистрофическими коленками
устройство растений и половых органов, показывать крыс в формалине,
сердце и почки мелких животных.
они рвутся в лабораторию на перемене,
они хотят больше узнать о теле, о смерти, о лаборатории.
в лаборатории сижу я с чучелом грача
у меня кожаный ранец с мухоморами - дорогая покупка.
глажу грача, пью чай и читаю уэллса «война миров».
на первом этаже школы нет окон, они забиты досками,
сижу и читаю в полумраке, вокруг меня измененное общество,
банки с животными.
они большие дети, поэтому врываются и хватают их,
банки разбиваются, падают, формалин растекается по полу.
мою тетрадь по русскому языку тоже залил формалин.
она говорит: хочешь, ты вырастешь, а я тебе свяжу
такое же длинное, коричневое, стройное тело,
выйдешь замуж за бизнесмена и поедешь на пляж,
твоя девственная плева только для этого, и запомни
ни этот ни тот отморозок не представят тебе вариантов.
она вяжет себе сознание в перерыве между жаркой соленых лепешек,
между изготовлением наглядного гербария
из листьев, которые мы собрали ночью в роще,
она моет свои кудрявые ноги, бедра под струёй холодной воды
в старой чугунной ванне,
пока я сижу на унитазе рядом и читаю «войну миров».
в эту холодную ночь, когда вороны орут на помойке
и на кладбище рядом с домом,
она говорит: подмывайся тоже,
и пойдем еще посидим,
посмотри наши свадебные фотографии шторы качаются
это начнется снова, когда свяжу это чудесное тело
и вышью его обязательно чем-то еще красивым,
пришью другие соски – без волос, без пигментных пятен,
другой нос без базалиомы и дыхания, прерывающегося, когда
отец заходит с работы и говорит: хорошо, что у нас есть газ,
что горит газ.
Мне в первую очередь это стихотворение интересно своеобразным раздвоением повествователя, которые одновременно и проживает вместе с героиней события ее жизни, и наблюдает за этим со стороны. Это стихотворение интересно еще и тем, что оно точно фиксирует женский взгляд на решение проблемы неудовлетворенности своей жизнью. Собственно говоря, все стихотворение написано о том, что героиню никак не устраивает ее жизнь. Что в таком случае делает мужчина? Ложится на диван и уходит в запой. У него нет иллюзий - что бы он ни сделал, лучше уже не будет. Женщина же думает, что вся проблема в мужчине - был бы мужчина другим, и ее жизнь была бы другой. В этом абсолютно четко выражается укоренившееся представление о женской неполноценности. И потому рецепт женского счастья, которое мать транслирует своей дочери, прост и ужасен в своей очевидности: продать себя подороже успешному состоятельному мужику. ("А потом уйти в запой", - ехидно подсказывает внутренний голос : ))
Елена Георгиевская: Иное тело — виртуальное: "тело психзащит". Чтобы рассказать о нём, женщине нужно раздвоиться. (Мужчины тоже создают себе тело добытчика и защитника, чтобы надеть поверх своего обыденного.) Этого тела не существует, поэтому действующая находится в процессе работы, которая никогда не закончится, а наблюдающая просто смотрит.
Война миров, о которой говорит наблюдающая, вернувшись в состояние школьницы с портфелем, — не только война гендерная, но и война реальности и навязываемой нам извне больной фантазии (потому что не будет никакой безупречно нечеловеческой плоти, никакой красивой жизни).
Юлий Ильющенко: Мне здесь скорее нравится выбор определенных слов в качестве структуры, формообразующих единиц текста с наибольшей массой. ну и сам способ высказывания, к которому Галя прибегает не так часто, как хотелось бы. Большая часть её стихов мне кажется попыткой выбраться из собственных психозов, запутанных клубков. Здесь иначе. но все рассуждения про остранение, которое к месту и не к месту так любят сегодня вешать как ярлык современные критики, меня раздражают. никакое остранение во всяком случае в парадигме Шкловского сегодня невозможно./// с другой стороны у Гали это получилось там, где она этого меньше всего хотела. например, в её истории про прогулку с сыном и встречей с девочкой в одном из питерских дворов. /// проблема любой поэзии сегодня в том, что в ней слишком много желания самого поэта высказаться, и непременно что-то передать. это такое избавления от одиночества, от невозможности проговорить все на кухне. грубо говоря. /// но мне нравится это стихотворение Рымбу. точнее, избавление от него. вот я дочитал и чувствую, как Галя его закончила писать, как еще кусочек чего-то лишнего отслоился у нее в груди, и стало легче дышать. Разборка с собой удалась. В этом смысле определенная задача выполнена. но я сегодня не могу так писать, потому что этот способ высказывания ,сам язык, все, возвращает меня куда то далеко в прошлое, из которого я так долго выбирался. Галя закончила это стихотворение, дышать стало легче, но через некоторое время будет вполне ощутим новый нарост от которого предстоит избавиться в новом стихотворении. Но что угнетает Рымбу больше всего, мои догадки, не более, это скорее всего постоянно чувство, что выбраться из этого всего не удастся никогда.
