Если ты веришь,
Если ты любишь,
Если надеешься,
То ты — человек.
Вот и ещё одно Рождество мы встретили с моей супругой Анастасией Филимоновной и нашими сыновьями Вячеславом, Владимиром и дочерью Лидией. Никогда ещё мы не встречали Рождество так скромно, как нынче.
Службы в церкви не было, ёлки тоже в большинстве домов уже не ставят. Живущий рядом сосед поступил на службу новой власти и теперь ходит с оружием. Он несколько раз, за последнее время, дожидаясь моего отъезда, заходил в дом и разговаривал с Анастасией.
Но несмотря ни на что моя супруга испекла рождественский кулич и нарядила елку. Мы приготовили друг другу подарки, но на душе уже не было такой радости, как прежде. Я чувствую, что моя жизнь на излёте и поэтому хочу написать всё, что было интересного в той, прежней, жизни, чтобы это не растворилось во времени и не исчезло.
Я хочу рассказать о тех людях, которых я знал и любил, но самое главное о моей работе, изнуряющей, но всё же приносящей ни с чем несравнимое чувство наслаждения и удовлетворения.
Вот уже много лет я не имею работы и не могу к Рождеству заказать у ювелира, как бывало, брошь или часы для Анастасии с ее монограммой. Вместе с новой властью куда-то исчезли ювелиры...
Как странно все переплетается в этой жизни... Я — Матеуш Анцута, польский дворянин, закончил гимназию в Вильно и мне выдали серебряный номерной знак об окончании. В гимназии учились мальчики из разных домов. Одни, как я и мой брат Стефан учились прилежно, другие, как братья Дзержинские, пропускали занятия и не всегда выполняли домашние задания. Об этом нам говорили как о ненадлежащем примере.
И вот, спустя столько лет, узнаю, что старший Феликс Дзержинский занял кресло в новом правительстве в Москве. Думаю в ближайшее время обратиться к нему насчёт работы, может быть, не откажет в помощи земляку. Впрочем, это, наверное, смешно, господа.
Недавно встретил знакомого ещё по Санкт-Петербургу. Мы бывали когда-то на Фонтанке в доме №52 у Николая Максимовича Цеймерна. Он рассказал, что в Париже старший сын Великого Князя Владимира Александровича, Великий Князь Кирилл Владимирович в порядке престолонаследия, будучи следующим, после младшего брата императора Николая II Великого Князя Михаила Александровича и после подтверждения известия об убийстве императора и его семьи, в том числе наследника цесаревича Алексея и Великого Князя Михаила Александровича, Великий Князь Кирилл принял на себя тяжкое бремя ответственности за судьбу династии.
Возможно, это поможет моему брату Стефану, который исчез после разгрома нашей армии в Крыму. Это был настоящий офицер и мне не стыдно за него. Молюсь, что он ещё жив. Последний раз я видел его в 1918 г., когда он приезжал к нам Суздаль. Сейчас передо мною фотографии, которые брат оставил тогда, прощаясь. Вот Стефан в Ашхабаде в 1885 г., вот он после ранения в 1914 г., а вот он — полковник Генерального Штаба в 1916.
Осталось ещё несколько писем с размышлениями брата о судьбе таких, как мы, но они не должны попасть никому в руки из новой власти. В противном случае грозит арест и расстрел. Их нужно было бы сжечь, но рука не поднимается. Это моя жизнь, это судьба державы.
После окончания гимназии я вынужден был уехать в Ригу, где серьёзно занялся ботаникой. Она притягивала и увлекала меня. Там же один из однокашников на традиционном балу познакомил меня с приятелем известного садовника господина Куфельта. Он дал мне рекомендации.
Так я стал работать у выдающегося мастера своего дела. Меня поражало, как он наносил свои мазки на полотна усадеб, я многому у него научился.
До сих пор не знаю, как познакомился русский дворянин Владимир Храповицкий с г-ном Куфельтом, но точно располагаю сведениями, что г-н Храповицкий искал разными путями садовника для своих пальм и самшитов, которых было множество в его имении Муромцево во Владимирской губернии.
Г-н Куфельт попросил меня съездить туда. Я приехал во Владимирскую губернию в конце 80-х годов. Управляющий господин Воронов проводил меня в Ликино, где мне выделили дом для проживания.
Александр Львович был удивительный человек. Благодаря его стараниям в Муромцево были построены оранжереи, контора, дом для приезжающих и ещё много интересного.
Как сейчас помню этот знойный летний день. Я вышел из дома и пошёл по Ликино. Первое, что я увидел, был храм, который держал весь ландшафт. Впоследствии этот храм не один раз спасал меня от одиночества и уныния. Затем меня приветливо встретил пруд в центре села, а рядом с ним школа, построенная на средства господина Храповицкого.
На следующее утро г-н Воронов прислал за мной бричку на резиновом ходу, я отправился в Муромцево. Здесь я узнал от Александра Львовича, что барский дом начал перестраивать известный архитектор Пётр Самойлович Бойцов.
Г-н Бойцов был ранее замечен, как гармоничный стилизатор прошлых эпох. Совершенно случайно позднее я увидел его рисунки усадьбы. Они меня поразили своей культурой прорисовки. В то время он уже спроектировал и построил усадьбы для князя Щербатова, для г-на Вельяминова.
Каждый день, выполняя свои частные работы для г-на Храповицкого, я наблюдал, как возникают в едином стиле театр, купальня, охотничий дом. Но разрыв Петра Самойловича с Владимиром Семёновичем произошёл при строительстве церкви уже к 1906 г., говорят, что хозяин был недоволен тем, что траты архитектора много превысили запланированное. Не могу сказать в точности, так ли это, но в тот год Бойцов навсегда покинул усадьбу.
Я не знаю, кто проектировал вторую часть господского дома, поскольку проект был привезён Владимиром Семёновичем откуда-то из столицы, но дом украсил парк, над которым работали известные садовники того времени.
Господин управляющий мне пояснил, что в 1884 г. одновременно с закладкой барского дома садовник Энке, работавший до того в Кусково у Шереметьевых, разбил на возвышенности регулярный французский парк в виде восьмилучевой звезды.
Затем было произведено устройство водных каскадов, спускающихся по южному склону наводненными террасами. Большую часть английской части парка занимали пруды. Эту часть проектировал г-н Куфельт.
Он заложил щебеночные на песчаной основе дорожки. Вдоль дорожек стояли электрические светильники, сделанные на заводах господ Мальцовых. Вдоль дорожек была поставлена мебель от Тонет. Это была модная мебель из гнутой древесины, скамейки, кресла и многое другое, что так преобразило парк.
Летом вдоль фонтанов я высаживал теплолюбивые пальмы и другие растения из оранжерей. Круглый год они требовали от меня большого внимания и сил. Я уже не в состоянии был охватить уход за многочисленными растениями, присылавшимися из садоводств Кессельринга, Регеля, графа Уварова, Бауэра.
Со всех концов в Муровцево присылались вишня, яблоня, виноград, персик, луковицы нарциссов, гиацинтов, лилий, цикламенов, словом сотни луковиц и семян других экзотов приходили в усадьбу г-на Храповицкого. Ими занимались другие садовники.
Фонтаны украшали скульптуры мастерской г-на Козлова. Дорожки, проложенные вдоль фонтанов, вели к купальням и пруду. Летом из лодочного сарая во время пребывания Владимира Семеновича извлекались, присланные из Петербурга, из яхт-клуба разнообразные лодки и ботики.
Усадьба росла и расширялась. Уже при мне приезжал г-н Храповицкий и был доволен нашей работой. Он много ездил по своим лесам и полям и попросил г-на Воронова пригласить в имение известного лесовода Карла Франциевича Тюрмера.
Долгое время г-н Тюрмер работал у г-на Уварова и его заслуги были широко известны и отмечены Большой золотой медалью Майера. Уже будучи стариком Карл Франциевич прибыл в имение, где Владимир Семёнович сразу для работы передал Тюрмеру свой лес и деревню. Мы познакомились случайно и я очень рад, что семь счастливых лет провёл рядом с ним.