Екатерина Богданова: Перенесение ответственности за невзгоды на других называется внешним локусом контроля и в психологии считается недугом, которому соболезнуют). Справедливости ради нужно отметить, что вполне имеет право на существование и подобный стиль смелого использования прямых терминов, чаще всего относящихся к физиологии. плева, соски, подмойся, можно еще - оргазм, фрикции, бели, матка, лобок, смазка и т.д. налицо свободное владение терминологией и отсутствие излишней стыдливости и деликатности при формировании посыла.
Лена Лобусова: Оно интересно тем, что страшное. жуткое своей обыденностью. этим, пожалуй, особенно жуткое.
Сергей Шабуцкий: Хорошее какое.
Петр Разумов: Всегда рад слышать Рымбу я! Фанат её я - и не зря!
Светлана Бодрунова: Самое страшное в конце. Такой дикий страх отца, что даже запах газа не такой страшный. Я прочитала это так.
Евгения Риц: Здесь очень хорошее слово "вяжет".
Ирина Шостаковская: Связанное сознание.
16.01. - 22.01. (предложено Еленой Дорогавцевой)
Василий Бородин
состав:
полуотчаяние
коллизия подростковая
снег красивый
на подоконнике, против света,
прямоугольный пакет из–под молока
полу–отчаянье
полу–тоска
все здоровы
маячит хороший заказ
(рисовальный)
круглый стол,
линейная перспектива:
он в ней овальный
на нем хлебная крошка
горда, остра
кажется, что я меньше нее, а она — гора
выть пора, жить, помыть посуду пора
Очень интересно читать это стихотворение Василия Бородина после стихотворения Владимира Друка, которое разбиралось на прошлой неделе. Если там во внешнем мире все скорее не очень хорошо (подчеркивается одиночество героя стихотворения), но зато имеются абсолютное спокойствие и даже какая-то неявная гармония в мире внутреннем, то у Василия Бородина ровным счетом наоборот: во внешнем мире все вроде бы в порядке, а вот во внутреннем мире присутствует явное экзистенциальное отчаяние. Конечно, можно сказать, что это возрастное: в определенном возрасте начинаешь получать удовольствие от простых бытовых вещей и перестаешь требовать от окружающих того, что они не могут и никогда не будут делать. Но может, это мне просто кажется в связи со своими собственными внутренними переживаниями. Например, как по вашему, отчего так страдает и мучается персонаж стихотворения?
Александр Гаврилов: От гормональной перестройки организма?
Андрей Левкин: Да как обычно: он слишком много знал.
Алексей Александров: "Сигареты в руках, чай на столе - так замыкается круг" Некий предстартовый момент, со своими сомнениями, которые подчеркнуты проекциями и искажениями простых форм - прямоугольник, круг, овал, и простыми желаниями, с легкой отсылкой к известному тексту Пригова про грязную посуду) Вполне такое стихотворение художника - чистые краски, настроение и прозрачность.
Павел Жагун: Автор не отдаёт свой текст на откуп концептуальным персонажам, с их возможными парасемантикой и полилогикой высказываний, так часто использующихся нынче в современных поэтических текстах, – напротив, поэт говорит весьма определённо от лица пишущего, обращаясь к читателю посредством почти дневниковых реминисценций, обнаруживая связи с поэтическими традициями лианозовцев и питерских поэтических практик (василий филиппов, виктор цой и тд.), когда бытовые детали становятся некой экзистенциальной основой и теми, очень простыми и ясными символами, оперируя которыми поэт находит свой смысловой метасимволический язык резонирования с бесконечно отсроченной истиной бытия, подающей сигналы для распознающих их.
Елена Георгиевская: Вася вспоминает классику, достоевский круглый стол овальной формы приобретает новые смыслы. Современное искусство — это когда пояснили, почему он овальный, то есть пролили свет (не люблю этот штамп, но раз стихотворение про свет, придётся к нему, штампу, поневоле обратиться) на причину зрительной аберрации. А поскольку вырастают новые смыслы и понимание причин, то можно жить дальше.
Михаил Гундарин: Мучимый известной подростковой коллизией (безответной любовью), герой-художник стремится самоумалиться, стать незаметным, для чего по дизайнерских играет с предметами - а в крошке, взятой в обратной перспективе, пожалуй, и вовсе свою героиню видит; потом, опомнившись, собирается жить дальше - даже посуду помыть, вернуться то есть к реальным масштабам и задачам)).
Никита Васильев: Кажется, что лирический субъект мучается от геометрической четкости, яркости и, может быть, некоторой статуарности окружающего мира. Его чувства противопоставлены (не только своей дисгармоничностью, но и своей не полной определенностью) как прекрасной ясности комнаты, так и очевидности событий, не зависящих от его воли. Даже случайное, эмблемой которого оказывается "крошка", оказывается более важным, чем лирическое "я". Выходом в последнем стихе становится переход к активным действиям, причем контекстуально синонимичными оказываются и выражение экзистенциального недовольства (возможно, указывающее и на создание поэтического высказывания), и существование вообще, и принятие несовершенства мира с возможностью его частичного исправления (тогда как в начале текста это несовершенство воспринималось как совершенство, притом единственно возможное). PS. Отсылка к Пригову может быть связана не только с "Банальным рассуждением на тему свободы", но и с другими стихотворениями классика ("Я всю жизнь свою провёл в мытье посуды..." и "Я с домашней борюсь энтропией..."; есть и другие тексты). Наверное, можно сказать, что травматичность мироздания не снимается, но смягчается за счет превращения в деятеля из наблюдателя.