Вместе мы ездили в лес. Он говорил, что бросовой земли не бывает, а лес — это, прежде всего культура. Вот несколько рядов сосен, далее лиственница, затем всё повторяется сначала. Между этими рядами обязательно пропускалась берёза. Хвоя горит, как порох, а берёза должна сдерживать огонь в случае пожара, поскольку под берёзами всегда держится влажная трава, растут грибы и ягоды.
В лесничестве осуществлялось строительство лесных дорог. Полотно устилалось малоценными сортами древесины и засыпалось всё землей из канав. В летний период проезд по ним запрещался. Они сдавались крестьянам под сенокосные угодья для удобного вывоза сена из леса.
Строевой лес заготавливался из сосны, дуба, чёрной ольхи. Постоянно проводилось облагораживание низких сортов лиственного леса путём вырубки и изготовление из него срубов домов. Это был самый доходный приём, обеспечивающий выгодную продажу низкосортных пород деревьев. Я и другие садовники, работавшие в усадьбе, тщательно готовили посадочный материал, как для продажи, так и для внутренних нужд. Для этих целей был создан специальный питомник.
Из ивы крестьяне плели корзины, а также мебель, которая удачно продавалась в столичных магазинах. Г-н Тюрмер обучил крестьян заготовкам грибов и ягод, что приносило немалую прибыль в казну имения.
Через восемь лет после приезда Карла Франциевича не стало. Он скончался в 1900 году. И всё как-то произошло неожиданно. Мы праздновали именины, был прекрасный обед. После обеда все гости вышли в сад, где был устроен концерт в честь именинника. Никто не подумал ничего дурного, когда Карл Франциевич попросил заложить бричку и захотел прокатиться в свой лес. Он долго ходил и осматривал деревья. Затем сел в бричку. По дороге в свой дом его застал холодный осенний дождь. Он простудился и через три дня умер.
Как мне его не хватало все оставшиеся тринадцать лет, которые я провел в Муромцево. Я потерял что-то, которое уже более никогда не возвратилось ко мне.
К этому же времени открылся в Муромцево театр. Наряду с известными актёрами г-жой Неждановой и г-ном Собиновым, остальные роли исполняли мы.
Как приятно прочитать сейчас письмо от Лизы. Оно датировано 16 октябрем 1896 г. В нём она спрашивает о нашем маленьком театре, о том, что среди массы неприятностей, огорчений и обид всё-таки больше было приятных часов, проведённых там. Но что это за неприятности по сравнению с нынешней жизнью.
Тогда казалось обыденным поехать в Крым. Вот Лиза в своем письме пишет: «Боже мой! Что это была за поездка!!! Ах, Матвей Степанович, что за чудная природа там! Эти высокие, высокие горы, вершины которых окутаны облаками, как фатой, могущественны, суровы, но чем ниже, тем они приветливее, растительность богаче. А ещё ниже парки (наш Гурзуфский), кипарисы, магнолии, платаны, кедры, цветущие гранаты, мимозы, невозможно всё перечислить, только глаз не в состоянии налюбоваться на всю эту прелесть, на все богатство и красоту флоры.
А совсем внизу безбрежное, беспредельное море! Что человек с этими красотами природы?! Преклоняешься, молчишь, плачешь. Все это, первое время производило на меня страшное впечатление, в особенности горы, когда по ним взбираешься, чувствуешь себя как бы сдавленной этими великанами. И когда хочешь отдохнуть душой идёшь на берег моря. Как тихо оно катит свои волны, какой-то грустью отдают, разбиваясь о берег. Но и море живёт!
Однако пора кончать. Нет, ещё немного расскажу. Купались мы в костюмах, т.е. в сорочках, туфлях и шляпах и при нашей неопытности купаться в море я чуть не утонула. Увлекаясь купанием, не заметила приближающейся волны — в один миг очутилась под водой! Как же я испугалась! Не могу встать на ноги, потеряла точку опоры, шляпу смыло, в глазах какая-то зеленоватая масса — но секунда и шутиха-волна укатила в море и я вновь увидела свет, словила шляпу, поправила туфлю; поправила туалет, но долго ещё моё сердце колотилось».
Так шло время. У меня было много знакомых в разных городах, был достойный заработок, позволявший иногда путешествовать. Ездил в Петербург, Ригу, Вильно, Пермь, Вену, Прагу, Берлин и отовсюду привозил открытки с видами этих городов. У меня собралась целая коллекция. А ещё я купил журнал «Вокруг света». Там рассказывают практически обо всех странах. Я вклеил листы бумаги и записывал свои впечатления. Как интересно теперь перечитать.
А вот ещё одно письмо от знакомой барышни. «Вы обещали приехать к нам в Муром. И я надеюсь, что Вы исполните его. Я знаю, что Вы не любите праздников, но моё искреннее желание, чтобы Вы приехали 26- го месяца, словом на второй день праздника Рождества, здесь форменный бал в дворянском собрании, — барышень масса, все будут в парадном, декольте. Вся наша публика будет в этот вечер в сборе. Если-же Вам нельзя почем нибудь, то приезжайте когда хотите у нас с 26 декабря по 6 января все дни в клубе празднество. 30-го концерт (после танцы), я в нём участвую, театр 4-го, я играю тоже, а остальное время или маскарады, или вольные вечера. 1-го января большой маскарад, я буду в костюме».
Куда всё это делось? В Ликино я встретил Анастасию Филимоновну. Передо мною её фотографии того времени. Она с большим букетом цветов в кружевной манжетке в Муромцево. Я только что сделал ей предложение.
Мы венчались в сельской церкви. Было много народу. Приехали мои родственники и знакомые. На Анастасии было белое платье и длинная фата. Я был во фраке с белой бутоньеркой в петлице.
Через полтора года у нас родился сначала Вячеслав, а затем Владимир.
К 1910 году усадьба почти полностью была реконструирована. Восемьдесят комнат освещалось электрическими лампами в бронзовых светильниках византийского стиля от Берто, получавших ток от локомобиля, московский водопроводчик Петр Исаев устроил в доме канализацию и водопровод. Паровой насос «Челенс» закачивал пятьсот ведер воды в час в огромные емкости, которые находились в двух водонапорных башнях. В комнатах для гостей находились туалетные комнаты с мраморными ванными из мастерской братьев Бота.
В имении работал телеграф и телефон, которым я пользовался для ускорения работ. Мебель поставил г-н Шмит столовую светлого дуба, кабинет, а также мебель для передней. Оружие, фарфор — от поставщика Высочайшего двора Ивана Эберта, столовое серебро — от Фаберже и многое другое.
Мои работы у Владимира Семёновича подходили к концу. Я всё сделал, как меня учили, и как я считал нужным.
В эту тихую жизнь неожиданно ворвалась новость. Владимир Семёнович Храповицкий влюбился в тридцатилетнюю Марию Александровну Ромейкову. Она была дочерью начальницы Владимирской женской гимназии. Владимиру Семёновичу в ту пору было пятьдесят два года. В 1909 году он возглавил владимирское дворянство и остался губернским предводителем до 1917 года. Г-жа Ромейкова слыла в здешнем обществе красавицей с тонкими манерами. Свободно говорила по-французски и по-немецки, играла на рояле, прекрасно танцевала на балах.
Впервые я увидел, как открыто Владимир Семёнович ухаживает за Марией Александровной на балу в дворянском собрании на Рождество. Он танцевал с ней полонез, а потом преподнёс ей огромный букет цветов. В том же году они уехали в Париж, а Елизавета Ивановна, супруга г-на Храповицкого осталась здесь. Она ужасно переживала это время, проводя все время в хлопотах по хозяйству. Она то приезжала в Муромцево, то уезжала в городской дом.