Не учтены явно актуальные отсылки к практикам художника-рисовальщика, которые явно сказываются на переходах от одного объекта внимания к другому и характере восприятия этих объектов. но я слишком слабо представляю технику рисунка, чтобы говорить об этом. единственное - образы в начале текста соединены паратаксически, благодаря чему изображенное действительно напоминает набросок. синтаксические параллелизмы усугубляют это впечатление (и в I строфоиде уподобляют оценку внутренней ситуации и впечатление от увиденного). V и VI строфоиды (в том числе и разобранная выше Elena аллюзия на Достоевского) переключают модус восприятия с констатации происходящего внутри и вовне на рассмотрение взаимодействия внутреннего и внешнего. В последнем, VII одностишном строфоиде происходит актуализация инфинитивного письма, которое, по Жолковскому, часто оказывается связано с "медитацией об инобытии субъекта"). Повтор предикатива "пора" также указывает на желательность еще не осуществленного действия, которое, тем не менее, уже преображает восприятие действительности лирическим "я".
Представляется, что это весьма характерный для автора текст. Критик (Житенев) замечал: "Внимание к такому заворожённому вглядыванию для Василия Бородина очень характерно, и оно имеет конструктивный смысл. Герменевтическая перспектива находится здесь в постоянном движении, и между отдельными пунктами «сборки» смысла есть пробелы". Именно "завороженное вглядывание" оказывается отправной точкой маршрута, сулящего частичное освобождение - путем работы с константами (в данном случае, повседневности). Присутствует и отмеченная коллегой по цеху (Порвиным) антиэмфатичность образов ("... за каждым словом, за каждым жестом здесь всегда больше, чем может показаться на первый взгляд"). Она делает все столь зримые и отдельные от сознания предметы и явления, упоминаемые в начале текста, в знаки связей, существующей между лирическим субъектом и окружающим его миром. В дальнейшем это эксплицируется (те же V и VI строфоиды).
Алексей Сосна: Всякая земная тварь стонет и корчится... Поэты иногда делают это к р а с и в о —...
Юлий Ильющенко: Туттуту. Безысходность. пить пора. Пригубить и усугубить.
Георгий Руднев: Чувств и слов не хватает, и приходится из одной строчки Бродского выпекать целый пирог.
09.01.- 15.01.
НОВОГОДНИЕ ПЛАНЫ
приступаю к составлению новогоднего плана:
сварить кофе позвонить папе
allo, это я ты меня помнишь - он все забывает –
отвечает как старый солдат: тебя? помню...
выпить кофе выкурить первую
позвонить дочке поговорить с ее автоответчиком
задуматься на минуту о ее маме
вспомнить о качелях в Серебряном Бору
выйти гулять с собакой
сделать круг по кварталу собачей памяти
ревности и любви
проверить почту счета и рекламу
отсортировать
счета в угол стола рекламу в мусор
счета тоже в мусор
открыть компьютер сварить кофе
проверить почту
спам и рекламу в мусор
письма в отдельную папку на завтра
выкурить третью
комментарии новости погода счет
матча пост приятеля старого друга пост
пост идиотки пост ученого идиота
умный пост комментарии новости кошки
обед на чужом столе кошки крошки реклама
выкинуть пепельницы и сварить кофе
выключить верхний свет включить настольную лампу
наши снова
бомбят Алеппо
20 лет за попытку подумать
это уж слишком
грачи прилетели
август
октябрь
декабрь
светает
медленно
сварить кофе
подумать о
Чем, на мой взгляд, так хорошо это стихотворение? На первый взгляд оно кажется очень простым: поэт перечисляет свои обыденные действия, дает нам как бы зарисовку своего обыкновенного дня. Чем-то подобным, кстати, занимается в своей прозе и стихах Дмитрий Данилов. Но у Данилова каждая фраза содержит в себе дальнейшие, отсутствуют точка или даже пауза в этом потоке бытовых впечатлений, текст имеет дело не с отдельной картинкой, а с жизнью как процессом. У Владимира Друка же в стихотворении представлен своеобразный итог этого процесса. С одной стороны, в жизни поэта все время что-то происходит, с другой стороны, не происходит совершенно ничего, но это "ничего" почему-то порождает не грустное, а очень светлое чувство. Это какое-то обнадеживающее "ничего". Ну а чем оно обнадеживает, мне пока понять не удалось.
Нене Гиоргадзе: Little things make a big picture.
Светлана Бодрунова: Одиночество.
Фаина Гримберг: КАКОЕ-ТО НЕУМНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ, ПЛОСКОЕ И С БОЛЬШИМИ ПРЕТЕНЗИЯМИ.