Затем г-н Храповицкий и г-жа Ромейкова вернулись из Парижа. Их романтическая история закончилась столь же неожиданно, как говорили по желанию со стороны барышни, а спустя несколько лет Мария Александровна вышла замуж за офицера.
В 1913 году я окончательно оставил имение и переехал на постоянное проживание в Суздаль, где занял должность губернского землемера и купил землю и дом по Пинаевской улице. Купчая была заключена у местного нотариуса,
план усадьбы составил я лично.
До этого земля принадлежала суздальскому мещанину, а дом стоял первым при въезде в город. Земля была хорошей, но неухоженной и я стал обустраивать хозяйство.
Построил оранжерею с зимним обогревом. Посадил сад. Выписал саженцы слив, яблонь и конечно же вишни, которую я так люблю, особенно, когда сад в цвету.
Весной я пригласил плотников, которые украсили резьбой фасад здания потому как еще осенью 1912 года Суздаль начал готовиться к приезду Его Императорского Высочества. Всем было предписано обновить фасады домов и выправить заборы.
Соборы тоже обновились, заиграли. Анастасия Филимоновна по этому случаю ездила во Владимир в магазин Лебедева, славившийся огромным выбором материалов. Портниха сшила прелестное светлое платье. Из Парижа были выписаны перчатки из галереи Лафайет и шляпа.
Несколько раз приезжали товарищи министра внутренних дел, а также господа из полиции. В конце Пинаевской улицы, перед мостом, повесили накануне приезда императора и его семьи царский вензель и надпись «Боже царя храни».
Как сейчас помню этот солнечный майский день. Я в числе уважаемых людей города встречал царя в Кремле.
Подъехало авто, из которого вышел император и цесаревны все в белых широкополых шляпах. Колокольным звоном встретил Суздаль своего царя. Затем все отправились в собор. Здесь отслужили службу и отправились в Спасо-Евфимиевский монастырь. Царь побывал в усыпальнице князей Пожарских и все поехали в Покровский монастырь. Игумений монастыря была Мария Белаго из дворян.
Под старыми деревьями был накрыт стол. Император и цесаревны сели в удобные кресла. После обеда все собрались в дорогу в Боголюбово. Там же на путях стоял царский поезд.
Мы с Анастасией Филимоновной пошли домой, находясь под огромным впечатлением, от увиденного днем. Анастасия из редекюля стала доставать ключ от дома и неожиданно посыпалась мелочь. Мы так и не смогли найти эти монетки.
В 1915 году у нас родилась единственная дочь Лидия. Мы были этому событию очень рады. К этому времени я продолжал работать в земельной управе. Должность была небольшой, но приносила необходимые средства. Конечно, я мог сделать хорошую карьеру, но очень много времени отнимали мои частные работы, но они давали большие возможности, нежели служба.
В 1917 году как-то все не скоро стало меняться. Сначала перестали убирать улицы, затем зеленщики перестали носить нам зелень. Не стали платить жалованье, в аптеках не стало нужных лекарств. Анастасия не могла купить нужных ей материалов.
Все стало серым и бессмысленным.
Наступил хаос.
Только мой сад и оранжерея давали нам силы жить.
В начале 1923 года моя племянница из Москвы прислала свои фотографии. У нее родился сын Стефан, чему были очень рады. У Владимира Семеновича начались неприятности, он уехал в Париж. Поговаривали, что он с Елизаветой Ивановной живёт в тихом городке на берегу Средиземного моря.
В 1922 году я посетил Ликино и заехал в Муромцево. Это было весной. Пара лебедей вновь прилетела и поселилась в усадьбе. Я долго ими любовался, они связывали меня с прежней жизнью. Однако парк стоял в запустении. Не в силах удержаться, я постарался, сколько было сил, проредить некоторые свои посадки, но какой-то человек вышел из барского дома и прогнал меня.
Я уезжал, едва сдерживая слезы, отчего-то показалось, что никогда более уже не суждено мне этого увидеть.
Я прощаюсь с Вами, мои дорогие.
Будьте счастливы.
Суздаль. 1924 год.
